…Первая их встреча произошла не в аэропорту — в аэропорт Виталий Глебов не приехал, ему помешал деловой визит, который нельзя было отложить. К самолёту, встречать Алёшу и Ольгу с дочкой приехали Кира и Анюта.
Оля безошибочно узнала Алёшину мать, выделив из толпы встречающих невысокую стройную женщину — её лицо она помнила по фотографии. Обычно лица малознакомых людей, показанные на фото, плохо держатся в памяти. Но Кирино, как и Виталия Глебова, было чем-то необычно, хотя, спроси — чем, Ольга затруднилась бы ответить. Может быть, покоем, искренностью, неуловимым сходством мужа и жены.
Рядом с Алёшиной мамой почти пританцовывала от нетерпения молоденькая девушка. Женщина уже видела их и приветливо улыбалась. А девушка, хоть и была ростом выше, нашла брата не сразу. Зато потом лицо её прямо-таки просияло радостью и, подпрыгивая на месте, она замахала над головой обеими руками.
К моменту встречи Оля уже успела измучить себя мыслями о предстоящем. Она боялась, что к ней начнут присматриваться, оценивать. Но теперь — удивительно — она об этих страхах даже не вспомнила. Ольге не понадобилось много времени, чтобы оказаться очарованной спокойным светом Кириных глаз, мягким голосом.
Что до Анюты, так она, похоже, заранее убедила себя в том, что женщина, на которой её брат остановил свой выбор, идеальна во всех отношениях. Именно так она и воспринимала Ольгу, даже не пытаясь разглядеть, какая же та в действительности. Ольга это почувствовала, и подумала, что едва ли соответствует воображаемому образу. Но мысль эта не расстроила — она как-то вдруг поняла, что с Анютой ей будет легко. Гораздо больше мысли её были заняты мамой Алексея. Она не могла понять, что было в этой женщине, отчего вдруг стало так спокойно и уютно, будто её и впрямь ласково объяла добрая аура родной семьи, исполненная покоя и любви. И шло это именно от Киры. Может быть, из её прекрасных глаз, или было в голосе, или во всём облике. Ольга чувствовала, что уже расположена к Кире, верит ей, а страх совершенно улетучился. К Оле неожиданно пришло удивительное состояние душевной гармонии, когда уходят все тревоги и печали, даже теней своих не оставляют, и ты любишь всех, и чувствуешь — что столь же любима… О существовании этого удивительного чувства она уже забыла. Тревожная настороженность уступила место удивлению, восхищению, интересу, естественным для впервые оказавшегося за рубежом. Ольге было хорошо с Алёшиными родными. До тех пор, пока она не увидела его отца.
Алексей как раз вышёл зачем-то из гостиной, когда Анюта обрадовано вскрикнула:
— Папа! Наконец-то!
И Ольга обернулась. В дверях стоял мужчина. Потом он пошёл к ним. Он смотрел на Ольгу, и эти мгновения непомерно растянулись. Ей вдруг пришло в голову, что он похож на Андрея Балконского-Тихонова. Князь Андрей точно так же шёл на балу через просторную танцевальную залу. Такой же элегантно-холодный.
Глебов вернулся с официальной встречи и выглядел безукоризненно. Он подавил Ольгу официозностью своего вида, который придавал холодноватость его взгляду. Вроде бы глаза его и были приветливы, но иначе, чем у Киры. Или в них была просто вежливость воспитанного человека? Ольге понадобились все силы, чтобы хоть не заметаться под этим взглядом, не то чтобы рассмотреть, что за ним, в глубине глаз. Искренним ли было его радушие? И Ольга вдруг осознала, что непозволительно забылась, растаяла в чужом тепле. А Виталий Глебов всё расставил по местам: никогда ей не подняться до уровня этого человека, а он никогда не сможет понять, каково жилось ей и, главное — почему она мирилась с таким существованием.
