повесть
о том, как горько несчастливое замужество, о маленьких радостях и о цене, которую за них приходится платить
Новое утро возвестило наступление ещё одного дня в бесконечной череде однообразных будней. Весёлое солнце било в щель неплотно задёрнутой тяжёлой шторы. Яркий луч упал на юную баронессу Ланниган, и она заслонилась рукой — она не любила яркого солнца, от него болела голова.
Пора было спускаться к завтраку, хотя одна мысль о еде вызвала у неё тошноту. Или то была мысль о бароне? Но упаси Боже выйти к столу позже него! Лучше уж не давать ему повода придраться и с самого утра устроить ей скандал — может быть, ему будет лень выискивать другую причину. А если совсем повезёт — завтрак пройдёт в молчании.
Барон вошёл в столовую на двадцать минут позже обычного. Всё это время Гретхен в привычным состоянии терпеливой отрешённости сидела за своим краем стола перед пустыми приборами.
— Доброе утро, сударь, — Гретхен встала, приветствуя его.
Барон буркнул что-то нечленораздельное, хотя, возможно, он только прочистил горло. Слуги — едва заслышали шаги хозяина — засуетились, изо всех сил стараясь произвести впечатление озабоченной деловитости. Барон Ланниган залпом осушил бокал вина, крякнул и со звоном поставил его на стол. Слуга немедленно наполнил бокал снова.
Почти половина завтрака прошла в молчании. Потом Ланниган проговорил, одновременно обсасывая куриную косточку:
— Баронесса, вы, конечно, помните, что этот надутый индюк граф Ларпосе даёт сегодня бал?
— Да, сударь. Вы вслух читали письмо с приглашением.
— В таком случае, извольте быть готовы к шести часам.
— Вы собираетесь поехать?..
— Разумеется!
— Я хотела бы остаться дома, — робко попросила Гретхен. — Позвольте мне…
— Нет! — раздражённо прозвучало на другом конце стола. — Сегодня вы будете от души веселиться. И без того в обществе складывается мнение, что я слишком оберегаю вас от него. Мне эти разговоры ни к чему. Сегодня все должны увидеть, что вы — счастливая и беззаботная любимицы фортуны. Вы поняли, чего я жду от вас?
— Да, сударь, — едва слышно обронила Гретхен.
— Что вы там мямлите? — снова раздражась, громко проговорил барон Ланниган.
— Да, сударь, — поспешно повторила Гретхен. — Но у графа Ларпосе маскарад… У меня нет подходящего платья.
— О, Создатель, неужели у тебя не нашлось для меня ничего лучше, чем эта безмозглая курица! Разумеется, я позаботился о вашем платье! Его доставили ещё вчера. Я пришлю вам его в комнату, когда придёт время. И рекомендую оставить дома вашу обычную кислую мину.
На глаза Гретхен навернулись слёзы, и чтобы супруг не заметил их влажного блеска, она поспешно опустила глаза. К счастью, у барона не было сегодня настроения изводить супругу, и всё оставшееся до конца завтрака время он игнорировал её присутствие.
Что барон действительно хорошо умел делать, так это пускать пыль в глаза. Баронесса Ланниган была очаровательна в наряде индийской принцессы! Дорогие шёлковые ткани окутывали её тонкий стан. В многочисленных украшениях искрились драгоценные камни. Золотые браслеты, усыпанные самоцветами, звенели на запястьях и щиколотках. В причёске светились нити жемчуга. Ясно было, что для барона Ланнигана нет большего удовольствия, чем выполнять любое желание юной супруги, даже не высказанное. И лишь одна Гретхен знала истинную цену и предупредительности барона, и его радушной улыбке, которой он одаривал окружающих. Сама она едва ли могла бы сказать, что за камни блистают в её диадеме, настолько убил в ней супруг возможность и умение радоваться, наслаждаться удовольствиями жизни.
С губ её не сходила улыбка. Но ведь никто не знал, что улыбка эта возникла, как по мановению волшебной палочки, когда, подавая руку выходящей из экипажа супруге, Ланниган прошипел: «Улыбайтесь, чёрт вас побери!» А обычная болезненная бледность, которая могла напомнить, что счастье молодой женщины отнюдь не безоблачно, сегодня скрывалась под причудливой маской.
