Как только Асю перевели в общую палату, она начала рваться домой.
— Забери меня, — жалобно глядя в глаза Артему, просила она. — Я буду самой примерной твоей пациенткой. Вот увидишь, у тебя таких идеальных еще не было.
Конечно, Артем перед ее глазами устоять не мог. И стоит ли говорить, что им самим владело такое же, и нисколько не меньшее желание. Другое дело, как врач, он прекрасно понимал, что Асе лучше оставаться в больничной палате. Но Ася… когда от одного только взгляда на нее сердце Артема затопляла волна жалости к ней и безмерной нежности… Когда он страдал от невозможности выразить, или высказать то, что чувствовал — на виду у всей больничной палаты. И вот к нему обращены ее умоляющие глаза… жалобный голос проникает в самое сердце… Разве в его силах отказать ей хоть в чем-то?!
Однако доктор Тимохин наотрез отказался потакать этой авантюре, когда вечером второго дня Артем явился к нему с идеей насчет скорейшей выписки.
— Не надо мне говорить, что ты сам врач! — сердито говорил Тимохин. — Ведь случись что, 03 звонить будешь, так? Врач еще не Бог.
Ох, как хорошо знал это Артем… Слова Тимохина попали в десятку, в самое больное…
— Короче, дурью не майтесь. Иди, успокой свою Асю. Скажи, ни дня лишнего держать не буду. Кстати, могу дать ключ от кабинета сестры-хозяйки. Вообще у нас там врачи ночуют, когда приходится. Хоть поговорите нормально, и даже чаю можете попить.
— Ну, что? — Ася нетерпеливо поднялась с кровати навстречу мужу. — Выписывают?
— К счастью, здесь не все такие как мы, остались еще адекватные люди.
— Артем, не говори со мной загадками. Я плохо соображаю.
— Тогда просто иди за мной.
Он взял ее за руку и под заинтересованно-разочарованными взглядами сестер по несчастью повел из палаты.
— Это мы куда пришли? — она оглядела небольшую комнату вроде бы похожую на кабинет, но у стены стоял диван с теплым пледом, а в углу примостился узкий кухонный шкаф с кофеваркой и электрическим чайником.
— Тимохин искупает свой отказ, — улыбнулся Артем. — Ведь здесь лучше, чем в палате?
— А-а-а… он не отпустил… — разочарованно протянула Ася.
— Не сердись на него. Думаешь, я отпустил бы на его месте?
— Нет?
— Ни за что. Он велел передать, что не станет держать тебя здесь ни одного лишнего дня.
— Ну ладно… — Ася улыбнулась.
— Наконец-то на нас никто не таращится, — сказал Артем, повернулся к Асе, взял в ладони ее лицо, расслабленными чуть влажными губами нежно и медленно поцеловал ее в губы.
У Аси перехватило дыхание, из сердца рванулась и затопила ее всю горячая, расслабляющая волна. Ей показалось, она перестает существовать как нечто самостоятельное, отдельное, она просто растворяется в Артеме, становится его частью. Закружилась голова… Ася покачнулась и едва устояла на ослабевших ногах.
Артем поднял ее на руки — какой худенькой, невесомой она оказалась — пошел к дивану. Сел, усадив ее к себе на колени.
— Руке удобно? — спросил он, чуточку отстраняясь.
— Да, — сказала Ася, едва ли придавая значение его вопросу, и прижалась к мужу. — Господи, твой запах! Я снова его чувствую! — она вдохнула глубоко, всей грудью. — Никогда не думала, что он для меня так важен. Как мне его не хватало! Как будто мало воздуха, я дышу, а его не хватает. — Ася потерлась щекой о свитер мужа, напитанный его теплом. — Мне он даже снился. Представляешь? Снился запах! Это было так грустно… Просыпаюсь оттого, что ты здесь, близко! Так близко, что чувствую запах! Просыпаюсь… темно и пусто… Никогда не думала, что так может быть, — сдавленным голосом прошептала она. — Я теперь уверена, твой запах узнаю из скольки хочешь тыщ!..
Артем провел по ее волосам не задевая марлевой повязки, прикоснулся губами к голове. Потом бережно укрыл пледом спину и плечи. Сердце останавливалось, замирало на болезненно долгие мгновения от жалости к его любимой, измученной несчастьем и страданием женщине.
Все последние дни, проведенные с нею, он изо всех сил сдерживал себя, старательно снижая градус искры, проскакивающей между ними. Пока Ася находилась в реанимационном отделении, сильные эмоции просто были опасны для нее. Поэтому Артем рассказывал ей про Ольгу и про звонки из Лондона. Какие-то забавные истории из будней бригады скорой помощи. Про Стаса Мещерякова и о том, в какой сфере нашел Стас применение своим знаниям и опыту. Рассказывал Асе про общих знакомых и о том, какая за окном погода… Он старательно придерживался нейтральной территории и ни словом не касался личного. Асе же в те дни не так уж важно было, о чем говорит Артем. Ей довольно было его голоса, дыхания, возможности видеть его, чувствовать тепло рук, просто смотреть, как двигаются его губы, любоваться ими…
Потом Асю перевели в палату. Но там тоже ни к чему было давать волю чувствам и устраивать театр для Асиных соседок — в палате кроме нее было еще пять женщин.
