Даниэль де лос Бекалькасар
Напрасно беспокоилась Гретхен о том, что Даниэль де лос Бекалькасар имел какой-то тайный умысел, прельщая Шах-Веледа немыслимыми сокровищами, скрытыми в пирамиде. Нет, он был честным и не злым человеком. В былые годы, будучи солдатом, он оказался в Новом Свете вовсе того не желая. Новый мир был чужд и враждебен. На момент появления в нём Даниэля война с индейцами пылала ярым пламенем, и молодой солдат знал про аборигенов только одно: они дикари, жуткое порождение джунглей, и они — безжалостный враг. Как на всякой войне жестокость исходила с обеих сторон, пленники не ждали пощады. И Даниэль мог бы рассказать немало леденящих душу историй, свидетелем которых был он сам.
Но прошли годы. Теперь, при взгляде с расстояния в несколько десятилетий, сквозь собственный жизненный опыт де лос Бекалькасар прошлые события видел в ином свете, чем тогда, будучи молодым и азартным, находясь в гуще событий, и считая приказы командиров единственно важным и правильным. Судьба привела его в те же края, но уже в ином качестве. Теперь бывший солдат разделял кров и хлеб с «врагом», и узнавал в нём человека чести, благородного, храброго… А общение с Пау-Тука и Барклеем, их бесхитростные рассказы о бесчестье, творимом в отношении исконных хозяев Американского континента, породили в нём чувство острого сожаления и стыда за прошлые деяния.
Он переживал молча, в душе. Кому нужно сейчас его покаяние? С одним лишь человеком говорил он на эти темы и был чистосердечен — с Лартом. В беседах они провели много часов. Одно время Даниэль по просьбе Ларта даже переселился на «Летучий». Ларта интересовало именно отношение первых конквистадоров к коренным жителям Америки. Угрюмо рассказывал бывший испанский солдат о бесчеловечном обращении с индейцами, которых европейцы воспринимали как дикарей и отказывали им в способности зрело мыслить и глубоко чувствовать. От Ларта де лос Бекалькасар ничего не утаивал, ибо угадывал, чувствовал, что ведет Ларта не праздный интерес к укладу жизни в экзотической земле, не пытливость ума диктует вопросы, а намерения самого деятельного участия. Потому Даниэль был рад, что нынче он может быть хоть чем-то полезен тем, чьи беды и лишения приумножил когда-то своими делами. Если его правда способна сотворить хоть сколько-то добра, он готов говорить правду, как бы ни было за неё стыдно.
Он старательно припоминал всё, что касалось того периода его жизни, желая быть наиболее полезным Ларту. Это в какой-то мере компенсировало то, что в экспедиции он оказался не так уж и полезен, как ему казалось. Ему казалось, что сэр Тимотэй Кренстон возлагал на него куда большие надежды, которые — увы — не оправдались.
Эти его измышления были несправедливы и не имели ничего общего с действительностью. Для Кренстона его советы и поддержка были чрезвычайно полезны. Особенно незаменим он был в дни, когда встреча с «Летучим» ещё не произошла, а всем, кто состоял в экипаже бригантины, Америка представлялось тёмной, неизведанной страной. Тогда в Даниэле Тимотей неизменно находил хладнокровного и едва ли ни единственно дельного советчика.
Даже то ошибочное решение, принятое совместно Кренстоном и де лос Бекалькасаром, когда они решали, держать курс на юг или на север, не нанесло никакого вреда, и даже наоборот, ошибка оказалось лучшим из возможных решений. Войди Кренстон в пиратские воды в одиночку, и неизвестно ещё, как и когда встретился бы он с Лартом. Повернув же к северу, «Изабелла» оказалась в наилучшей позиции, дающей возможность наверняка не пропустить мимо себя бригантину, не разминуться с ней. На просторах, где хозяйничали пираты, вместе они перестали быть беззащитными, и, враз решив второстепенные проблемы, смогли все силы и устремления отдать достижению главной цели.
