Ханс и Анна недолго пребывали в тишине и безлюдии. В тот же день прибыли ещё четыре семьи. Дом наполнился голосами и детским смехом.
Через три дня в доме не осталось свободных комнат и мастер Цильке объявил, что наутро двинутся в путь.
Все к тому времени перезнакомились друг с другом, и женщины принялись обсуждать, каким не скоро портящимся провиантом следует запастись в дорогу, и отправлять мужчин «на промысел» по местным жителям и на рынок. У Анны с Хансом большая корзина быстро оказалась полна доверху. Там была большая коврига ржаного, ещё теплого и вкусно пахнущего хлеба, горшок с варёным картофелем, курица, вяленая говядина, хороший кусок сыра, солёные огурцы, десяток варёных яиц и бутыль молока. Ханс даже раздобыл для Анны зелёных мочёных яблок, одно, она не утерпела, тут же и съела. Ханс переживал за жену и радовался, что беременность к счастью, не сказывалась на её самочувствии.
Назавтра спозаранку во двор въехали две фуры о четырёх лошадях каждая. Длинные повозки на всю длину имели полукруглый брезентовый верх для укрытия пассажиров и груза от дождя или зноя. В погожий день его можно было открывать на коротких сторонах для доступа свежего воздуха.
Мастер Цильке представил двух фурманов и кондуктора, который будет сопровождать переселенцев до Любека и там передаст следующему человеку, ответственному за них.
Один из фурманов велел поживее и половчее укладывать в его фуру поклажу, его ещё в другом доме ждут. Вторая фура предназначалась для женщин и детей. Мужчинам надлежало идти пешком.
Из своих вещей Анна больше всего переживала за фанерный сундук, в который уложена была её механическая прялка, та, с которой она ехала на красной повозке в их с Хансом дом, наутро после свадьбы. Прялку разобрали, сняли колесо, педаль, в сундуке переложили всякой мягкой рухлядью. Только бы в дороге ничего не повредилось, а уж там Ханс установит всё на место. Конечно, Анна умеет прясть и на самой простой прялке с гребнем и донцем. Там большой премудрости не надо, только сноровка — привязывай к гребню — лопате, большой пук шерсти, садись на подставку-донце и, вытягивай тоненькую прядку, скручивай пальцами в нить да мотай на веретено. Но разве ж сравнишь это с работой на её прялке!
Помолясь, тронулись в путь тремя фурами: две с пассажирами, одна с вещами. День был тёплый и солнечный. Через открытый задник фуры Анна смотрела на мужа. Ей было бы радостнее идти с ним рядом. Да ведь он не позволит. Вон как заботится теперь — Анна улыбнулась — чуть что потяжелее, так из рук хватает, поднимать не даёт.
Мужчины то один, то другой, нагоняли фуру, цедили в мятую жестяную кружку воды из деревянного бочонка, что стоял в заднике. Когда солнце поднялось высоко, остановились перекусить. Фурманы надели лошадям на морды торбы, и те вкусно захрупали овсом. Женщины повытаскивали корзины, раскинули подстилки, циновки на зелёной прошлогодней траве. Кто по отдельности, кто уже вместе с соседями — раскладывали снедь. Ханс с Анной сидели вдвоём. Им и одним хорошо было. К тому же Ханс считал, что лучше сначала приглядеться к людям, прежде чем накоротке сходиться. Анна же по натуре своей не испытывала потребности быстро сближаться чужим человеком. Была бы она совсем одна, тогда другое дело. А так — зачем ей кто-то, когда Ханс рядом.
Ехали уже который день. Дальняя дорога утомила. Капризничали дети, матери сердито шикали на них. У Анны от долгого сидения затекала и начинала болеть спина. Да и у всех так же. Впрочем, жаловаться да Бога гневить не стоило — без происшествий обходились, и погода благоволила путникам. Дни стояли сухие, погожие.
А вот утро пятого дня выдалось хмурым и холодным. Усталые женщины сидели в полумраке фуры. Скоро по брезенту зашелестел холодный дождик. Но к этому времени колёса повозок уже стучали по улицам Любека.