Виталий полулежал поверх одеяла, смотрел на Киру. Она после душа сидела на пуфике перед зеркалом и расчесывала волосы.

— Я так рада, что Арвид принял твое предложение, — сказала она, глядя на мужа в зеркало. — Это просто замечательно. А мне бы и в голову не пришло, что он может у тебя работать. Ты у меня умница, прелесть просто!

— Я вижу, девчонки наши очень с Ксюшей сдружились. Может быть, кое-чему у нее научатся .

— Например?

— Не знаю, степенности, может. Или тому, что называют кротостью.

— Не знаю, как это называют, но Анютке этого точно не хватает!

— А Оля, может быть, станет спокойнее.

— Олюшку ты не трогай, она, бедная, натерпелась.

— Разве я трогаю? Я говорю о том, что с Ксеней ей будто спокойнее. Они даже похожи как будто, не находишь?

— Нахожу. Олег Михайлович перед отъездом взял грех на душу, кое-что рассказал мне об Арвиде и Ксюше. Наверно, боялся, что мы их тут обижать станем.

— Ну да, этого парня обидишь, как же!

Кира встала, откинула волосы за плечи и подошла к Виталию.

— Что с тобой, Виталь? — тихо сказала она, останавливаясь близко перед ним.

— Ничего. Все в порядке.

Он обнял ее за талию, все еще гибкую, почти по-девичьи, притянул Киру еще ближе к себе. Кира шагнула вперед и встала между его коленями, он прислонился к ней, закрыл глаза. Она медленно провела рукой по его щеке, по виску — последние события щедро рассыпали здесь серебро. Кира почувствовала, как сердце защемило от любви и нежности к мужу. Она вплела пальцы в его густые волосы.

— А что не в порядке? Скажи.

— Я не знаю, что сказать, Кирюш. О чем ты?

— Ты перестал улыбаться.

— Это неправда.

— Правда. Неправильная улыбка, не твоя.

Виталий вздохнул, поднял к ней лицо.

— Что ты выдумываешь, Кирюш? — взял ее руку, прижал ладошку к губам.

Кира смотрела на него молча, и, помедлив, Виталий проговорил:

— Как-то… не так стало. Вроде бы все кончилось, а во мне будто… холод остался. Во мне будто умерло что-то… Может быть, я становлюсь старым и слабым?

— Ты?! — она отстранилась, изумленно посмотрела на него. — Ох, и дурачок ты у меня. Я даже и разубеждать тебя не стану, чего говорить про вещи, которые и так очевидны! Или тебе про ту несчастную женщину напомнить, у которой дело до клиники дошло?

— Ох, перестань! При чем здесь я? Она психически больной человек…

— Что-то она не запала на первого прохожего, не сделала из него фетиш. И вообще, неизвестно, тронулась она умом до того, как тебя увидела или уже после.

— Кирюшка, ну прекрати пожалуйста!

— А ты ерунды не говори. Да! Ты помнишь, мы с тобой на озера ездили и в соседнем бунгало жила семья: муж, жена и их довольно взрослая дочь.

— Помню, конечно. Тогда еще выяснилось, что они где-то поблизости от нас живут.

— Вот-вот. И как-то тогда вышло, что я этой даме сказала, по сколько нам с тобой лет. Она очень недоверчиво меня рассматривала, и так и не поверила, явно. А потом, когда мы уже домой вернулись, она как-то звонила мне, просила разрешения навестить.

— Да?

— Но самое смешное — зачем она приезжала. Она хотела выспросить у меня имя врача, который делает нам подтяжки кожи! Мол, что это за виртуоз, который вообще никаких следов не оставляет.

Виталий расхохотался.

— Мне тоже хотелось смеяться, но она уехала разобиженная. Опять мне не поверила. А ты говоришь — старый. Нет, Виталий, надо тебя в свет выводить! Так и быть, я запасусь терпением и буду невозмутимо смотреть на дамские хороводы вокруг тебя. На что не пойдешь, если мужу это для нужно для снятия комплексов.

— Кирюш.

— Что?

— Роди мне сына.

Кира несколько секунд онемело глядела на него. Потом проговорила:

— Это… почему именно сына?

— А дочку просить я стесняюсь.

— Глебов, ты с ума сошел? Мне же под пятьдесят.

— Всего лишь немного за сорок. Ты молода и очаровательна. Ты какой-то заговор против годов знаешь. Ну, так как?

— Ты же не всерьез?

— Почему не всерьез? Ты потрясающая мать, Кирюш. Почему у нас только Алешка и Аннушка? И чьи это слова: «На что не пойдешь, если мужу это для снятия комплексов нужно». Новая жизнь — что может быть более жизнеутверждающим, а? К тому же поздние дети вообще гениальные получаются, в смысле, у взросленьких родителей.

— Тебе это не грозит. Ты никогда «взросленьким» не станешь и не остепенишься.

— Не говори это моим партнерам. Они думают, что я страшно серьезный и ужасно солидный.

— И не догадываются, что ты морочишь им головы, претворяешься просто.

— Ты от темы не уходи, скажи лучше, ты не знаешь, ничего не придумали, чтоб ребенка не девять месяцев ждать, а побыстрее как-нибудь?

— Зря я не купила тебе смирительную рубашку, а ведь собиралась, помнится. Сейчас бы самое время надеть ее на тебя.

— Поздно, матушка! — Виталий опрокинул ее через себя на кровать. — Я всегда знал, что ты жадина! У нас и деньги-то водятся за счет экономии на мне и моих рубашках!

— Глебов! Ты меня лучше отпусти! — Кира уперлась ладошками ему в грудь.

— Чем же это лучше, интересно мне знать, кроткая моя, — удивился Виталий, прижимая ее руки к кровати за головой и удерживая их одной рукой, вторая в это время распускала пояс Кириного халата. — Сама сейчас увидишь, что нисколько не лучше. Расслабься, женщина, и постарайся получить удовольствие.

— Сумасшедший, точно! — бормотала Кира, безуспешно пытаясь увернуться от его губ.

— И без смирительной рубашки. Ой, что будет!