Гретхен находит свой путь
Проход, в котором побывал Уитко, представлял собой коридор со множеством ответвлений вправо и влево. Эти многочисленные коридорчики были похожи между собой как близнецы: каждый из боковых ответвлений заканчивался маленькой пустой камерой. В одной из ее стен — напротив входа, темнела щель. Она была столь узка, что каменные стены царапали плечи. И длиной этот тесный тупик был всего-то четыре-пять шагов. Вместо пола — продолговатая яма в несколько футов глубиной.
Больше ничего примечательного в камере не было, разве что узкая каменная плита, лежащая перед щелью. Всё повторялось раз за разом, но через какое-то время картина изменилась. По-прежнему, вправо и влево от главного хода шли ответвления. Но едва повернув за угол, индеец упирался в тупик — путь преграждала каменная стена, сложенная из крупных блоков. Уитко возвращался в главный коридор и шел дальше, через несколько минут сворачивал в следующий второстепенный ход и попадал в очередной тупик.
Уитко шел этим коридором, пока не встала перед ним такая же стена из каменных блоков, какая вставала уже ни один десяток раз. Дальше пути не было.
Вспомнив стену с секретом, скрывавшую потайную дверь, индеец на всякий случай провел ладонью по камням и обнаружил, что один из блоков «живой». Уитко попытался сдвинуть его с места — камень подался. С трудом, но все же удалось пропихнуть его внутрь, и камень с грохотом рухнул в темноту — за стеной была пустота. Просунув фонарь, Уитко разглядел маленькую камеру, похожую на те, каких он видел уже множество. Но было и отличие — плита не лежала на полу, она оказалась задвинутой в щель, закрывала продолговатое углубление в полу, а стены комнаты сплошь — насколько хватало света фонаря — были покрыты высеченными на камне символами и рисунками.
Все указывало на то, что здесь далекие предки хоронили умерших, имевших при жизни какие-то особые заслуги перед соплеменниками. Но если это погребальные камеры, они должны находиться в малопосещаемой, недоступной части пирамиды. Скорее всего, лишь несколько смотрителей имели право посещать эти переходы, дабы суетой живых не тревожить прах предков, уважать их покой и ни в коем случае не навлечь на живущих гнев мертвых. Нет, это не тот коридор, который мог бы вести наружу. Мертвым выход в мир живых не потребен. Хотя… разве можно сейчас сказать с полной уверенностью, что именно так думали далекие-далекие предки…
Уитко пошел назад, туда, где оставил Гретхен. Он был тронут, увидев, как просияли навстречу ему глаза женщины, как стояла она, всем существом устремившись навстречу звуку его шагов.
— Уитко! — порывисто шагнула вперед Гретхен, обеими руками сжала его руку. Кажется, она собиралась сказать что-то, но не сказала ни слова, потому что неуместны были сейчас слова «как же долго тебя не было» или «я так ждала тебя!» Для чего это говорить, когда он и так делает все возможное, переняв на себя все заботы.
Поэтому Гретхен только радостно улыбалась, глядя на него, испытывая огромное облегчение оттого, что он, наконец, опять рядом. Она была так рада его возвращению, будто вот сейчас, враз разрешились благополучно все их беды.
— Ты боялась?
— За тебя.
— Там не опасно.
— Что ты нашел?
— Много маленьких комнат. Но выхода нет. Я прошел до конца.
Гретхен кивнула.
— Осталось только шесть… — Она была так рада ему, что даже не огорчилась безуспешности поиска. — Если бы я могла помочь тебе… К сожалению, моя помощь лишь в том, чтоб не путаться под ногами и не создавать дополнительных сложностей, — виновато пожала она плечами.
— И не бояться, — улыбнулся Уитко. — Все будет хорошо.
— Ты знаешь, о чем я подумала?.. Эти мыши, — посмотрела она вверх, — они ведь, когда проснутся, полетят кормиться. Они знают дорогу и покажут ее нам.
— Это было бы хорошо. Посмотрим. Может быть, они и вправду выведут нас отсюда.