Будь в этот момент с ней рядом Алексей, может одно прикосновение его руки всё изменило бы… Но его не было. И Оля почувствовала, что она одна. Семья Алёши отдельно, а она отдельно. И Виталий Глебов это прекрасно знает. Она подумала, что Алексей поступил с ней жестоко, привезя в этот дом, к этим людям, для которых она — слишком другая, как примитивное существо с чужой планеты. Откуда-то из глубины стали подниматься слёзы, и Ольга в ужасе запихнула их назад, как можно глубже. И смогла сделать вид, что ничего не произошло. Она даже улыбнулась — ремесло фальшивых улыбок ею было освоено. И, знакомясь со старшим Глебовым, подумала, что он — тоже неплохой актер, а может и лучше, чем она. Или все они такие? И она купилась, как Наташка вон — та безоглядно сияет огромными глазёнками, задаренная, обласканная, чувствуя себя в центре общего внимания. И смотрит влюблённо на Киру, на Анюту и даже на Глебова. А Оля и рада, что Наталья отвлекает на себя хоть часть их внимания.
Лишь оставшись одна в отведённой им с Алёшей комнате, Ольга перевела дыхание. Алёша остался с отцом, Наталью Кира с Анютой повели показать ей детскую.
Ольги не было с ними, и она не видела, как девчушка замерла на пороге, изумленно затаив дыхание. Потом с надеждой спросила:
— А тут можно трогать руками?
— Это всё твоё, — рассмеялась Анюта.
— Мое? — с недоверием и надеждой девочка посмотрела на Киру.
— Да, — улыбнулась Кира. — Мы старались, хотели, чтобы тебе понравилось.
— И даже когда домой пойду, можно взять чего-нибудь?
— Ты всё-всё взять можешь, — повторила Кира. — Но сначала погости у нас подольше, ладно?
— Я-то согласна, — рассудительно ответила Наталья, обернувшись к ней. — А вы маму уговорите?
Ответа она не ждала — волшебная комната притягивала её, как будто к рукам и ногам были привязаны резиночки. Округлив рот в безмолвном восторге, Наталья заворожено шагнула через порог. Анюта и Кира переглянулись.
— Мама! Они обе — прелесть! — шепнула Анютка.
Оля этого слышать не могла. Как и другого разговора.
Виталий уже переоделся, когда вошла Кира.
— Как прошла встреча? — спросила она, подходя к мужу.
— Встреча прошла отлично. — Обняв, он поцеловал её. — А у вас как?
Кира сплела пальцы за его спиной, запрокинула голову.
— Было прекрасно. Потом ты всё испортил, варвар.
— Грубия-ян! Что же я, окаянный, наделал? — проговорил Глебов, медленно поводя взглядом по её лицу.
— Ну ты что, не мог хотя бы переодеться? Ты это с твоими деловыми партнерами делай, им лёгкое ошёломление только на пользу. А бедную девочку ты просто перепугал.
— Серьёзно? Ох… мне жаль.
— Ты глупеешь, Глебов?
— Не терпелось их увидеть. Я постараюсь всё исправить.
— Надеюсь, постараешься.
— Не ругай меня, — он поцеловал Киру в кончик носа.
— Я не ругаюсь. С тех пор, как потеряла надежду отесать тебя, мужлан. Я только констатирую факт. — Она, как котёнок, потерлась щекой о его грудь. — Алёша не сказал тебе, что он собирается сказать нам за обедом?
Оля надеялась, что, оставшись одна, сумеет привести себя в порядок и приготовится к следующей встрече. Но получилось наоборот — железная перчатка разжалась, выпустив на волю все тоскливые мысли, упреки самой себе, раскаяние и слезы. Они подступили к самым глазам.
Алексей пришёл как раз в тот момент, когда она суетливо и бессмысленно перекладывала свои вещи, тщетно пытаясь переключить мысли на что-то другое и перестать раскисать всё более. Ольга вздрогнула от короткого стука, испуганно обернулась к двери, но сейчас же отвернулась, опять уткнулась в сумку. Алёша остановился, глядя на её ссутуленные плечи, на нервные движения рук.