Улыбка сияла, а Гретхен благодарила Бога, что глаза её укрыты в тени маски.
Маскарад вошёл в фазу озорного веселья. Оживлённый шум, присущий лишь беззаботной, праздничной, маскарадной сутолоке, повис над пёстрой толпой. Зажигательные мелодии так и звали пуститься в пляс. Представители благородных сословий с удовольствием отплясывали танцы, более подобающие крестьянским праздникам — в другое время дамы и господа брезгливо и недоуменно скривились бы, пригласи их кто сплясать котунью. Но сегодня можно было то, что завтра будет уже нельзя. Сегодня можно было хохотать от души, забыв, что надлежит сдерживать буйное проявление чувств. Взрывы смеха слышались в обеденной зале, где длинные столы были уставлены напитками и закусками. Там шло шутливое состязание острословов. Граф Ларпосе едва ли мог рассчитывать остаться неузнанным под своей маской — этого завзятого шутника его меткие экспромты выдали бы в любом костюме.
Гретхен пользовалась успехом, и в кавалерах для танцев недостатка не знала. При этом каждый из них жаждал выведать её имя, но Гретхен, хоть и одаривала партнера благосклонной, загадочной улыбкой, была не способна почувствовать хоть какое-то удовольствие от галантных ухаживаний. Разве могла она забыть, что всему этому скоро придёт конец, что этот праздник, веселье, радость ей не принадлежат. Она здесь, потому, что так надо Ланнигану, и не более.
А она обожала танцевать и веселиться. Правда, кажется, что это было вечность назад. Тогда Гретхен могла танцевать всю ночь напролёт и не чувствовать усталости. Бальные туфельки к утру приходили в негодность и к следующему балу нужны были новые… Да полно, Гретхен, было ли это? Может быть, ты вспоминаешь прекрасный сон? Барон так редко вывозил её в свет. Несколько раз в доверительной беседе с кем-либо из соседей он с глубокой, сдержанной печалью поведал о своём горе — его юная, любимая супруга неизлечима больна. Таким образом, общество знало, что именно болезнь, а не барон, разумеется, была причиной уединённого образа жизни баронессы Ланниган.
Пёстрые наряды весело мелькали между деревьями сада. Вечерело, и в саду зажглись яркие газовые фонари. Но когда совсем стемнело, фонари вдруг погасли, а гости устремились из залов наружу — распорядитель объявил, что с минуты на минуту они получат возможность насладиться неповторимой красотой фейерверков.
Оживление, вызванное известием, стихло, не стало смеха и шумных голосов — все притихли в ожидании зрелища. И всё же — показалось — огни вспыхнули неожиданно. Ослепительные молнии взвились с земли в небо и рассыпались фантастической красоты соцветиями. Красные, белые, зелёные, голубые букеты расцвели на чёрном бархате ночного небосвода. Звёзды померкли, затмившись скоротечной красотой. Молчание ожидания вмиг сменилось восхищёнными вскриками, возгласами восторга. А огни фейерверка взрывались в вышине, чтоб осыпаться огненным дождём, меркли, но навстречу им устремлялись новые огненные росчерки, чтобы расцветить небо ещё более изумительным рисунком. На фейерверк нельзя было насмотреться, пресытиться им. И когда с треском разорвался последний заряд, выпустив сотни маленьких ослепительных шаров, люди в саду и перед домом ещё смотрели в небо с ожиданием. Но снова зажглись фонари, означая конец дивного зрелища. Гости оживились, стали делиться впечатлениями друг с другом, снова зазвенел смех, из дома донеслись звуки музыки — маскарад продолжался, гостей ждали новые удовольствия и сюрпризы.
Первым сюрпризом — сразу после фейерверка — стало появление некоего загадочного персонажа. На лице его не было маски, тем не менее, не представлялось возможным угадать, кто облёкся в загадочный костюм. Его фигура оставляла впечатление мощи, хотя была совершенно скрыта платьем из тёмно-синего шёлка. Любопытствующим для обозрения оставались кисти рук, да на лице — узкая полоска глаз. Кого он представлял? Араба? Эфиопа? Его странный облик привлекал внимание в маскарадной пестроте. Да он, пожалуй, и сам хотел заинтриговать общество. Глаз не мог скользнуть мимо него. Мало того, что его тёмное платье резко контрастировало весёлой цветистости праздника, сам он со скрещенными на груди руками медленно шёл сквозь толпу, возвышаясь над нею. Веселье обтекало его, не затрагивая.