— Ты сомневаешься?.. А я так обрадовалась, когда подумала об этом…
— Мысль хорошая. Но Великий Дух помогает тому, кто сам себе помогает, — улыбнулся Уитко.
— Ты ведь… не уйдешь сразу?..
— Немного отдохну, — согласился он, хотя минуту назад задерживаться в зале в планы его не входило. Он осмотрелся: — Странный свет… Непонятно, откуда…
— Наверное, в пирамиде еще много непонятного. Но лучше бы нам не встречаться с ее тайнами. Хочется поскорее выбраться отсюда.
— Верно. Но пирамида — самое надежное укрытие. В джунглях одной оставаться нельзя.
— Да… — хмыкнула невесело Гретхен. — А в могиле еще безопаснее. Но почему-то никто туда не торопится.
Уитко подошел к бассейну, зачерпнул ладонью воды, умылся. Потом сделал пару глотков.
— Зачем ты пьешь отсюда? У нас же еще есть вода.
— Тебе это не нравится? — он указал на бассейн.
— Не знаю. Вода… темная. Хотя в том сне, когда я была в этом зале, я смотрела в воду сверху, и она была прозрачная, я видела дно.
— Может быть, надо посмотреть сверху?
Гретхен улыбнулась шутке — она же не птица.
— Я хочу тебе сказать… — медленно проговорил Уитко. — Мне кажется, не я, а ты можешь найти выход.
Гретхен посмотрела на него удивленно, не понимая.
— О чем ты говоришь? Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой искать выход? Ну разумеется!..
— Нет, — покачал головой Уитко, — идти не надо. Что-то другое.
— Уитко, — Гретхен смотрела почти с отчаянием, — если ты чего-то ждешь от меня, скажи. Я не понимаю!
— Та комната… Я не видел выхода, хотел уйти. А ты сказала: дверь здесь.
— Но… — хотела возразить Гретхен… и запнулась. Потом согласилась: — Да… этот странный сон… Ты думаешь, мне надо уснуть, и во сне я увижу, как выйти?
— Шаман был сильный колдун. Он увидел бы выход. Великая Тайна все знает и направляет слышащих ее. Старик был сильный колдун, но хотел убить тебя, потому что боялся. Значит ты сильнее.
— Ты ошибаешься…
— Разве он победил тебя? Ты жива, а где он?
Гретхен молчала, не находя слов для ответа. Потом глухо проговорила:
— Если бы я знала, в чем моя сила… что я должна сделать…
— Может быть, ничего не должна. Ты не звала сон. Великая Тайна открывается когда хочет.
Не поднимая глаз, Гретхен сказала:
— Возможно, ты прав. Я постараюсь подумать об этом, когда останусь одна.
Из второго коридора, соседнего с тем, который он только что обследовал, Уитко вернулся скоро. Большой обвал закупорил проход. Но он и без того уже собирался повернуть назад, потому что этот коридор был копией первого — те же стены, сложенные из каменных блоков, перекрывали боковые ответвления, превращали их в тупики. Отличие было только в том, что в доступной ему части подземелья Уитко не обнаружил ни одной пустой комнаты. Похоже, все они уже были использованы по назначению. А потом возник из темноты завал… и он решил, что бессмысленно разбирать груду камней и тратить дорогое время, когда так мала вероятность, что дорога к выходу пройдет именно через каменное кладбище.
Уитко вернулся к Гретхен, обрадовал ее, не ожидавшую так скорого его увидеть. Но задерживаться не стал. Сообщил только, что коридор обрушен, а та часть, что свободна, повторяет устройство соседнего прохода.
На этот раз Уитко выбрал ход, расположенный напротив тех, в которых он побывал. Рассуждал по-прежнему: если в тех двух находятся могилы, и если допустить, что мертвых старались не беспокоить и обеспечить им покой в наибольшей степени, то коридор, ведущий наружу (и, следовательно, наиболее часто используемый живыми), будет находиться от могил как можно дальше. Значит, не рядом с погребениями, а напротив них.