— Оля, в этой комнате ты одна будешь. Я уйду в свою.
— Хорошо…
Он подошёл, взял её за плечи, повернул к себе.
— Что случилось?
Предательские слёзы будто только и ждали этих слов, заполнили глаза, перелились через край.
— Ничего, правда… — выговорила она, стараясь быть убедительной. — Это только нервы.
— Что-то не так?
— Ох, ну что ты! — Ольга торопливо смахнула слезы. — Просто… я боялась, что они окажутся другими… Знаешь… я очень боялась. Не смотри на меня…
Помедлив, Алексей отвёл взгляд. Он не стал уличать её в неискренности.
— Я хочу, чтобы ты сделала одну вещь.
— Что? — спросила Оля, голос прозвучал более испуганно, чем ей того хотелось.
— Я хочу, чтобы ты помнила — ты не одна. Я хочу, чтобы тебе было здесь хорошо и спокойно, это моё самое большое желание. И лишь для этого я всегда рядом с тобой. Если что-то не так — скажи мне. Я найду решение. Обещаешь?
— Я… попробую.
Она ладошкой вытерла слезы. Алёша улыбнулся:
— Не три глаза, красные будут.
— Я пойду умоюсь, — смущённо улыбнулась она в ответ.
Когда Оля вернулась, Алексей со смехом сообщил:
— Я по пути к Наталье заглянул — это надо видеть, рассказать нельзя. Сидят с Анюткой по шейку в игрушках, и обе забыли обо всём на свете. Боюсь, что Анютку мы к обеду не дождемся.
— Наташка абсолютно счастлива. Я уже за одно это благодарна вам.
— Благодарна? Кажется, я не хочу, чтобы ты именно это чувствовала. Мы не благодетели. Это только выражение благодарности тебе. С просьбой принять. Потому что всё это ты теперь и сама можешь иметь. Дом, вещи — всё. А здесь тебя удерживает лишь необходимость прожить положенные месяцы. Ты совершенно независимая, самостоятельная, богатая женщина. Тебе не за что нас благодарить.
Оля посмотрела на него задумчиво. Да ведь так оно и есть! Что это с ней? Чего запаниковала? И в этом дома она, действительно, чужая, — почему несколько минут назад осознание этого так выбило её из колеи? В семью эту её занесло случайно, и нет никакой трагедии в том, что она не такая, как они. Постоялица… Несколько месяцев она потерпит.
— Спасибо, Алёша. Я, в самом деле, просто устала и перенервничала. Теперь всё в порядке.
— Отлично. Оля, если ты не против, я собираюсь сейчас разъяснить о нашем браке. Чтобы им сразу было всё понятно.
— Конечно, — спокойно сказала Ольга. — Делай, как ты считаешь нужным.
Алексею её спокойная улыбка не понравилась. Она была скорее равнодушной.
Тот семейный обед не врезался Ольге в память. Она пребывала в каком-то странном состоянии полуотрешённости. Позже, думая об этом, Оля в полной мере оценила «психологическую подготовку» Алексея. Она задним числом испытывала ужас от мысли, что было бы, приди она на обед в состоянии тихой истерии. Наверняка, на том праздничном обеде её тихая истерика превратилась бы во вполне слышимую и видимую.
Как Алексей мог прочитать её мысли? Ведь мгновение осознания, что она никто в этой семье, лишняя, чужая сбросило её с розовых облаков и шмякнуло о землю так, что дышать стало нечем. И тут же, будто в ответ её мыслям пришли его слова — да, всё так, ты одна, — но ты сильная и независимая. Наверно, в тот момент никакие другие слова не сумели бы преломить угол её зрения так, чтобы все события стали выглядеть по-другому. И буря в душе мгновенно стихла, как будто на неистовое кипение страстей щедро пролили масло. Ольге стало спокойно. И лишь единственное не пришла ей в голову: да как же она одна, если рядом человек, готовый так вовремя подставить плечо?
