Прошло несколько дней. У Глебовых потихоньку все входило в свою колею.

Виталий с Алешей появились у себя в фирме, куда не заглядывали несколько дней. Все там шло своим чередом. Благодаря толковым помощникам и четко отлаженному механизму управления дела не остановились, и ничего не рухнуло из-за отсутствия главы фирмы. Но появлению Глебовых были искренне рады, приветствовали радушными улыбками — причины их отсутствия никто здесь не знал, большинство сотрудников считали, что господин Глебов и его сын были, вероятно, в деловой поездке. Теперь они вернулись, опять «дома», и это замечательно. Уверенные в себе, спокойные и доброжелательные, они будто привносили эти свои качества в атмосферу рабочего места каждого из многих сотен сотрудников.

Антон и Анюта проводили почти все свое время с Алешиной семьей. Ольга трудно отходила от пережитого. Страх и смятение тех жутких дней еще давали себя знать, будто беда ушла, но тень ее продолжала висеть смутной угрозы над Ольгой, над Наташей, над всеми, кто был ей дорог. Поэтому Оля была взвинчена, с близкими слезами и нервным, неспокойным взглядом. Антон взял на себя заботу о ней и убедил Алешу, что тот может спокойно доверить ему своих «девчонок».

Алексей с радостью принадлежал бы только своей семье, но не мог оставить отца одного. И дело было не только в том, что накопились дела, требовавшие личного участия владельцев предприятия. Дело было в другом. Алеша видел, чего стоили отцу дни пережитого кошмара. То, что не было заметно стороннему наблюдателю, для Алексея было явно. Он слишком хорошо знал отца, слишком был близок с ним, чтобы не заметить сейчас некий надрыв в нем. Отец, его умный, сильный, всегда уверенный в себе отец, сейчас нуждался в его помощи и поддержке. Алексей испугался, когда недавно сердце впервые защемило от осознания, что отец такой же обыкновенный человек, как все. Что он вовсе не непробиваемый заслон, ограждающий семью от бед, как было всю Алешину жизнь. Что если отцу и удавалось оберегать их всех, то лишь потому, что принимал все неприятности на себя и выдерживал эти удары, тратя себя, свои силы, здоровье. Но вот этот удар был слишком жесток, и затраты чрезмерны — отец будто надломился в этом противоборстве, и Алексей ощущал потребность быть рядом с ним. Раньше он просто с удовольствием работал с отцом, ему нравились их совместные «мозговые штурмы», и чем сложнее была задача, чем лучше, интереснее. Он восхищался нестандартным мышлением Глебова-старшего и учился у него. Теперь Алексей перестал ощущать себя школяром, — он был рядом с отцом, чтобы подставиться первым, принять проблему на себя, потому что был нисколько не слабее, и склад ума у него был отцовский.

Крез поговаривал о том, что им с Ксеней, пожалуй, можно и домой. Подталкивала его к этому, понятное дело, Ксеня. Однако с окончательным решением медлил, уступая настойчивым и единодушным уговорам Глебовых не торопиться уезжать от них. На самом же деле Евдокимов не мог принять решение по другой причине: из-за какого-то внутреннего разлада и неопределенности. Он не знал, что происходит там, где находятся Арвид и Матвей. Интенсивные телефонные переговоры были, но только с «заимкой». Ничто не настораживало в голосе Митрича или старого Асниса. Они говорили, что у них все абсолютно спокойно и в свою очередь спрашивали, есть ли известия от Матвея. Олег Михайлович всем говорил обнадеживающие слова, но вот им самим все больше и больше овладевала тревога — последний разговор с Иверевым не шел из головы.

Ксеня же в последние дни потянулась к Кире. Она почувствовала, что рядом с Ольгой ее вполне могут теперь заменить Антон, Анюта и малышка Наталья. Заботы, которыми она жила со дня приезда, отошли, а она оказалась лицом к лицу со своими собственными тревожными мыслями. И Ксеня ощутила, как устала она от своих и чужих тревог и страхов, каким тяжким гнетом теснят они душу. И ее с еще большей силой повлекло в ауру утешительного, ненавязчивого всепонимания, ласкового покоя, мягкой, материнской мудрости, которыми в полной мере обладала здесь одна только Кира.

От всех других Ксеня как бы даже отстранилась. Если в дни, когда беда объединила их в одно, Ксения жила тревогами Глебовых, то сейчас чувства и мысли ее были о другом, шли в разлад с общим настроением. И она не хотела тяготить ими всех остальных — они имели право вздохнуть с облегчением. Нет, она, разумеется, понимала, что ни Виталий Глебов, ни Евдокимов, никто не забыл о ее Арвиде, но по причине собственного характера Ксении не приносило облегчения общее сочувствие, проявление заботы и озабоченности. Она не любила выносить на люди собственную слабость. Поэтому по-настоящему комфортно ей было только с Кирой. Или даже одной, но когда хозяйка дома была где-то неподалёку. Ксене не надо было, чтобы ее развлекали, занимали — она всегда находила себе занятие по душе и редко скучала. Главной настоящей ценностью для неё было состояние душевного покоя, чего она давно уже не имела, но обретала подобие его в присутствии Киры.

Ксения с желанием помогала хозяйке в домашних делах: ездила с ней за покупками, была подручной на кухне, убирала со стола и составляла посуду в моечную машину — всё это доставляло ей удовольствие. Они могли разговаривать с Кирой, или обмениваться редкими фразами, или вовсе молчать — это значение не имело. Просто состояние Ксени удивительным образом совпадало с состоянием души этой женщины, они без слов понимали все друг про друга, и потому достаточно было взгляда или улыбки, легкого прикосновения или ободряющего кивка.