Уитко скрылся в темноте, Гретхен опять осталась одна в жиденьком призрачном свете, рождавшемся непонятно из чего, без всякого источника… И трудно было поверить, что в этом зале почему-то светится сам воздух, некие частицы, в нем растворенные… такое объяснение напрашивалось само собой и было наиболее приемлемо.
Она перебралась на другую сторону бассейна, чтобы видеть коридор, из которого придет Уитко. Теперь как раз за спиной Гретхен чернели два проема, в которых он побывал… И во втором из них, там, за завалами, почти в самом конце обветшавшего хода находилась запечатанная погребальная камера, что стала западней для Шах-Веледа. Если бы Уитко смог дойти до нее, возможно, Авари его услышал бы. А может, и не смог бы ничего расслышать за пронзительными криками птиц и обезьян, доносящимися из пролома над головой. К тому же, кладка из крупных камней, которыми замуровали вход в камеру, как раз здесь отлично сохранилась, камни лежали так плотно, будто их каким-то образом притерли друг к другу, как стеклянную пробку в горлышке аптечной склянки. Когда Авари осматривался, он не заметил ничего, что отличало бы эту стену от трех других, так же точно сложенных из блоков. Ну, разве что изображений на ней было меньше. Но Шах-Веледу в голову не пришло ни тогда, ни позже, что именно за этой стенкой имеется ход. Задумайся он, каким образом входили в камеру хотя бы в то время, как ее строили, может, и сделал бы он правильный вывод, какую из четырех стен сложили позже. Однако в намерения его не входило искать путь не наверх, а внутрь пирамиды, в ее лабиринт. Зачем ему туда? Что он стал бы там делать, в кромешной тьме, без света?
Как бы то ни было, Уитко упустил шанс найти выход из пирамиды, пусть и не тот, который он искал; он даже не догадывался, как близок, как доступен был выход на волю.
…На этот раз Уитко не было долго. И Гретхен, как и обещала ему, попыталась разобраться в себе, понять, в чем же ее сила, о которой она уже ни раз слышала. На что она способна? Что в ней такого особенного? Что почувствовал, увидел в ней шаман… Да не увидел к тому же! Ведь старик выманил ее с Маннестерре, когда еще и в глаза не видел! Гретхен теперь не сомневалась, что записка от Ала — дело рук шамана, его коварства.
Что стало с да Ланга? Жив ли?.. Нет, об этом думать не надо. Бессмысленно спрашивать себя о судьбе Ала да Ланга, о том, как шаман обошелся с ним, как узнал о ней, и почему ему вздумалось именно ее принести в жертву своему жестокому богу. Разумеется, вопросы всё важные, но забивать ими голову сейчас… все равно, что песок из ладони в ладонь пересыпать, столько же пользы.
Так на что в действительности способна она сейчас? Что может сделать для спасения себя и Уитко? Видеть вещие сны? Может быть. Но ведь никогда раньше… А впрочем, да… Два раза ей снились сны-предостережения. Всего два раза. А уж два-то раза в жизни любому снятся вещие сны. Ничего в этом нет необычного. А что ЗДЕСЬ такой странный сон приснился… это не было похоже на сон… Как будто в то время как спала она в той комнате, время и пространство утратили над ней всякую власть. И она путешествовала по далекому прошлому и летала духом бесплотным, видела сквозь пирамиду… Но ведь не собственной волей руководствуясь. Она ведь не думала: полечу туда, посмотрю то. Ей как будто показали… и как будто предложили понять что-то. Так какая ее собственная заслуга в том вещем сне?..
Нет, не заслуга это, а скорее, фокусы пирамиды… Древнего мрачного храма, в котором живут злые боги-духи. Умерли люди, воздвигшие для них храм, и те, кто потом приходил поклоняться, приносил жестокую жертву… Все давным-давно умерли. А почти забытые боги живут здесь, в камне, во тьме, в безмолвии… И все еще жаждут приношений…
Гретхен повела глазами по белой мгле. Если в пирамиде обитают мрачные духи и они сейчас где-то здесь, рядом, то почему она не чувствует никакого страха, никакого душевного трепета. Может быть, древние боги не жестоки, не кровожадны?.. Может быть, люди о них так думали, приносили жертвы в надежде снискать расположение? И люди же наделяли соответствующими качествами, потому что боялись… А на самом деле боги бесстрастны и справедливы?