Они ещё ничего не знали. Их лица были радостными и чуточку торжественными. Оля опять невольно восхитилась ими, их красотой и какой-то светлостью. Вот только… на Виталия она смотреть избегала. Сейчас она прекрасно владела собой, даже усилий к этому прилагать не требовалось. И всё же, одна лишь мысль об этом человеке вносила в её душу смятение. И она старалась проходить мимо него взглядом и мыслью, чувствуя, что против него возведенная ею защитительная стена, не более чем мыльная плёнка. И объяснить себе этого не могла. Просто была ничтожно слаба против него.
— Пока никто ничего ещё не сказал, я должен кое-что сообщить, — не стал тянуть время Алексей. — Дело в том, что Оля мне не жена. Ей необходимо было уехать из России, и я предложил выйти за меня замуж. Это был лучший вариант. Остальное сделал Олег Михайлович. Но брак этот фиктивный. Через несколько месяцев мы разведёмся.
— Ох, нет… — протестующе воскликнула Анюта.
— Да… эта новость не из лучших, — помолчав, сказал Виталий.
— Но ведь ты пока останешься у нас, Оля?
— Алёша сказал, что это необходимо, — взглянула Ольга на Киру.
— Да, необходимо. И это замечательно. Нам было бы жаль так сразу расстаться с вами. Мы как-то… очень быстро привыкли к мысли, что вы уже наши.
— Вот такие мы собственники, — грустно проговорила Анюта. — А вы, оказывается, только гости.
— Что же, это всё-таки лучше, чем ничего, — Виталий налил вина в Ольгин бокал. — Тем более что покидают они нас не завтра. Давайте постараемся, чтобы Оля с дочкой не чувствовали себя квартирантами, чтобы им у нас было хорошо, как дома.
Ольга улыбнулась, взглянув на него. Дома? Нет, вот этого она хотела бы меньше всего. Интересно, а будет ли хозяин столь же любезен, когда узнает, что за штучку сын привел в его дом? И вдруг почувствовала, что сейчас ей это всё равно. «Что-то со мной не так, — с лёгким беспокойством подумала Ольга, но смогла отогнать эти тревожные мысли, и они отлетели от неё, стали значить не больше, чем прошлогодние осенние листья…
Так ей думалось. А потом оказалось — ей далеко не всё равно, что думает о ней Виталий Глебов. А что может про неё думать этот лощённый холодный аристократ? Ничего для неё хорошего. Он знает про неё всё. Но чтобы понять, надо в её шкуре оказаться, врасти в эту шкуру, как в собственную, и тогда прочувствовать всё, на этой, собственной шкуре. А ему, Виталию Глебову, такому благополучному, это надо?
Ольга уверена была… Да нет, даже и не уверена, а просто ждала, что однажды Глебов захочет прекратить затянувшуюся игру в любящую жену, и скажет всё, что о ней думает. Скажет с той же ледяной вежливостью, не позволив прорваться негодованию… И со всей страстью души Ольга надеялась — может, нет, не случится!..
Ещё и сейчас, секунды назад она с малодушной надеждой цеплялась за мысль, что Глебов не захочет её видеть, просто поручит кому-нибудь увезти её в аэропорт и отправить на все четыре стороны. Но надежда лопнула, как мыльный пузырь, когда она услышала его шаги.
Ольгино горло судорожно дернулось. Ничего, теперь это скоро кончится… Надо только говорить себе, что он прав в каждом слове, все их она заслужила. Надо повторять это постоянно…
Она уже не лежала, а сидела на кровати, и когда он вошёл — быстро встала. И тут же обругала себя: «Чего вскочила? Дура!» И едва удержалась, чтобы не плюхнуться назад — ничего ещё более глупого, она бы не могла сделать.
Виталий подошёл молча и сел на стул рядом. Потом коротко уронил:
— Сядь.
Он продолжал молчать, и Ольге это становилось невыносимо, она чувствовала на себе его взгляд.
— Я… — начала она, ещё не зная, что собирается сказать. Единственные слова, которые вертелись в пустом обморочном звоне: «Не проклинайте меня…»
— Ты сейчас очень похожа на Киру.