Он остановился поодаль от Гретхен и повернулся лицом к залу. Она обратила на него внимание, едва он оказался в поле её зрения. Гретхен с интересом рассматривала таинственного незнакомца, уверенная, что маска надёжно скрывает её любопытство. И она тоже тщетно спрашивала себя, кто мог прятаться под столь загадочным костюмом. Когда она пришла к выводу, что это не может быть никто из знакомых, глаза незнакомца вдруг остановились на ней, и Гретхен поспешно отвела взгляд, будто они могли проникнуть под маску.
Мимо Гретхен — туда, к нему — пронеслась хохочущая живая цепь, и кто-то решился дерзко нарушить подчёркнутую отстранённость неизвестного — цепь на мгновение разомкнулась, чтобы захватить в себя новое звено. Когда Гретхен обернулась, незнакомца уже не было — бесшабашный вихрь маскарада унёс его прочь.
Барон уже опорожнил немало бокалов, едва ли он пропустил хоть один поднос с хмельными напитками, которые слуги беспрестанно предлагали гостям. И по всему видно было, что он намерен продолжать в том же духе. Он подошёл к Гретхен с улыбкой, которую считал одной из самых своих обаятельнейших.
— Что вы сидите как клуша? — С улыбающихся губ слетело шипение. — Я хочу, чтобы вы танцевали без перерыва. Если вы собираетесь вести себя как дохлая рыба, дома я задам вам хорошую трёпку.
— Так пригласите меня, сударь, — проговорила Гретхен. Голос её дрогнул от обиды, и ей стало досадно на это. — По-вашему, я должна сама приглашать кавалеров?
— Фи-и! Танцевать с уснувшей рыбой? Придумайте что-нибудь посмешнее! Нет уж, позаботьтесь о себе сами, я уверен, вас это не затруднит. Да, не забудьте время от времени ронять маску. Я хочу, чтобы все узнали в вас баронессу Ланниган.
Барон Ланниган отошёл от Гретхен и сейчас же увлёк в веселящийся круг даму в красном. Лишившись общества мужа, Гретхен едва сдержала вздох облегчения. У неё мелькнула мысль — не выйти ли в сад и побыть там некоторое время в относительной тишине и уединении. Но желание это было сейчас же отброшено прочь. Удалиться с глаз Ланнигана было бы крайне неосмотрительно. Разумеется, она должна оставаться здесь, в толпе, на его глазах. Она должна постоянно помнить о его даже незримом присутствии. А то, что сама она скоро потеряла его из вида, это вовсе не имеет значения.
Весёлый, живой паспадок сменился плавной, спокойной мелодией — распорядитель танцев решил дать передохнуть утомлённым танцорам. И тут Гретхен снова увидела незнакомца в синем. Он быстро шёл… к ней? Гретхен несколько оторопела, а он, действительно, остановился перед ней.
— Надеюсь, этот танец у вас свободен, баронесса.
— Мы знакомы? — удивилась Гретхен.
— Нет, мы не были представлены друг другу. Но, к счастью, у маскарада свои законы, иначе барон Ланниган не оставил бы вас в одиночестве. Маскарад предполагает, что здесь никто никого не узнает, поэтому, приглашая на танец незнакомку, я только соблюдаю правила игры.
— Но я как раз не незнакомка для вас! Как же вы разгадали, что я — баронесса Ланниган?
— А вот это останется моей тайной, с вашего позволения. Мой образ обязывает их иметь. Однако, если эта тайна смущает вас, давайте считать, что я только что подошёл и ещё не произнес ни слова. Итак. Прекрасная незнакомка, могу ли я попросить у вас танец?
— Можете, господин Оберегающий Тайны, — улыбнулась Гретхен и подала ему руку.
Её маленькая ладошка спряталась в тёплой руке незнакомца.
Ах, Гретхен не помнила, когда она в последний раз танцевала с таким упоением. Её партнер двигался с удивительной лёгкостью и столь естественно, будто не танцевал, а жил в танце. Руки его были бережны, но он держал её с уверенной твёрдостью, может быть, даже — с самоуверенной. Гретхен прекрасно знала фигуры танца, но показалось — он ведёт и руководит ею, и ей остается лишь следовать его желаниям.
