Даша осталась в растерянности. Куда он пошел? Может, спросить у кого-то разрешение на свидание? — мелькнула несмело надежда. — А может, он вообще… в туалет вон пошел?
Внутри себя она ощущала мелкую дрожь. Глупость затеяла… Не даст этот сухарь увидеть Киру. Даша горестно покачала головой. Какие слова найти, чтоб проняло его? Стоп. Прежде надо хоть немножко успокоиться, а то она просто расплачется, если он еще раз скажет «нет». Даша глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Еще через какое-то время в коридоре раздались шаги, она стиснула руки, обернулась к раскрывшейся двери.
— Даша… — выдохнул Кирилл, застыв в дверях.
И больше она ничего не видела. Ни следователя, вошедшего следом за Кириллом и молча севшего за свой стол… Не сознавала, как оказалась в тесном кольце рук Кирилла, как в теплом гнезде… Только прижималась к нему, и улыбалась счастливо, и терлась лицом о свитер, вытирая слезы. Кирилл опомнился, обернулся. Олег Евгеньевич сосредоточенно перебирал бумаги на столе, как будто кроме него в кабинете и не было никого.
У них было минут пятнадцать, не больше. Несколько стремительно-долгих минут. Они сели поодаль, у двери. Следователь время от времени отрывал взгляд от бумаг. Как смотрели друг на друга эти двое… Какие у них были глаза… Говорили как будто о пустяках. «Как ты?» — «Нормально».
Потом Кирилл попросил:
— Не приходи на суд.
— Почему?
— Не хочу.
— А может, тебя оправдают? — неуверенно предположила Даша. — Люди говорят, что тебя оправдают.
Кирилл улыбнулся.
— Может быть. Не приходи на суд, пожалуйста.
— Ладно.
— И еще, если сможешь… Мне бы сюда рубашку мою старую… эту, из замши, ты знаешь.
— Знаю.
— Если тебе не трудно, сходи в наш дом. Она там в шкафу где-то. Только если сможешь, Дашунь.
— Я принесу.
— Ключ ты помнишь, где висит.
— Помню.
Олег Евгеньевич снял очки, потер глаза, потом встал:
— Все, время вышло.
Кирилл положил руку себе грудь, пальцы как будто потрогали там что-то под свитером. Другой рукой медленно провел по щеке Даши… по волосам… В дверях он обернулся и больно заныло сердце от ее глаз: они лихорадочно и сухо блестели. Губы ее шевельнулись, и Кирилл не знал, услышал он или почувствовал слова «Я люблю тебя…»
Он виновато и молча покачал головой, и Даша знала, к чему относится это отрицание. И повторила:
— Я люблю тебя, Кира!
— Все, Даша. Вот и все.
Когда Олег Евгеньевич вернулся, она еще была в кабинете. Взглянув на нее, увидел, что она плакала.
— Вы если принесете ему рубашку, можете мне отдать. Я передам.
Даша встала. То, что она сейчас чувствовала, не укладывалось в слова.
— Спасибо, — голос ее дрогнул.
— Пожалуйста, — улыбнулся Олег Евгеньевич.
Помедлив, она спросила:
— А что еще можно передать?
— Ну, вообще-то он без передач совсем.
— В каком смысле? Ему нельзя?..
— В том смысле, что никто их не приносит. А Кириллу скоро на этап. Хорошо, если бы вы принесли ему прочный мешок, типа рюкзака. Но рюкзак не годится. Нельзя, чтоб на нем было металлическое — замки, пряжки, крючки. Нужно теплое белье и несколько смен трусов, маек. Ну вот рубашку, однотонная чтоб была. Кой-какую посуду надо — кружку, ложку, спичек побольше, сигарет. Из еды — хлеб, масло, сало, чай. Лекарства никакие не кладите. Нельзя. Ну, конверты еще, бумагу, карандаш.
— Я принесу… Что ему будет?
— Я думаю, год, не больше. Если бы он не был пьян, я уверен, его бы оправдали.
— Он сильно был пьян? — опустив глаза, спросила Даша, как будто была ее вина в том, что Кирилл оказался в таком состоянии. И, может быть, именно вот этого крохотного штриха не доставало Олегу Евгеньевичу, чтобы понять: Кирилл Тиханович и эта молодая женщина — не два человека, они — единое целое. Все, что происходит с ним, проходит не в стороне от Дарьи, а с болью прорастает через самое сердце.
— Я не знаю, как он вообще мог ехать в таком состоянии.
Она неловко и грустно улыбнулась.
Она ушла, а следователь подошел к окну, закапанному дождем, стоял, задумчиво глядя сквозь серый мокрый сумрак. Потом покачал головой, вздохнул и вернулся к своим бумагам.
На сердце у него было и тепло, и печально.