Ольга ошёломленно вскинула на него глаза. Она готова была к любым словам, кроме этих. Она?! похожа на Киру?!
— Я боюсь, когда женщина так хочет быть сильной. Вы тогда становитесь непредсказуемы, — он улыбнулся.
Его слова стали отдаляться, затягиваясь и утопая в мутном, тягучем шуме. Кожу на лице стянуло, Ольга подумала, что, наверно, бледнеет у него на глазах. Она не поняла, откуда в руках у неё оказалась чашка, но глоток горячего крепкого чая помог ей вернуться в реальность. Пальцы дрожали, и она неловко поставила чашку на сто лик, провела рукой по губам — лицо было чужим.
— Я знаю, как ты ко мне относишься, — он чуть усмехнулся. — Честное слово, я такого отношения не заслужил. Мне хотелось поговорить с тобой об этом, но всё казалось не ко времени. Я очень хотел сказать тебе — жизнь давно научила меня не ставить на людей клеймо поспешных оценок, — Виталий говорил медленно, будто в раздумье. — Тот же Крёз… По какой системе его оценивать? Мне слишком хорошо известно, что порой обстоятельства вовсе не интересуются твоими желаниями, твоим понятием справедливости. Будто прет на тебя чёрный каток, и хоть голову об него разбей, не свернёт. Остаётся одно — уметь подняться после того, как жизнь проедется-таки по тебе этим чёрным катком. И тогда очень важно… может, единственно важно — чтобы оказались рядом люди, кто поддержит, когда от тебя почти ничего не осталось. Сейчас у тебя есть мы, и тебе не надо из последних сил тянуться в струнку, чтобы выстоять. Обопрись.
— Вы… — голос порвался, она судорожно глотнула. — Вы меня не вините?
— Я знаю всего одно существо, которое валит все на тебя. Сказать, кто?
Оля смогла только мелко кивнуть. Виталий вздохнул.
— Ты сама. Больше никто. И вольно же тебе терзать себя, будто мало терзали другие.
Ему показалось, что она сейчас заплачет. И пожалел о жесткости своих слов. Но лишь мгновенно затвердели мышцы на её скулах, Ольга сдержалась.
— Расслабься, — сказал Виталий. — Иначе порвёшься. Ты ничего сейчас не можешь, Оля, доверь это мне. Я обо всём позабочусь.
Ольга не знала, что сказанные Виталием простые слова были той волшебной формулой, которой он всегда умел снять непомерный груз печали, вины или горя с души Киры. Ольга этого не знала, но к ней внезапно пришло то же самое ощущение упавшей с души тяжести. Глебов встал.
— Улыбнись мне.
— Я не могу… — почти прошептала она.
— Почему? — озадаченно приподнял Виталий брови.
— Я… заплачу…
Виталий расхохотался. Легко и в полный голос.
— Держу пари, у тебя не получится!
Сквозь прозрачную завесу слёз она посмотрела удивленно.
— Кира назвала тебя недавно Маленькой Железной Леди.
Ольга против воли нервно рассмеялась, и вместе со смехом из глаз брызнули слёзы. Виталий подошёл, поднял её за плечи и, положив тёплую руку на затылок, прижал к себе.
— Поплачь. Когда женщина не плачет, это плохо. Пусть женщина всё же остаётся слабой, так нам спокойнее, — с улыбкой проговорил он.
Закрыв лицо руками, Ольга уткнулась ему в грудь и плакала навзрыд. Слёзы горечи так внезапно превратились в слёзы облегчения. Она плакала оттого, что ей не надо больше быть «маленькой железной леди», оттого, что ни разу в жизни ей не плакалось так хорошо. И успокоиться ей было легко.
Когда рыдания сменились всхлипами, Глебов сказал:
— Всё будет хорошо, Олюшка.
Она шмыгнула носом, проговорила, не поднимая головы:
— Всё так ужасно…
— Что? Одним негодяем стало меньше, это не так и ужасно.