Хмм… Гелла не бесстрастна. Она сама страсть. Храни меня моя богиня! Храни мою любовь! Не позволь древним полумертвым богам взять ее в качестве жертвы… И подскажи… чем наделила ты меня, что во мне пробудила?.. Может быть, ту древнюю женскую способность мыслями проникать в далекое, угадывать невидимое, устремляться мыслями сквозь любые расстояния и соединяться с тем, к кому летит душа?.. Да это получалось несколько раз… Но ведь то мать Гелла протянула связующие нити и держала их, не давая разорваться… Ей ли равняться с талантом Геллы…
И тут Гретхен стало досадно: вот такое нытье ей точно не поможет! «Это всё не я… это всё мне…» А может быть, неуверенность в себе и есть главное ее препятствие! Не каменные стены держат, не темнота, не запутанные лабиринты… надо лишь переступить через неверие в себя. Если кто-то смог, почему не смочь ей? Гелла в нее верила, теперь вот Уитко — так странно сказал…
Гретхен прислонилась затылком к гладкому камню… Да, она попробует… Гретхен еще не знала, что именно попробует — устремиться мысленно к Ларту, к Гелле? Или по собственной воле превратит свой сон в путешествие по пирамиде и отыщет выход… Только избавиться от этой неодолимой сонливости, когда мысли вязнут и путаются. Может быть, сон будет необычным, а может быть, и нет. Ей только надо чуть-чуть поспать…
Стоило закрыть глаза, и сон обволок ее мягким уютным коконом, спутал по рукам и ногам, и столь сладко было отдаться в его ласковый плен…
Ничего в нем не было особенного. Разве что одно только — завернувшись в шерстяное одеяло, Гретхен спала долго и крепко, и не мешало ей каменное ложе. Заветный узелок с крохотным остатком еды и бутылью, умостился в безопасности, под боком у Гретхен, запрятанный под одеяло. Она спала безмятежно и сладко, без сновидений, и ничто ее не тревожило.
Гретхен не проснулась, когда над головой ее стали нарастать шорохи, постукивание и царапанье коготков, шипение, хлопанье… Она спала, убаюканная ночью. Скоро все стихло — летучие мыши покинули дневное убежище. Потом вернулся Уитко. Устало присел рядом, закрыл глаза. Часа через два проснулся и, не тревожа Гретхен, опять ушел в темноту лабиринта.
Когда Гретхен открыла глаза, Уитко спал неподалеку, растянувшись ничком на голом камне. Она встала, осторожно укрыла его угретым одеялом. Гретхен чувствовала себя настолько отдохнувшей, будто целую ночь проспала в самой мягкой и удобной постели. Но голод… он все настойчивее напоминал о себе и пугал. Мысль, что у них осталось не более четверти лепешки, заставила Гретхен тяжело вздохнуть. Она присела на бордюр, огораживающий бассейн, смочила руку, провела по лицу. Вода была холодная и свежая, без запаха.
Над головой что-то прошелестело… И она вдруг сообразила, что до этого момента наверху было слишком тихо, так тихо, как будто там пустота. «Они улетали! — поняла Гретхен. — А теперь снаружи близится утро, и мыши возвращаются домой!» Снова раздался шелест, скрежет коготков, цепляющихся за камень… Гретхен заторопилась, была, разбудить Уитко, да остановилась… Ведь наверняка он прилег отдохнуть тогда лишь, когда уже не осталось сил бродить по темным каменным щелям… Жаль стало нарушать его сон. Она попробует сама разузнать, откуда летят мыши? Теперь, когда Уитко с ней, даже и страха нет перед этими летучими тварями. К тому же, они где-то там, наверху, их даже не видно. Так что пусть себе шуршат. Гретхен стала пристально смотреть на те входы, что были как раз перед ней — вверху копошилось, шелестело… мышей явно становилось больше… Но нет, не через эти проходы они возвращаются… Гретхен быстро перешла к другой стене, ко второй паре коридоров… потом к третьей… к четвертой… Везде одно и то же — ни одного силуэта летучей мыши не мелькнуло в белом сумраке! Что это значит?! Неужели ни один из коридоров не ведет к наружному выходу?!
