противостояние Ярина
Когда потом, позже, вспоминал Ярин, как оно было всё, казалось, что не с ним случилось. Всё помнил, всё понимал, но кто-то другой, похожий на него рубил на недалёкой лесной опушке тонкую осину. Почему-то отчётливее всего запало Ярину в память, как она крупно и нервно вздрагивала сначала, совсем как молодая, пугливая лошадь, и роняла на него капли дождя, будто слёзы. Ярин весь огнём горел, и холодная дождевая купель даже радовала. И чудился ему неподалёку в лесу шум да треск, будто ломился там кто торопливо напрямки по кустам. Ещё вроде слышались из сырой темени странные звуки — не то хохот безумный, не то стон да плач. Только Ярину это нипочём было, он дело своё знал и делал, а всё прочее его не касается, пусть себе мимо катит.
Вот как на погосте оказался — это, правда, делось куда-то из памяти. Как шёл, что думал, что видел — пусто. Будто в миг один посереди крестов да холмиков могильных оказался. Алёнкину могилу долго отыскать не мог. Не иначе как нечисть глаза отводила, ведь крест на ней ещё не потемнел, должен бы издаля виден быть, а ему не по глазам будто.
Зато потом дело споро пошло. Кол осиновый как в талое масло, в рыхлую, мокрую землю вошёл, даже и топор почти не понадобился, чуток стукнул обушком и вогнал осину по самую маковку. Даже удивительно как-то стало, вроде как другого ждал. Чего? Да кто его знает. Может, вопля дикого, нечеловеческого, сопротивления, страсти-жути. А ничего такого не случилось. И пусто сделалось Ярину, как будто ещё не всё, ещё не хватает чего-то.
Ярин хмыкнул и вроде для точки последней сказал:
— Ну вот… Теперь, небось, успокоишься. А то ишь, разошлась.
Отряхнул руки, повернулся, чтоб прочь идти… Алёна стояла, неподалёку, глядела на него.
— Управился? Не притомился?
Ярину впору волосы на голове рвать: «Ох, дурак! Могила-то пуста! Ведь надо было дня дождаться, когда свет солнца загонит нечисть под землю! Ох, башка дурья!»
— Дурак ты, это верно. А всё остальное лишнее. Не я нечисть, Ярин.
— А кто? — машинально выговорил он.
— Ты.
— От как!
— Ты оборотень, Ярин. В тебе душа оборотня. На людях одну свою сторону кажишь, а в потёмках, в безлюдии другим становишься.
— Дак тако же и все живут!
— По себе людей судишь. Собственная тьма глаза тебе застит, и думаешь, что чёрное всё, белого не видишь, — печально сказала Алёна. — Видать, не разойтись нам по доброму.
— Передумала отсрочку мне давать? Осерчала на кол осиновый? — с усмешкой проговорил Ярин. — Видать, он тебя задел-таки.
Алёна глядела на него молча, без зла, с печальной усталостью. Потом сказала:
— Погожу ещё. Злодеи на кресте каялись, вот и посмотрю, как тяжёл крест твой тебе покажется.
Мать ждала его, покорила, что шатается ночь-полночь невесть где. Выговорила упреки ему так, по привычке больше, потому как знала, Ярин и завтра, хорошо, ежли к полуночи домой воротится, а то и вовсе под утро. Раньше хоть для виду посмеётся, за плечи обнимет, «Не ругайся, мамка», — скажет. А теперь молчит больше, а коль не по нему что, таким бирюком зыркнет, аж сердце ёкает. И что в голове у него творится, неведомо. Мать уж и тому рада, что дождалась сынка, что ночевать домой воротился. Пока он промокшую одёжу с себя скидал, она проворно ухватом чугунок из печи вытянула, щец горячих, упревших половником зачерпнула:
— Садись, горюшко моё, поешь, согрейся.
Стоя за спиной сына, глядела, как свежая, в складках рубаха обтягивает широкие плечи его, как влажные волосы рассыпались по плечам крутыми, блестящими кольцами. Мать положила руку ему на голову, но сейчас же убрала — сын недовольно дёрнулся.
— Ешь, ешь, сынок, — поспешно проговорила, подумав с грустью, что был Яриша когда-то ласков. — Да ложись, поздно уж. Я постель тебе постелила.
Под невесомым шерстяным одеялом было тепло, покойно и так сладко слушать беспрестанный стук дождя. Стучал он в стены и окошки, будто отчаянно в тепло просился. «Как бездомный приблуда, — лениво подумал Ярин. — Уже и надёжду потерял, что пустят, а всё колотится…» Потом мысли его свернули в другую сторону, и стал он думать об Алёне.
Странное дело, он её не боялся, вернее — мёртвую не боле, чем когда жива была. Как будто ничего между ними не изменилось. Он думал, что одолел её, верх взял, а оказалось — ещё нет. И противоборство продолжилось. Он как будто прошёл сквозь собственный страх, оставил его позади, и теперь было что-то другое: злое упорство, равнодушие к тому, что будет с ним самим. В какие-то минуты Алёна его пугала, правда, но эти минуты проходили, и уходил страх. Ярин опять готов был ко встрече с Алёной и даже как будто ждал её: что ещё она придумает и что он преодолеет. Острота настоящей опасности наполнила жизнь Ярина, и он как будто входил во вкус, испытывая себя в способности противостоять ей.