— Я не о нём…
— Я обещаю тебе, всё будет хорошо. Ты мне не веришь?
— Я хочу верить, — прошептала она еле слышно. — Что Алёша?..
— Я дал ему снотворное. идём, уберём в спальне.
— Да, конечно…
Она заторопилась, отступила от него, но Виталий удержал её за руку, заставил поднять глаза. И удовлетворенно улыбнулся:
— Надеюсь, ты больше не будешь приходить в ужас от одного моего присутствия?
Виталий окинул спальню придирчивым взглядом, и остался удовлетворён. Имелось лишь единственное свидетельство происшествия — жёлтое пятно древесной плиты на месте сорванных обоев. Но Виталий уже пообещал Ольге, что завтра найдёт точно такие же обои.
Оля сейчас была уже иной, чем та, какую нашёл Виталий в комнате Лали. Тогда её раненая психика нашла способ самозащиты — заблокировала все переживания и ощущения нервным ступором. Её эмоциональные реакции затормозились, позволяя ей пережить стресс с меньшими потерями. Потом крышка котла всё равно сорвалась бы, но, теперь, как надеялся Виталий, разрушительного взрыва удалось избежать. Его откровенный разговор с ней открыл Ольге несостоятельность самых тяжких переживаний, и они перестали терзать её. А потом необходимые заботы, уборка заставили молодую женщину вернуться в реальность.
— Оля, если ты не возражаешь, я эту ночь останусь у вас. Тебе спокойнее будет.
— Если вы только из-за меня… Не стоит. Я не буду бояться.
— Будешь, — улыбнулся Виталий.
— Но…
Ольга запнулась, она до сих пор не могла решить, как ей называть Алёшиных родителей. Папа и мама — не годилось это как-то, да и не знала, захотят ли они слышать это от неё. По имени-отчеству — не принято здесь отчество, они наверняка отвыкли от величаний. Принято называть по именам. Но у неё не поворачивался язык назвать Алёшиного отца Виталием, а маму — Кирой.
— Ты о Кире? — помог ей Виталий. — Это я улажу. Ты, наверно, хочешь пойти к Алёше?
— Да, я буду с ним.
— Тогда я лягу в гостиной на диване. Если что, не бойся, буди меня.
Алексей спал, и по внешнему виду трудно было определить его самочувствие. Виталий послушал дыхание, осторожно прикоснулся ко лбу.
— Что? — почти одними губами спросила Ольга.
— Пока всё в порядке.
— Нужен врач…
— Подождём до завтра. Где ты хочешь устроиться?
— Вот здесь, в кресле.
Виталий подкатил два кресла поближе к Алёше и поставил одно к другому.
— Во сколько приходит Барбара?
— К восьми. Но, я позвоню ей в семь и скажу, чтоб не приходила, придумаю что-нибудь. Лали попросила на завтра выходной.
— Отлично. Теперь устрой себе гнездышко поуютнее и постарайся уснуть.
— Я сейчас постелю вам…
— Ничего не надо, — остановил её Виталий, — я возьму в спальне подушку и одеяло.
В дверях он обернулся:
— Не пугай себя. Всё будет хорошо.
Виталий сел на диван, устало свесив кисти между колен.
Долгая отсрочка получилась… Сколько же лет прошло с того дня, когда Крёз предупреждал его, советовал остерегаться первое время? А оказалось, остерегаться надо было далеко не первого времени.