Глаза его неотрывно смотрели на неё, будто и впрямь проникали под маску, искали ответного взгляда. Почему он смотрит так? Среди легкомысленного веселья и смеха — как глубоки и серьёзны его глаза, как будто нарочно не скрытые под маской… Они как будто ищут чего-то или хотят сказать?.. А Гретхен, привыкшая прятать опущенный взор, сейчас не уводит своих глаз. И взгляд незнакомца не кажется ей дерзким. Для неё вдруг всё перестало существовать кроме влекущей, тёмной бездонности его глаз.
Сменилась фигура, дамы поменялись партнёрами. Гретхен не слышала слов нового кавалера, сердце её отчаянно колотилось. Ах, как страстно она желала вернуть так скоро промелькнувшие минуты… его глаза… Она и забыла, что предстоит новая перемена фигур, и когда это случилось, не удержалась от радостной открытой улыбки, встретила ею своего партнера. Как тепло и добро он смотрел… Это и влекло Гретхен — она так мало видела теперь вокруг себя доброты.
Гретхен вбирала в себя каждое мгновение танца, зная, что теперь долго-долго будет вспоминать их, и воспоминания эти будут одной из её немногочисленных радостей.
— Баронесса, — неожиданно нарушил молчание незнакомец, и Гретхен вдруг поняла, что за весь танец они не перемолвились и словом, а казалось, было так много сказано, — судьба готовит вам перемену к лучшему. Не испугайтесь, когда она придёт.
— Это тоже роль вашего образа? — с лёгким удивлением проговорила Гретхен.
— Это мой искренний совет вам. Ни о чём не спрашивайте и ничего не бойтесь, — ещё более озадачил он ответом, который совпал с последними звуками музыки.
Он проводил её к банкетке у стены, склонился в почтительном поклоне, прижав руку к груди.
— Благодарю за доставленное удовольствие, баронесса. Прошу вас помнить мои слова.
Гретхен озадаченно смотрела ему вслед. «Как скоро всё кончилось…» — печально подумала она, увидев приближающегося мужа.
— Поздравляю, сударыня, — язвительно проговорил он. — Вы в точности оправдали моё мнение о вас.
— Ваше мнение?
— Разве не вы отплясывали сейчас так самозабвенно?
— Я выполняла вашу волю, барон…
— С кем же вы изволили выполнять мою волю?
— Я не узнала этого человека. Он хранит инкогнито.
— Прекрасно! Вы ведёте себя, как уличная девка, баронесса!
Ох, Гретхен слишком ясно представляла, какая отвратительная сцена будет дома, дрожь охватывала её от одной только мысли об этом.
— Чего вы хотите от меня? — устало и безнадёжно проговорила она.
— Чтобы вы вели себя достойно. Я никому не позволю смеяться за моей спиной.
Гретхен не ответила, это не имело смысла — барону было абсолютно всё едино, что она скажет. Она подняла глаза, скользнула взглядом по залу, желая ещё раз увидеть того человека… Но незнакомец исчез.
— Уйдёмте, барон, прошу вас.
— Потакать вашим капризам? — усмехнулся он. — Когда так было? Веселитесь, любезная моя супруга.
Он повернулась к Гретхен спиной и удалился в толпу.
«Может быть, сегодня барон решится исполнить то, чего давно желает, — совершенно равнодушно, как о чём-то постороннем, не имеющем к ней никакого отношения, подумала Гретхен. — Вот и будет напророченная перемена к лучшему. Нет, она не боится. Пусть только смерть будет милосердной и не принесёт слишком сильных страданий…»
Когда барона подсаживали в экипаж, он был мертвецки пьян, заснул тотчас, едва упал на сиденье. «Неужели сегодня всё на этом кончится?» — боясь слишком надеяться, подумала Гретхен и стала молиться.
Дома слуги с трудом извлекли хозяина из экипажа и потащили в его спальню. Он едва передвигал ноги — кажется, так и не проснулся толком. С огромным облегчением Гретхен прошла дальше по коридору к своей комнате.
— Помоги мне, Жаклин, — позвала она горничную.