Артем по жизни, в общем-то, настолько привык к повышенному женскому вниманию, что не давал себе отчета в его «повышенности». Однако теперь, когда хотелось забыть про все кроме одного-единственного человека, очень не к месту было каждую минуту чувствовать себя объектом чьего-то любопытства. Теперь это так докучало, но было так неизбежно в скучной и серой больничной атмосфере, лишенной удовольствий и развлечений.
И вот, наконец, вдвоем. Можно держать ее в объятиях, целовать мягкие губы, прошептать все слова, что так долго сдерживал… Почувствовать, наконец, ее возвращение…
— Ты не представляешь, как мне без тебя было плохо… — прошептала Ася. — Ты прости меня, ладно? Я сама себя наказала так… жила будто обрубок…
Артем прижался губами к ее виску, потом прошептал:
— Не хочу, чтобы ты говорила «прости». Не надо. Мы прожили это. Если были виноваты, то оба. Если прожили с ошибкой, давай просто исправим ее. Я безумно тебя люблю. Без тебя я жил плохо, неправильно. Но вообще-то можно сказать, что без тебя я ни дня не жил. Думал о тебе каждый день. А чаще не думал, а просто медитировал на твои глаза, на голос, на имя. Я жил так, будто все вокруг временное, не мое. Однажды оно обязательно кончится и тогда будет настоящее. — Он приподнял Асино лицо, заглянул ей в глаза. — Ты знаешь, мечты бывают разноцветные.
— Разноцветные? Мечты?
— Да. У моей был цвет твоих глаз. Я так мечтал их увидеть.
Он взял ее маленькую руку, поднес к губами поцеловал, легко, невесомо, будто ладони коснулись крылья бабочки.
— Пахнет больницей? — спросила Ася.
— Апельсинами.
Он поцеловал ее ладошку нежно, ласково, тронул губами кончики ее пальцев. Не целовал — слегка касался своими губами. В этих прикосновениях было столько ласки, тепла и нежности, что каждое проникало в самую душу, превращаясь там в мягкие, но настойчивые и неодолимые импульсы. Артем положил Асину руку к себе на грудь и подушечками пальцев повел по контурам каждого ее пальчика по очереди, от большого к мизинчику. Он водил пальцем по черточкам на ее коже, по бугоркам и холмикам, как будто запоминал каждый. Тепло от его руки растекалось по ее телу, наполняя его жаром. Ася закрыла глаза, слушая, как подобно волне цунами поднимается в ней мучительное сладкое безумие, как цунами мощное, лишающее воли и способности быть разумной. Вместе с прерывистым вздохом с губ ее сорвался тихий стон…
— Я сейчас умру… — пролепетала она, рука проскользнула к Артему под свитер, и он быстро стянул его через голову, остался в светлой облегающей майке с короткими рукавами.
— Как я соскучилась по тебе… — прошептала Ася и обвила рукой, тесно прижалась к нему.
Он осторожно уложил ее на диван, коротким движением сбросил майку, порывисто склонился над Асей…
Два дыхания сплетались в одно… зацелованные, прерывались бессвязные слова… запах горячего, слепленного из мускулов тела, скользящего по шелковистой гладкости кожи… горячая волна блаженства, проступающая легкой испариной… и усталая нега, когда отдали себя друг другу до последней капли…
В комнате стояло молчанье… теплое, усталое. Ощущение дыхания на коже и рунной вязью сплетены горячие пальцы. Ася лежала с закрытыми глазами, улыбалась и думала, догадывается ли он, какое счастье она испытывает от одного лишь того, что дыхание его касается кожи? Вот они, минуты беспредельного и полного счастья, потому что он с ней, любимый, единственный ее мужчина, самый нежный, самый красивый, и во всем мире нет сейчас никого, счастливее, чем она.
А потом Ася не заметила, как уснула в его объятиях. Ей было в них спокойно и безопасно. Она уплыла в забытье с тем радостным давно забытым чувством, которое заставляет человека улыбаться во сне. Артем смотрел в ее лицо, и в сердце иглой входила боль. Так же трогательно и ясно улыбался во сне их ребенок. Обхватив Барбоса — серого плюшевого пса, с которым был неразлучен, он засыпал под пуховым одеяльцем, поцелованный мамой на ночь, абсолютно счастливый, обласканный, любимый, защищенный мамой и папой от всяких бед. В чертах Асиного лица, в улыбке, в спокойной ее умиротворенности Артем ясно видел сына.
Асино лицо поплыло. До боли сжав челюсти, Артем повернул голову так, чтобы слезы не пролились. Как мог он покинуть ее в момент, когда она острее всего нуждалась в нем?! Не защитил сына и едва не потерял ее. Бессмысленной щепкой болтался у чужого, постылого берега. Что было с ним? Будто злое наваждение спеленывало черными лентами, лишало воли, будило каждое утро шорохом чужих шагов, заставляло жить дальше. Теперь, именно в эту минуту Артем со всей остротой понял, для чего ему жить. От пришел в этот мир, живет, дышит для того, чтобы думать об этой женщине каждую минуту, заботиться и оберегать — это смысл его жизни. А все остальное существует лишь потому, что в его жизни есть она.