Верх залы растворялся в реденькой молочной пелене, там ничего не было видно. Гретхен только слышала, что оттуда, сверху, со всех сторон доносится возня и копошение, мягкие шорохи, кожистое потрескивание — мышиная колония устраивалась на дневную спячку.
Да как же они возвращаются?! Гретхен почти машинально взобралась на бордюр бассейна, чтобы оказаться как можно выше и, может быть, хоть что-то разглядеть. Теперь она иногда ловила стремительные промельки маленьких угловатых теней. Но что это могло дать? Тщетно всматриваясь сумрак, Гретхен подумала: неужели там, в потолке имеется какое-то отверстие… Может быть, пролом, щель… и именно этим ходом пользуются мыши… И едва ли им смогут воспользоваться они с Уитко…
Гретхен печально опустила голову, и взгляд ее упал на черную гладь воды под ногами. Оглянулась удивленно, скользнула глазами по воде. И… зацепилась взглядом… еще не понимая, что именно она увидела. Напряженно всмотрелась, поворачивая голову то вправо, то влево, меняя ракурс, потом медленно пошла по бордюру, не сводя глаз с бассейна. Там, в самом центре, в воде отражалась звезда. Гретхен не могла ошибиться — это, действительно, была звезда. Как раз такие, непривычно крупные, мохнатые звезды она видела в тропическом небе каждую ночь. Значит, вверху и впрямь — имеется отверстие! Именно через него проникают мыши внутрь пирамиды, и вылетают в джунгли на ночную кормежку! Именно потому отражение звезды сейчас то исчезает, то появляется опять — пролетая, мыши закрывают ее своими тельцами…
Мерцание крупной звезды в центре черного зеркала… «Может быть, надо посмотреть сверху…» — сказал Уитко. Гретхен стало жарко от ее догадки и от того, что она собиралась сделать. В солнечном сплетении возник горячий упругий шар, и начал стремительно разворачиваться, захлестывая ее странным ликованием силы, ощущением, что этим радостным самоутверждением переполняется каждая клеточка тела. И это ликование, радость, сознание могущества вихрем рвалось из Гретхен, требуя воли.
Дальше все получилось само собой.
Не спуская глаз со звезды, Гретхен простерла над водой руки — показалось, что она опять парит, как в том сне. Глаза ее впились в звезду так, что… попытайся сейчас облако закрыть звездочку — Гретхен и облако отодвинула бы. Вода качнулась, и круги пошли от центра, расходясь к краям тяжело заколыхавшегося зеркала. Это уже было не важно, даже если оно треснет и рассыплется осколками — главное уже произошло в самой Гретхен. Глядя на яркую, сияющую точку, она метнула в космическую всеобъемлющую черноту имя Ларта. Не призвала. Не приказала. Просто назвала по имени этот единственный во всей ее вселенной свет. И устремилась к нему, пробивая победительной, ликующей силой холод и пустоту расстояний, их разделяющих.
Порыв ветра ударил в лицо, откинул волосы, будто она и впрямь летела, рассекая воздух. Гретхен задохнулась этим порывом, глубоко вдохнула его, и расхохоталась.