Виталий глянул на часы — минут через пятнадцать надо ещё раз позвонить Кире, а пока можно передохнуть. Он закинул за голову сцепленные руки, устало расправил плечи, откинулся на спинку дивана. Александр работает, он всё сделает на совесть. С Алёшей… надо ждать до завтра. Если ему станет хоть чуточку хуже, без Антона не обойтись. Ольгу, кажется, удалось успокоить. Ольгу успокоил, а самого его кто успокоит? Кто скажет: «Не переживай, всё будет хорошо, уж это моя забота». Никто не скажет. И от ожидания какой-то другой беды ноет сердце. Один был этот парень или работал в паре? И если их двое — чем занят сейчас второй? К окну спальни была прилеплена подслушка. Если существует второй, он в курсе всего, что тут произошло. Что он предпримет? Реализует угрозу, о которой сказал напарник? Или придумает что-то ещё, что станет и ответным ударом и деньги вынудит отдать? И где-то уязвимое место, куда могут ударить? Сейчас ещё есть время предугадать, отбить тот удар, закрыться… И сделать это должен он, больше некому. Он обязан всё предусмотреть, чтобы потом не проклинать себя бессильно.
Виталий взглянул наверх лестницы и поднялся. Он зашёл в детскую — малышка спала, разрумянившись во сне, рассыпав по подушке светлые кудряшки. Виталий невольно улыбнулся и залюбовался ею.
Глядя на девочку, Глебов думал о том, что надо пораньше приехать в офис, проследить, чтобы там всё было в порядке, и распорядиться, чтобы с этого дня всю почту доставляли сначала ему. Что ещё можно сделать вот прямо сейчас, немедленно? Взгляд Виталия скользнул на тумбочку у кровати — рядом с большим мохнатым щенком стояла Олина фотография в весёлой пестрой рамке. И мысль его опять невольно свернула к ней.
Бедная девочка, что ей пришлось пережить сегодня! У неё и так глаза, как у побитой, а тут ещё… Она всё равно будет считать себя кругом виноватой, а в чем её вина? Что вошла в их семью с чудовищным грузом прошлого? Так это не она — Алёшка к ней пришёл, судьба привела его прямо к ней в дом… Хорошая девочка, светлая. Только жизнь больно уж долго утюжила её, после этого оживешь ни сразу. Виталий вздохнул — ему было жаль эту юную женщину, которая и жить толком не начинала, а уже успела изведать столько горького. «Ничего, Олюшка, не смертельные раны заживают.»
Виталий снова посмотрел на часы. Он уже звонил Кире сразу после того, как вызвал Александра. Сказал, что у Алёшки появились кое-какие идеи, он хочет их обсудить с отцом.
— Почему он не улетел? — спросила Кира.
— Англию завалило снегом.
— А завтра обсудить нельзя? У тебя усталый голос.
— Нет, только заискивающий. Кирюш… ну мы же с ним всё равно будем без конца крутить это в голове каждый сам себе. Лучше выговориться. Я постараюсь не долго, а?
— Да ладно уж, это я просто так сказала. Что я, не знаю вас?
— Спасибо, солнышко моё.
Врать он Кире не любил, и прибегал ко лжи во спасение не часто. К тому же, в последнее время это совсем плохо получалось — вроде бы, комар носа не подточит, а она выслушает со вниманием и наложит резюме:
— Ну и вруша ты, Глебов!
Его забавляло, как ловко она разгадывала его мелкие хитрости. А сейчас? Тоже разгадала? Виталий наделся, что нет. Он хотел, чтобы сегодняшнюю ночь она ещё была спокойна.
Виталий вышёл из детской, подошёл к телефону.
— Кирюш, ты сердишься? — виновато спросил он.
— Почти нет.
— Мы с Лёшкой напрочь забыли о времени.
— Глебов, дай ребенку отдохнуть.
— Кира, а я это… я у ребят останусь, ладно? Понимаешь, у нас тут… прорыв сознания. Я уеду, а он ведь всё равно будет с компьютером сидеть.
— А куда смотрит Ольга? Вы совсем от рук отбились. А ты ещё и от дому отбиваешься.
— Да я же знаю, если скажу, что приеду попозже, спать не будешь. Вот я и говорю — не приеду. Анютка дома?
— Дома. Виталь…
— «Не спрашивай. Не спрашивай, пожалуйста ни о чём, Кира, милая!»
Она будто и впрямь услышала, как он взмолился к ней, вздохнула:
— Ладно. Но утром ты заедешь домой. Учти, про костюм в шкафу я знаю.