Таким образом, Даниэль де лос Бекалькасар не имел оснований полагать себя бесполезным балластом в трудной экспедиции, но, как человек деятельный и предприимчивый, он не удовлетворён был своей ролью. Он оставался на судне в безопасности и удобстве всякий раз, когда другие отправлялись сквозь джунгли навстречу неизвестности и опасностям, терпели лишения, рисковали жизнью. Потому и не упускал де лос Бекалькасар возможности быть полезным, и с Шах-Веледом абсолютно искренне поделился тем, что знал, пусть и понаслышке.
Кстати сказать, его дружеские чувства к Шах-Веледу имели оттенок сострадательности с тех пор, как он совершенно случайно узнал слова Шах-Веледа, сказанные в ответ на желание Ларта достойно вознаградить его за то, что в трудное время был опорой для Гретхен. Де лос Бекалькасар невольно услышал часть разговора между Пау-Тука и Кристофером Барклеем: порыв ветра принёс к нему фразу, когда один из них повторил слова Авари о том, что он каким-то образом приложил руку к несчастью Ларта и Гретхен. Это случайное открытие поразило доброго Даниэля и заставило пристальнее приглядеться к Шах-Веледу. Что за роль играл этот человек, испытывающий чувство непонятной вины, тогда как Гретхен и Ларт безоговорочно считали его человеком близким и дорогим, и все прочие питали к Шах-Веледу исключительно тёплые чувства.
Авари нисколько не кривил душой, когда говорил, что на нём лежит вина за всё, что случилось с Гретхен. Он так считал. И Алу сказал об этом, когда прощались на берегу. Да Ланга в который раз просил Шах-Веледа одуматься, не рушить братства, что крепло между ним много лет. И каких лет! Через что довелось пройти! В скольких сражениях дрались они спина к спине…
— Останься со мной. Неужели произошедшее в последние месяцы так легко перевесило всё, что было прежде?! Авари! Хотя бы ты поверь, что у меня не было злых помыслов. Весь мир сошёлся для меня в одной женщине, и рассудок будто был помрачён. Знаю, знаю я был несносен, я нетерпимо относился ко всему, что каким-либо образом препятствовало мне… Но теперь всё вернулось на круги своя! Почему ты уходишь, Авари? Я самозабвенно возводил свой замок, мне казалось, каждый день он будет залит солнцем и любовью. Всё оказалось Фата Морганой… обернулось ядовитой горечью. Но ты, Авари, ты не был придуманным миражом. Я не хочу терять тебя. Вспомни, какое прошлое соединяет нас. Неужели оно уже ничего не значит?
— Я никогда не забывал… Я рассказывал Гретхен о нашем прошлом. Мне было досадно, что она узнала тебя… не таким, каков ты есть. Хотел, чтобы она увидела тебя в ином свете и старался об этом… — Шах-Велед грустно усмехнулся: — А ты мешал мне. Ал, в моих глазах ты не стал негодяем. И ты знаешь, как я благодарен тебе за всё, что ты для меня делал, рискуя собственной жизнью. Я по-прежнему люблю тебя. И всё же ухожу. Прости. Не стану ничего объяснять. Ты сам поймешь, если захочешь. Да ты и теперь понимаешь.
— Ступай, — сказал он, когда из зарослей вышли два индейца и приостановились в отдалении. — Скоро ты вернёшься на «Кураж», там тебя ждут, там ты не будешь один. Пусть боги хранят тебя.
Этот разговор и прощание с да Ланга оставили у него тягостное впечатление. Но предаваться печали у Шах-Веледа не было времени. Будущее уже властно заявляло о себе, требуя заботы и внимания. Ему было на что употребить время вместо того, чтобы предаваться бессмысленной рефлексии. Одна работа с бумагами Ларта требовала немало времени. В распоряжение Шах-Веледа были предоставлены подробные записи, в которых Ларт отражал своё открытие Америки. А сколь ценны были для Авари карты Ларта, где на большом листе проклеенной бумаги в условные значки трансформировались подробнейшие расспросы Ларта о расселение индейских племен и о территориях, обжитых колонистами-европейцами. Шах-Велед сосредоточенно и внимательно переносил к себе на такую же карту все условные обозначения, уверенный, что вскоре эти ценные знания очень ему пригодятся.