На Поволжье надвигался голод. Тревога поселилась в каждом доме. Голо-да не избежать, это стало ясно уже зимой, когда продотряды выгребли у людей не только все запасы, но и семенное зерно.
Весной двадцать первого года поля остались чёрными, сеять было нечего. Зазеленели всходами лишь те, что с осени засеяли озимыми. На них была у лю-дей вся надежда, уж до осени, до нового хлеба как-нибудь дотерпится. Но солн-це палило всё яростнее, с неба, будто выгоревшего от этой ярости, не упало ни капли. Вместо таких желанных дождей пришла жестокая засуха, всходы озимых превратились в сухие стебельки. Надежда на урожай была похоронена.
Эксперимент, поставленный советской властью, затянулся на три года. Оказалась большой ошибкой попытка с помощью военного коммунизма совершить «большой прыжок» из действительности в коммунистическую утопию. За три года страна оказалась разорена, деревня полностью обнищала и вот страшный финал — небывалый по масштабам распространения и тотальный по охвату населения голод 1921−1922 годов.
Что делало в сложившейся ситуации правительство советской России? Оно показало полнейшую беспомощность. Долго, до середины лета двадцать первого года, когда катастрофа уже стала реальностью, её «не видели», не признавали. Когда «не видеть» стало невозможно, стали пытаться что-то делать: закрепляли голодающее губернии за более благополучными, пытались эвакуировать населения из зон бедствия… Но все эти меры оказались малоэффективными. Перед советским руководством возникла проблема, которую нельзя было решить с помощью силы. Всё, что можно уже реквизировано. Отсутствие запасов превратило наступивший голод в смертный приговор для миллионов людей. Стихия голода стала неуправляемой. Наиболее катастрофический характер он принял именно в тех районах, где продразверстка в предыдущие годы была наиболее жестокой. В Поволжье эпицентром стал регион немецких колоний.
Теодору шёл двадцать пятый год. Время своей семьёй обзавестись. По душе была ему Элизабет, скромная, милая девушка чуть младше его. Да и он ей приглянулся. Их взаимная симпатия была даже со стороны заметна, отец как-то перекинулся шуткой с отцом Элизабет, Иосифом, насчёт того, что, видать, породнят их детки-то. И вот пришли времена такие, что о женитьбе ли думать. Какая свадьба, когда из каждого двора гробы несут.
Длилось голодное время не месяц и не два. Оно началось в конце двадцатого года, а пик катастрофы пришёлся на зиму двадцать первого-двадцать второго годов. За это время в немецкой автономии вымерло более ста тысяч человек, почти четверть населения.
Как выжила обширная семья Крапп, одному Богу известно.
Сильно помогло то, что догадались, как спрятать хлеб.
Якоб с женой Ольгой, сестрёнкой погибшего на войне Михаила, частенько наведывались в русское село. Якоб друга помнил и скорбел о его безвременной смерти, навещал тестя и тёщу не по обязанности, заезжал даже один, без супруги, если выпадал случай. Охотно помогал по хозяйству, хоть были они не одиноки, Мишка был у них не единственным сыном. Якоб с этим не считался, помогал от души и среди русской родни скоро заслужил уважение.
Вот русские и спрятали зерно, что привезли к ним тёмной осенней ночью. Да не привезли, а украдкой, неслышно перенесли мешки с пшеницей на горбу, оставив лошадей и телеги в лесочке за околицей. Рисковали, конечно, все. Могли ведь и увидеть, и донести, и продотряды всюду шныряли. А всё же в русских сёлах они не так свирепствовали, как в немецких колониях.
Этого зерна хватило надолго, брали экономно, понемногу. Хоть досыта и не ели, а всё ж на этом хлебе держались.
Выручили и кой-какие сбережения. Удалось сговориться с кочевниками, и те время от времени привозили мясо, молоко, масло. Брали за продукты деньгами и одеждой.
Однако, растянуть запасы на три года удалось бы едва ли. Хорошая помощь пришла в колонии от зарубежных благотворительных организаций. Особенно от «Международного союза помощи детям», которым руководил знаменитый полярный исследователь Нансен. Он сам приезжал в голодающие села, своими глазами видел, что там творится. Ещё значительную помощь оказывала АРА — «Американская администрация помощи». Они помогли выжить немецким колониям в самые трудные месяцы. То, что привозили в колонии из-за рубежа, было в два раза больше государственной помощи.
Украинские и крымские немецкие колонисты тоже начали голодать осенью двадцать первого года, когда практически весь собранный урожай был вывезен из колоний. В двадцать втором году голод во всю косил людей. Однако местные власти отказывали в помощи, считая положение в немецких колониях более благополучным, чем в других сёлах.
Здесь, как и в Поволжье, значительную помощь голодающим немцам оказали зарубежные благотворительные организации, прежде всего меннонитские из Нидерландов, Голландии, Америки, Канады, Германии.
В эти годы Советская власть в немецком Поволжье повисла на волоске. Люди, замордованные военным коммунизмом и непосильными поборами, были доведены до отчаяния. То и дело вспыхивали протесты. Когда осенью 1920 года в село Моргентау въехал продотряд, все люди высыпали на улицу с криками «Стреляйте! Убивайте!» Разогнать толпу удалось лишь когда начали хватать людей, вязать руки и бросать на телеги, при этом стреляли поверх голов.
А через считаные месяцы, зимой эти разрозненные протесты охватили всё немецкое Поволжье и переросли во всеобщее восстание. Оно было спровоцировано, безвыходным положением немцев воспользовались. По левобережным колониям прошли отряды повстанцев. Явились они из округа войска Донского, там как раз осенью вспыхнуло антибольшевистское восстание. Целью этого рейда была разведка — прикинуть, каково настроение немецких крестьян, разжечь их недовольство, подобрать, подготовить в сёлах будущих руководителей восстания, создать тайные склады оружия. Повстанцы вели себя по-доброму, без насилия и жестокости. Если подворачивались продотряды, их разоружали и разгоняли. Выполнив свою задачу, ушли назад.
Передохнули, пополнили наличный состав и в конце января появились снова. На этот раз донецкие повстанцы вели себя по-другому — жестоко расправляясь с коммунистами и активистами. Но этот рейд оказался неудачным. В столкновениях с красными отряды восставших понесли большие потери и вынуждены были уйти восвояси.
А вот третий рейд оказался для немцев Поволжья самым трагическим по последствиям. Надо сказать, что каждый раз призывы повстанцев находили отклик в сердцах колонистов. Ведь наряду с идеологическими лозунгами они призывали захватывать ссыпные пункты, зернохранилища, забирать зерно и делить его между крестьянами. Власть Советов свергали просто: появлялись в селе агитаторы, и после непродолжительного митинга крестьяне вооружались чем попало: ружьями, топорами, вилами, и шли громить местный Совет. А следом — немедленный разгром продовольственных складов и распределение продуктов между всеми жителями.
На этот раз пожар восстания полыхнул так, что перекинулся через Волгу и к двадцатому марта охватил и правый берег немецкого Поволжья, причём Мариенталь стал центром, штабом Восточного фронта повстанцев. Это было уже совсем рядом с Урбахом.