— Откуда? — за преувеличенным удивлением Виталий спрятал облегчение.
Кира говорила о костюме и чистых рубашках, которые он держал на работе — однажды Виталий опрокинул на себя чашку кофе, с тех пор всегда имел под рукой смену одежды.
— Тебя пора лечить от ясновидения, милая женушка.
— Только после тебя. И пообещай, что всё же нормально поспишь, не будешь сидеть всю ночь.
— Клянусь, — с готовностью присягнул Виталий.
— Уж больно скор ты на клятвы. Но имей в виду, завтра я на тебя посмотрю, и всё про тебя узнаю.
— Спокойной ночи, любовь моя, — Виталий нажал отбой.
«Завтра. Это будет завтра. А сегодня — спи, моя любимая. Сегодня все тревоги мои — не твои».
Он снова набрал номер. Ответили моментально, будто только и ждали, когда позвонят.
— Слушаю вас, господин Глебов, — отозвался Тед Буссе, начальник особой группы в подразделении охраны. Под его началом у Глебова работали несколько человек, выполнявших, функции телохранителей, спецохрану и прочие особые задания, когда возникала необходимость.
— Тед, срочно возьмите мой дом под наружное наблюдение и охрану. В доме моя жена и дочь. Они не должны ничего о вас знать.
— Слушаюсь, господин Глебов.
— На рассвете оставь у дома минимум своих бойцов, чтобы не засветились. Обнаружишь, что в дом явно или тайно входит чужой, ничего не предпринимай, в любое время немедленно докладывай мне. Охрану держать до моего распоряжения.
— Всё понял, господин Глебов.
— Выполняйте, Тед.
Виталий положил трубку и устало потёр лицо руками. Нужен ещё звонок. Номер… да, кажется, он помнит, хотя последний раз звонил с полгода назад. В памяти Виталия хранились, наверно, сотни телефонных номеров. Кира удивлялась этой его способности и вечно спрашивала у него всякие телефоны.
— Олег Михалович? Глебов это.
— Я узнал. Безмерно рад тебя слышать.
— Прости, что разбудил. Боялся, что утром не застану.
— Брось, не о чем говорить.
— Как здоровье?
— Могу с тобой поделиться. Чего это здоровьем моим среди ночи заинтересовался? Приснилось что?
— Да я ещё не ложился. Просто не хочу больного человека загружать.
— Ага, ясно. Ну давай, что у тебя там?
— Не по телефону бы…
— Говори, если срочно. С моей стороны чисто.
— Беда у Алексея с Ольгой.
— Неужто Шерхан, сволочь?
— Он.
— Что произошло?
— Сегодня человек от него. Был. — Виталий старательно расставлял интонации.
— Ага. Вот даже как.
— Алексей теперь болен.
— Опасно?
— Надеюсь, нет.
— Человек один приезжал?
— Не знаю, выясняется.
— У тебя что-то конкретное? Просьба, предложение?
— Да я и сам не знаю, о чём просить тебя.
— Вот что, Виталий… Попроси-ка ты меня для началу в гости на пару дней приехать. Надо нам в другой обстановке побеседовать.
— Хочешь сам приехать? — переспросил Виталий.
— Так тебя же теперь к себе не дозовёшься.
— Мы будем рады.
— Значит приглашаешь? Отлично. Заграничный паспорт у меня ещё не просрочен, проволОчки с визой улажу, не впервой. Так что проблем не предвидится. Как определюсь с билетом, позвоню.
Крёз приедет — вот это по-настоящему хорошо. Только действительно ли ему удастся уладить всё так быстро, как он надеется? Впрочем… Виталий улыбнулся: Крёз оставался верен себе, среднестатистическим россиянином его никак не назовёшь.
Виталий даже не ожидал, что предстоящий визит Крёза вызовет у него такие
чувства. Вот кто действительно разделит с ним ответственность за Алёшку, Ольгу, за Киру с Анютой. Крёз может сказать: «Не психуй, всё, будет хорошо», и ему Виталий поверит.