С её помощью Гретхен высвободилась из платья. Жаклин расшнуровывала корсет, когда дверь с треском распахнулась, явив глазам женщин барона в неглиже. Гретхен застыла от ужаса, а Жаклин стремительно выскользнула из спальни. Барон шагнул через порог.
— О, нет!.. Умоляю вас!..
— Закудахтала! «О, нет! Умоляю вас!» — передразнил он. — О чём это ты меня умоляешь? Кажется, ты ещё жена мне! Продажная тварь!
— Меня продали единственный раз — вам, — холодея, проговорила Гретхен.
— Что? — удивлённо переспросил Ланниган, но одурманенное сознание скользнуло мимо проявленной дерзости, столь неожиданной в сломленной, униженной женщине. — Девка! Готова отдаться первому встречному, даже не спросив его имени, а мужу говоришь «нет»? Может быть, я должен оплачивать тебе каждую ночь, баронесса проституток?
— Было бы неплохо хоть что-то иметь за свои мучения, — непослушным языком выговорила Гретхен.
Она знала, что каждым словом разжигает ярость Ланнигана, и делала это сознательно — пусть он забудет всякую осторожность и пусть всё скорее кончится. — За что вы мучаете меня? Вы не хуже меня знаете, что ваши упреки не имеют ко мне никакого отношения. Вы желаете мне смерти, барон, отчего же так нерешительны? Вы — жалкий трус, барон Ланниган!
Он наотмашь хлёстко ударил Гретхен по лицу. Пощёчина швырнула её на кровать, и Гретхен чуть не перелетела через неё.
— С огнём шутить изволите, маленькая баронесса, — кажется, ярость даже несколько отрезвила его.
Ланниган за руку сдёрнул Гретхен на пол.
— На колени.
— Негодяй, — брезгливо проговорила Гретхен, поднялась, выпрямилась перед ним.
Отчаяние сделало её безоглядно смелой, она и не хотела оглядываться, осмысливать, к чему приведёт её дерзость.
— Вы негодяй, барон Ланниган, и я никогда не встану перед вами на колени, я презираю вас. Ну, что вы сделаете мне, ничтожество? Станете бить? Я перестала бояться ваших побоев, оказывается, даже к ним можно привыкнуть.
Теперь он вложил в удар всю свою злобу. Гретхен отлетела к стене, ударилась о неё и рухнула на пол. Сознание едва теплилось в ней, и Гретхен будто сквозь туман видела надвигающегося на неё мужа. Только вместо лица у него было белое пятно, а слова гулко звучали где-то далеко и одновременно — прямо в её голове:
— Привыкла к побоям, маленькая дрянь? А умирать не привыкла?
Он сдавил её шею. Гретхен начала задыхаться, и помимо воли стала цепляться за его толстые пальцы, тщетно пытаясь разжать. Он медленно, по капле выдавливал из неё жизнь. Гретхен захрипела, забилась, губы её посинели. Неожиданно руки его разжались, и он ткнулся головой в пол рядом с нею. Гретхен вывернулась из-под него, упала ничком, ничего не соображая, жадно хватала ртом воздух. Но едва только пришла в себя, метнулась прочь из комнаты.
Кажется, никто не видел, как она пронеслась по длинному сумрачному коридору и распахнула дверь в крохотную комнатушку в другом крыле замка. Комнатка принадлежала её нянюшке, покуда та была жива. А потом стояла незанятая, нужды в ней не было.
Добрая, милая старушка, беззаветно любившая её… Взять её с собой было единственной просьбой к барону. Покуда нянюшка была жива, Гретхен находила у неё если не защиту, то хотя бы утешение. Впрочем, барон в то время ещё не вёл себя со столь откровенной циничной жестокостью. Бедная нянюшка… Хорошо, что она не увидела этого — её сердце разорвалось бы от горя.
Гретхен упала ничком на узкую кровать, сжала в руках подушку, уткнувшись в неё лицом. Но это не могло заглушить отчаянных горьких рыданий. Лишь мысль о страшном грехе не позволяла Гретхен наложить на себя руки. Но, кажется, слишком близко была та страшная минута, когда ей будет всё равно. Заснула она в слезах…
Слёзы едва просохли, когда плечо её сжала чья-то рука…