В тот день в доме Глебовых было вдосталь и слез, и смеха, а порой того и другого одновременно: слезы сквозь смех и смех через слезы.

В Оли сломался стерженек, за который она держалась все эти дни. Он не выдержал в тот момент, когда Алексей позвонил ей и сказал, что все закончилось, что человек, державший Киру и Наталью, улетел. «Отец уже обнимает их!» — сообщил Алёша. Он сидел за рулем автомобиля, в котором они с Крезом мчались по краю взлётной полосы. Антон был в это время рядом с Ольгой, предполагая, что ей понадобится его помощь. Опасения его оправдались, выслушав мужа, она потеряла сознание. Но к приезду Киры и Натальи она уже была почти в порядке, выбежала им навстречу. Когда увидела дочку на руках у Алексея, не бросилась к ним — перевела взгляд на Киру, сказала: «Мама…» — и заплакала. С той минуты она то и дело принималась плакать.

Кира себя героиней не чувствовала. Только благодарность Ольги она понимала всем своим существом, и понимала, как много было в этом единственном слове, которое смогла выговорить Оля, впервые назвав ее мамой. А по отношению к другим, к Виталию, Кира испытывала неловкость и даже вину за то, что заставила их переживать за нее. И сейчас, когда она вернулась домой, ей более всего хотелось оправдаться перед Виталием.

Через несколько минут после встречи Кира сочла возможным покинуть всех и сказала, что хочет переодеться. Войдя в спальню, она села на кровать и стала ждать. Не прошло, вероятно, и минуты, Кира услышала шаги Виталия, и дверь распахнулась. Она торопливо встала, нервно проговорила:

— Не ругай меня, пожалуйста!..

Виталий подошел молча и обнял ее. Он иступлено гладил ее волосы, лицо, покрывал лихорадочными поцелуями.

— Кира!.. Кира!.. Как ты могла?..— так же лихорадочно шептал он. — Сумасшедшая… Ну как ты могла?.. Как ты придумала такое?! Я умирал все это время… от страха… от горя… Кирюшенька, родная моя… Господи! Неужели это кончилось?..

— Прости меня! Прости, пожалуйста… Наверно, я обезумела от страха, и вот…

Виталий чуть отстранил ее, заглянул в полные отчаяния глаза.

— Ты сделала это от страха? Что ты сказала?

— Разумеется, от страха! Ну, ты же знаешь… я ужасная трусиха.

Виталий сокрушенно помотал головой и опять прижал ее к себе.

— Это сумасшедший дом! Ты слышишь что говоришь? А под пистолетом стоять не боялась?

— Нет, конечно! — удивилась Кира. — Он не стал бы стрелять. С чего ему стрелять? Ох, ну это же совсем не то! Подумаешь, под пистолетом! Я сходила с ума от другого страха — за девочку, за тебя, за Алешу, за Ольгу! Вы приперли его к стенке, и он боялся вас. А меня не боялся, почувствовал себя гораздо сильнее, увереннее, ему это надо было, чтоб сдуру не натворить…

— Я всё понимаю, милый ты мой человечек. Ты сделала то, чего не смог бы сделать никто другой. Но я ведь не психолог-исследователь. Я просто твой муж… И я умирал все это время…

— А я только одного боялась… как ты станешь меня ругать.

— Ругать?.. — Виталий отвел с лица растрепавшиеся прядки, взял его в ладони, и Кира увидела в любимых глазах столько боли… — Знаешь, сколько раз за эти часы я хоронил тебя?

— Прости… — шепнула она задрожавшими губами.

— Мы ведь сначала думали, что тебя выкрали. Мы весь дом перевернули — тебя нет. Потом обнаружили, что машины твоей тоже нет. Я боялся, не мог поверить в свои смутные догадки. Наконец — звонок. Дальше мы сидели и ждали, когда проклятый телефон зазвонит снова. Крез — молодец. Он единственный был способен хоть как-то снять напряжение. Он постоянно ворчал, ругал тебя и всех нас.

— Ругал?! Правда?!

— Он говорил: «Ну, семейка! То Алёшка в историю влипнет, теперь эта сумасшедшая! Нет, мне уже хватит! Мне бы только ноги отсюда унести. Переменю все телефонные номера, уеду в лес, только вы меня и видели! Ну, семейка!»

Кира улыбнулась сквозь блестевшие в глазах слёзы.

— Вот и мы так улыбались. А потом он вышел на балкон, там было темно, но наружный свет так падал, что мне он был виден… И я вдруг увидел, что он старый. Опущенные плечи, круглая спина. Потом он вернулся и был таким, каким мы привыкли его видеть.

— Идем к ним, Виталя…

Все собрались в маленькой гостиной. Сидели кто на полукруглом диване, кто в креслах. Алеша держал на коленях Наталью, и она была центром внимания. Девочка что-то говорила, а взрослые смотрели и слушали так, что понятно было — ловят каждое слово ребенка. Кира остановилась в дверях и увидела всех сразу, одновременно. Как нервно распрямился Антон, и побелели его пальцы на спинке кресла, в котором сидела Анюта. Крез сделал движение с дивана, будто заторопился ей навстречу и… остался сидеть. Милая Ксюша обернула к Кире лицо, смотрит в болезненном изумлении своими удивительными глазами… И сердце Киры опять больно толкнулось — ей-то за что?! Наталья спрыгнула с Алёшиных коленей, подбежала к Кире и прижалась, обняв ее ноги. Кира положила руку ей на голову, и проговорила:

— Я слишком люблю вас всех… — и повторила: — Слишком люблю… Наверно, это эгоизм… Я боялась, что кого-то потеряю. Я больше не могла сходить с ума от этого страшного гадания — кого? Алешу? Антона? Креза? Моего мужа? Вот эту малеху? Кого?.. когда каждый… часть меня. И легче умереть, чем дать эту часть оторвать. Я знала, что делаю вам больно… но боль — не смерть. И мы вместе. Наша сумасшедшая семейка опять в полном сборе, Олег Михайлович! — непослушными губами улыбнулась Кира. — И никуда вам от нас не деться, вы — наш!

Крез расхохотался, поднялся и пошел к ней.

— Что, наябедничал? Успел? — попенял он Виталию, стоявшему за спиной Киры. — Слава Богу, я не все вслух высказывал. Больше всего мне хотелось хорошенько отшлепать сумасбродную бабу!

— Это… меня что ли?! — удивилась Кира.

— Ну что вы, Кирочка! Как можно! Да у меня и рука не поднимется на такое! Дайте-ка я лучше расцелую вас, золотая моя, — Крез бережно взял ее за плечи и поцеловал в обе щеки.