Остальное было просто. Играя как на струнах на чужом тщеславии и невеликом уме, Иверев легко повел свою партию. Парень был горд тем, что Инструктор, перед которым он и до сих пор благоговел, приехал лично к нему. Он ни на миг не усомнился, что тот действует от имени и по поручению Центра, а как иначе? Вишь ведь, не забыли! И зря, выходит, он психовал иной раз, что жизнь проходит в этой дикой глухомани. А Центр, получается, законсперировал его и берег для настоящего дела! Эти мысли наполняли сердце радостью и гордостью. Конечно, он согласился на все предложения Инструктора — правда, восторги свои при себе оставил, «поколебался» даже, помедлил с ходу соглашаться: тут ведь он тоже не баклуши бьет, об деле тоже подумать надо.

Точно в нужное время в фойе уже знакомой гостиницы опять появился толстячок, шустренько подкатился к стойке портье.

— Как мой номер? Ждёт?

— Конечно, вы же оплатили вперед, — радушно улыбнулась дежурная, потянувшись за ключом. — А вы, я вижу, все же нашли кого искали, — она кивнула спутнику толстяка, в котором сразу узнала того симпатичного предпринимателя из России, что не так давно у них останавливался.

Он к стойке не подошел, остановился поодаль и приветственно помахал девушке, тут же скривился и прижал ладонь к щеке.

— Что? Зуб? — страдальчески сморщилась девушка.

— И не говорите! — ответил толстяк за своего страдающего приятеля. — Разболелся под новенькой пломбой. Ничего, сейчас примет лекарство, ляжет в постель, авось утихнет.

Толстяк забрал ключ и, провожаемые сочувственным взглядом, двое поднялись по лестнице и исчезли в коридоре.

Было раннее утро. Арвид уже расстался с Сауле и как раз сейчас совершал марш-бросок через степь, думая о том, как поскорее добраться до города.

Матвей запер дверь на ключ, кивнул на кровать:

— Ложись, отдохни. Меньше наследишь. Только с гримом поаккуратнее, не испачкай подушку. Постой, дай-ка я лучше полотенцем ее накрою.

— Мы сюда надолго?

— Вечером нас заберут, — коротко сказал Матвей.

Раскрыв спортивную сумку, с которой пришел, Иверев достал тонкие резиновые перчатки. Парень смотрел на него и думал: «Я тоже стану таким. Может даже и меня в преподаватели позовут. Потом, когда-нибудь. А интересно, какие дела проворачивал Инструктор, пока не начал молодежь учить?»

Матвей осмотрел шкаф, вынул немногочисленные вещи, оставшиеся с прошлого раза, и аккуратно сложил их в сумку. Сходил в ванную и осмотрелся, не забыл ли чего здесь. Потом долго и тщательно протирал все поверхности, стаканы, ручки, на которых могли остаться его отпечатки. Торопиться было некуда, Арвид все же далековато от города, и не известно, сколько времени ему понадобится, чтобы расстояние это преодалеть. Расчитывать надо на худшее, вернее — никакого худшего и лучшего, надо просто ждать, а час, полтора, или десять, это не так существенно…

Звонок раздался гораздо раньше определенного Матвеем «худшего» срока. Иверев неторопливо снял трубку.

— Я на окраине, — сказал Арвид.

— Нет, дорогая, спасибо за заботу, но в номер не надо. Мы перекусим в ресторане.

— Хорошо, я понял. Буду здесь тебя ждать. Это восточная окраина, сразу после заправки будет поворот налево, и дальше вдоль арыка заросли какие-то. Там я тебя встречу.

— Да, все понятно. Спасибо.

Положив трубку на место, Иверев вынул из сумки пистолет с навернутым глушителем, подошел к человеку, лежащему на кровати с закрытыми глазами, и выстрелил.

…В дверях Матвей еще раз обернулся и окинул комнату взглядом. Потом вышел, закрыл дверь на ключ и повесил на ручку табличку: «Прошу не беспокоить».

Толстячок сбежал по лестнице, будто скатился.

— Пойду перекушу, да делами займусь, — сообщил он дежурной.

— А товарищ ваш как?

— Уснул, наконец! Всю ночь мучился, бедолага. Теперь, наверно, сутки проспит. Вы уж не беспокойте его.

— Конечно, конечно! — с готовностью пообещала девушка.

К ее счастью, комнату откроют, когда она сменится. Зрелище будет не для слабонервных. Местные криминалисты так и не установят, что за реактив был добавлен в воду почти доверху наполненной ванны. Труп молодого предпринимателя, вернее, как вскоре выяснится — убийцы Рустама Нигматуллина, пролежал в ней около суток, и опознать его было уже невозможно. Раствор приобрел столь агрессивные свойства, что органические ткани просто сгорели. Ни о каких отпечатках пальцев речи не могло быть, челюсти оказались раздроблены выстрелом — для опознания мало что осталось. Кто расправился с ним, так же не удалось установить. Толстяк отошел от стойки портье и будто испарился, его больше никто и нигде не видел. Сыновья Рустама рвали и метали, грозили членам следственной группы страшными карами, но это мало помогло. Пришлось согласиться с самой правдоподобной версией, что за этим «предпринимателем», по всему видать, тянулся длинный хвост из предыдущих дел. И ни одни братья Нигматуллины жаждали мести. Кому-то повезло больше, чем им.

И никто не видел, что толстяк исчез в кабинке общественного туалета — зашел туда и не вышел. Вышел совсем другой человек, даже близко его не напоминающий: пожилой, со впалыми щеками на худом лице, глаза скрывались за очками с толстыми стеклами, над которыми нависали густые, косматые брови; нижнюю часть лица закрывала бородка. Но раскаленная площадь в эти часы становилась пустынна, поэтому некому было рассматривать незнакомца, и тем более — рассказать, куда он, в свою очередь, подевался.