Уитко вскинул голову, стряхивая недолгий сон. Застыл, глядя на Гретхен, счастливо смеющуюся, с развевающимися волосами… Он смотрел то на Гретхен, то на странный белый вихрь, бешено закручивающийся над серединой бассейна. Между тем, Гретхен умолкла и теперь стояла молча, вытянувшись в струнку, простирая руки над водой, глаза ее были устремлены на воду, но что-то иное проходило перед ее взором, потому что глаза сияли странным, невиданным блеском, казалось, они испускают свет. Происходящее могло бы испугать, если бы ни это выражение на лице Гретхен. Уитко сказал бы, что глаза ее светятся счастьем. Он не шевелился, не двигался, при этом не спускал глаз с Гретхен, в любой миг готовый кинуться ей на помощь — напряжение, в котором она пребывала, не могло длиться долго.
Так и случилось. Как будто невидимая тяжесть все больше давила на женскую фигурку, распростертую над водой. Исчезало ощущение, что ноги ее легко могут перестать касаться камня, что ей не нужна опора, что она может просто парить над водой. Еще несколько минут назад именно такая мысль пришла в голову Уитко. Но теперь Гретхен уже не производила подобного впечатления. Наконец, она уронила руки, и стояла теперь, покачиваясь у кромки воды. Глаза ее были закрыты, лицо показалось маленьким и осунувшимся.
Уитко осторожно снял ее с бордюра и остановился, держа на руках. Гретхен не открывала глаз, привалившись головой к его плечу, и Уитко забеспокоился, не навредило ли ей то странное, чему он стал свидетелем. И тут, в подтверждение опасений индейца, Гретхен начала бить дрожь. Ему доводилось видеть, как злой дух вселяется в человека и мучает его изнутри, заставляя тело дрожать и дергаться. Все, что он мог — торопливо закутать Гретхен в одеяло, но ее по-прежнему сотрясала крупная дрожь. И она не приходила в себя. Уитко кинулся к бассейну, зачерпнул пригоршню воды, брызнул в лицо Гретхен. Она открыла глаза… и тотчас какая-то мысль заставила ее широко распахнуть их.
— Я ВИДЕЛА ЛАРТА…
Уитко смотрел молча, испытующе, еще не зная, как принимать слова Гретхен. В уме ли она? Глаза ее были устремлены в пространство мимо Уитко.
— Ларт ЗНАЕТ теперь, где мы… ЗНАЕТ, как мы пришли сюда…
— Ты видела своего мужа?.. Где?..
Гретхен перевела взгляд на Уитко.
— Я пришла… и говорила с ним… Показывала… он видел моими глазами…
— Где он сам был? Ты видела?
— На своем судне. В каюте. Он спал. Они близко от побережья. Два парусника. Ларта и Тимотея.
Гретхен вдруг улыбнулась с такой открытой любовью, нежностью, такое счастье было в ее глазах, что Уитко оставили все его страхи. Она сжала его руку, счастливо шепнула:
— У меня получилось, Уитко! То, что ты хотел — у меня получилось!
У нее были ледяные пальцы.
— Да ты замерзла! — радостно сказал Уитко, поняв причину дрожи Гретхен, рассмеялся — впервые она видела его смеющимся. И принялся растирать ее руки, отогревать своим дыханием.
Пирамида, внутри которой вопреки своей воле оказались Гретхен и Уитко, когда-то пользовалась великой славой. Тогда можно было бы пройти всю землю Америки с запада на восток и от северной ее оконечности до южной, и едва ли нашелся бы человек, что слыхом не слыхивал о пирамиде, в которой вещает оракул. Людей тогда не пугал трудный и долгий путь, если целью его была слава пирамиды — оракул. Увы, слава эта не выстояла против времени — канула в веках. Теперь о самом важном, самом ценном содержании пирамиды не знал никто. Даже старик шаман не знал, какая бесценная жемчужина скрывается за толстыми каменными стенами. Во многих индейских племенах еще живы были легенды про чудо-озеро с волшебной водой, которая знала и прошлое, и будущее государств, народов и каждого человека, и могла открывать людям тайное. Но где находилось чудесное озеро — про то в древних преданиях то ли никогда не говорилось, то ли потерялись эти указания, передаваясь от человека к человеку, из уст в уста.
Гением древних создателей пирамиды были произведены такие расчеты и планы, что совокупность их породила чудо. В своде зала, над бассейном, действительно имелось отверстие, да не одно, а несколько. Этими отверстиями начинались узкие тоннели. Они поворачивали, изгибались, в конце концов, выходили наружу. Наружные их отверстия были направлены на звездный свод. Жрецы точно знали, в какой час какие звезды встанут напротив темных отверстий. Через систему управляемых металлических зеркал внутри каждого тоннеля нужную звезду можно было отразить в темной воде оракула. Разные звезды «отвечали» за различные сферы человеческой жизни. Были звезды, которые говорили только с царями. Другие отвечали даже на самые маленькие, смешные вопросы. Люди приходили со своими проблемами к оракулу и получали ответы. Посредниками между ним и человеком были жрецы — с ними «говорил» оракул, и они толковали полученные знания.
Все приходили к оракулу: и верховный правитель, и беднейший пастух, и сами жрецы искали здесь ответы.
За десятки столетий, минувших с тех славных времен, часть звездных тоннелей обвалилась, часть зеркал потеряла способность отражать, хотя полированные поверхности были надежно защищены слоем особой смолы. И за столько времени сдвинулся даже звездный свод… Но для Гретхен было достаточно, чтобы в оракул посмотрела всего одна звезда, все равно какая. Для Гретхен вид черного зеркала со светящейся точкой в центре стал спусковым механизмом, который привел в действие ее собственные способности…
…Когда она согрелась и успокоилась, Уитко сказал:
— Я нашел главный вход.
— И… мы можем выйти?! Что же ты молчал, Уитко… — вскинулась Гретхен.
— Выйти нельзя. Двери заперты снаружи.
— О!.. — разочарованно протянула она. И невесело улыбнулась: — Нам с тобой не очень-то везет в этой пирамиде? — И тут же прижала ладошки к губам: — Ах, что я говорю! Удача идет за нами след в след! Я не знаю, твои боги или мои покровительствуют нам, но они нас спасают! Уитко, не огорчайся. Ты можешь мне поверить — Ларт, мой муж, скоро будет здесь! Надо только подождать. Они и без моей подсказки идут за нами. По карте Энтони Мюррея. Ты знаешь, о ком я говорю?
Уитко молча кивнул.
— Когда мы плыли от Маннестерре, Энтони наносил курс корабля на карту. И столько же подробные записи делал в корабельном журнале. А теперь я рассказала Ларту… показала, как пролегал наш путь дальше, на берегу — сначала по реке на пирогах, потом по протоке. Уитко, ты просто поверь мне, скоро конец всем нашим неприятностям. Надо просто ждать.
— Хорошо. Но ты видела путь от побережья…
— Ларту и Тимотею времени понадобится гораздо меньше, чем нам. Тропа уже готова, и нести никого не надо. И когда они попадут на просеку… там сбиться с пути невозможно. Тропа сама приведет к пирамиде. И с Лартом его собака. Урс — удивительный пес! Ты увидишь! Он отыщет нас хоть в самом сердце пирамиды. Они скоро будут здесь, Уитко.
— Я… все же опять попробую открыть дверь.
— Ты хочешь, чтобы мы перешли туда, к выходу?
— Нет, — поколебавшись, покачал головой Уитко. — Здесь вода и нет темноты. Здесь можно гасить фонарь.
… Тимотея Кренстона разбудил вахтенный офицер и доложил, что с судна Ларта получен сигнал. Ларт сообщал, что ему надо перейти на борт «Изабеллы». Взглянув на часы, сэр Тимотей забеспокоился: что могло случиться в этот предутренний час? Поспешил одеться и поднялся на палубу. Увиденное заставило его удивиться и встревожиться еще больше. Ларт пренебрег шлюпкой и выполнял рискованный маневр: вел «Летучий» вплотную к каравелле, как будто собирался взять ее на абордаж. Через несколько минут он уже перелетел с борта на борт с легкостью и сноровкой заправского пирата. Тимотею осталось только подхватить его, помогая устоять на ногах.
— Ларт, что-то случилось?..
— Случилось!..
— Неужели новые препятствия?! — с досадой воскликнул Кренстон. — Да откуда им взяться среди ночи!
— Нет, Тимотей, нет! Минуту терпения, мой друг! Хотя сам я не захотел терпеть ни одной лишней минуты, тут же поспешил к тебе. — Лихорадочное, болезненное возбуждение прорывалось в каждом жесте, в каждом движении Ларта. Теперь он не заботился даже о видимости спокойствия и уравновешенности. — Сейчас прикажи — выжать из каравеллы все, на что она способна! Курс прежний. Идем на предельной скорости. Отстающего не ждем. Если «Летучий» вырвется вперед, значит, перейдем на него. Отдай распоряжения вахтенному офицеру, и спустимся в твою каюту! Мне есть что рассказать тебе.
— …Гретхен сама! Ты понимаешь, Тимотей, она показала мне дорогу к ней! Я видел! И реку, и там, где надо будет свернуть в протоку. Гретхен указала мне на приметы!..
— Ларт… может быть… это был сон? В последнее время ты пребываешь в таком состоянии… Не знаю, какая психика может выдержать такое…
— Я ничем не могу доказать тебе… Я только хочу как можно скорее оказаться на берегу и увидеть то, что показала мне Гретхен. Я уверен, что все так и будет, что я не сошел с ума от тревоги за нее.
— Откуда здесь пирамида?.. — в раздумье проговорил Кренстон. — Я никогда не слышал о пирамидах Нового Света. Они где-то в пустынях, в Египте…
— Расспросим об этом Хоукса и Барклея. Кренстон, а ведь это Хоуксу пришло в голову взять на борт индейские лодки! Должен признаться, хоть я и послушался его совета, но не видел в том никакой необходимости. Теперь не знаю, что я для него сделаю за такую предусмотрительность! Да все, что пожелает! Тимотей, неужели мой рассказ не вызвал у тебя ничего кроме сомнений в моем психическом здоровье?!
— Ларт… — Кренстон пристально посмотрел на друга, — пожалуй, в действительности я нисколько не сомневаюсь в истинности того, о чем ты поведал… Однако же, принимая истину, я как бы отодвигаю ее от себя… Я не хочу, чтобы это в самом деле произошло с Гретхен. Все слишком чудовищно… проклятый шаман… колодец, в который она падала… И теперь Гретхен где-то внутри пирамиды, черт-те где, в дебрях джунглей… Да стоит представить один только вечный сумрак, который там царит!.. И у них наверняка нет достаточных запасов еды… Я не хочу, чтобы Гретхен пришлось все это пережить… Поэтому я готов говорить: это был только сон, порождение твоего воспаленного воображения… Ларт… вероятно, я таким образом уговариваю себя, будто ничего подобного с Гретхен не произошло…
Ларт положил руку на плечо Тимотею:
— Она жива и… в безопасности… Больше я не о чем не хочу думать. Мое сердце болит непрерывно, — он сжал зубы, желваки прокатились на скулах. — Вперед, Кренстон, вперед! И больше я не хочу ни о чем… я запрещаю себе думать обо всем прочем… только как можно быстрее — вперед! Одолеть это проклятое расстояние!
Кренстон положил ладонь на руку Ларта на своем плече, сжал ее.
— Ларт, ты говоришь, все происходило как бы между сном и явью. Как же тебе удалось не проснуться? Ведь это длилось достаточно долго — Гретхен успела столько рассказать, столько подробностей… И ты говоришь — даже показать!.. Как?
— Не знаю… Но сам знаешь, бывает — сон короткий, длится считанные мгновения, а столько успеваешь увидеть — будто сон этот всю ночь снился… С Гретхен же… мне кажется, случилось нечто вроде импульса. И в нем все сразу… совсем не так, как если бы мне понадобилось слушать всю историю злоключений… Нет, это как мгновенное прозрение. И так же маршрут их пути. Как будто впечатался в меня… как его видела Гретхен. Я путано говорю?
— Нет. Вовсе нет. И вероятно, так оно и было.