Эта жуткая история оставила на Асе отпечаток.
Артем, Лёлька и другие, кто хорошо ее знал, не без основания опасались, что Ася станет бояться людей, сделается затворницей и предпочтет жить за надежными дверями и замками. Ведь и прежде в общении с людьми ее основной манерой поведения была вежливая доброжелательность. При этом даже самый не наблюдательный собеседник легко заметил бы в ней сдержанность, отстраненность. Ей нравилось уединение. Она создала вокруг себя маленький тесный мирок и предпочитала жить в нем, с неохотой впуская в него других.
Вопреки опасениям близких случилось противоположное. Ася будто пробудилась к жизни. Она с удовольствием вернулась в библиотеку, когда с руки сняли гипс. Ей так нравилось приходить на работу, встречаться с читателями! Она охотно помогала найти нужную литературу, разобраться в каталоге и в картотеках, сама предлагала помощь, не дожидаясь просьб. Ася стала любить и ценить людей, встречала их с открытым сердцем, с искренним интересом.
«Вы только посмотрите! — говорили теперь об Асе. — Словно подменили человека!» Раньше коллеги невольно сторонились ее. Не только потому, что Лёлька постаралась оградить подругу от бесцеремонного любопытства. Они сами чувствовали стену неприступности, в которую заключила себя Ася, и штурмовать ее желающих не находилось. И вот теперь, когда стена рухнула, Ася обнаружила, сколько света в сердцах тех, кто рядом с ней. Чуткие, неравнодушные, умные, истинно добрые люди!
— Ася, обожжешься, — из осторожности предупреждала ее Лёлька. — Между прочим, даже у нас в библиотеке люди очень разные. Посплетничать любят, и любопытные сверх меры, а потом твоим же и подколют при случае.
— Я что, выгляжу сильно поглупевшей? — смеялась Ася.
— Да, вроде нет, — задумчиво осматривала ее Лёлька.
— Ну и не переживай тогда. Все нормально. И чтоб ты знала — рассказывают мне куда больше, чем слушают. Люди ведь не очень любят слушать. Зато любят тех, кто готов слушать их.
Лёлька хоть и остерегала Асю, но такие перемены в подруге очень ее радовали. Как же могло не радовать, что ни психическое, ни физическое здоровья Аси ничуть не пострадало. Все кто звонил тогда Никитиным, кто приходил навестить, первым делом спрашивали об Асином здоровье. Спрашивали озабоченно, готовые выразить сострадание, сочувствие, но как быстро эти чувства в голосе и в лице сменялись изумлением. У Аси даже насморка не случилось.
— Видно, все мои мысли и чувства совсем в другой теме были, и организм остался без присмотра. Весь сошел с ума, — шутила Ася. — Рецепторы транслировали в мозг набор случайных иероглифов. Вот он и не понял, что хоть из приличия полагалось бы заболеть.
— Хочешь, уедем куда-нибудь? — предлагал Артем. — К морю, в горы, в Египет… куда пожелаешь!
— Не хочу уезжать. Хочу быть в нашем доме, с тобой, и чтоб вокруг не чужие люди, а свои, друзья, знакомые. Ты за меня не бойся. Теперь все в порядке.
Да, угрозы больше не существовало. Толик Пунич умер.
Если бы Дакота не поймал пулю из его пистолета, Толик остался бы жить. Но случилось непредвиденное.
Конечно, он не ожидал нападения. Он опомниться не успел, как оказался обезоруженным и лежащим на снегу со связанными за спиной руками. Дальше Калина занялся Асей, а Чингиз и Мозаика бросились к неподвижному Дакоте. Пунич остался под присмотром Снупи, вооруженного отобранным пистолетом. Поверженный, он лежал на боку молча, без движения, только темные глаза метались неспокойно, как у зверя, загнанного в ловушку. Толик выглядел ошеломленным, раздавленным и никаких активных действий от него уже не ждали. А напрасно.
Улучив момент, когда сторож с пристальным беспокойством смотрел в сторону Жени, пытаясь разглядеть, что там происходит, Пунич каким-то кошачьим движением вскочил на ноги и бросился к краю крыши. Люди во дворе закричали. В ту секунду в толпе не поняли, кто именно камнем падает вниз. Не поняли даже, что человек прыгнул сам. Многие были уверены, что его сбросили! И лишь потом, на видео, которое снимал мобильным какой-то подросток, следователь ясно увидел — чистое самоубийство. Человек подбежал к краю и прыгнул.
Бедная Лёлька в тот момент едва не потеряла сознание от ужаса. Когда Пунич уже лежал внизу, она, не двигаясь с места, только и могла повторять: «Кто?.. Кто?..» Артема в то время рядом с ней уже не было, он торопился к Асе. На верхней площадке он принял ее из рук Калины и услышал от него о последнем шаге Пунича. Позже Артему пришлось зафиксировать смерть Толика. Совершив свой одинокий полет, он поставил точку в конце недолгой жизни. Смерть наступила мгновенно.
Позже каждого участника событий допросил следователь.
Ася отвечала на вопросы четко и лаконично. Собеседник ее говорил мягко, с сочувствием, был подчеркнуто доброжелателен. Неожиданно спросил с улыбкой:
— Анастасия, вы так сдержанны, как будто боитесь сказать лишнее.
— Ну да, я боюсь признаться, что затащила Пунича на крышу, держала в заложниках, а потом скинула вниз, — серьезно ответила она. — Одной левой.
Следователь удивленно поднял брови:
— Откуда такие фантазии?
— Фантазии? Да ну! С вашей точки зрения — нормальная версия.
— Не понял. Что вы хотите сказать?
— Когда вы Дакоту в главного подозреваемого определили, это что было? Дерзкий полет мысли?
— Ах, во-о-от в чем дело! — с иронией протянул следователь. — Да, он был одним из подозреваемых. И далеко не единственный. Например, у сожительницы Никитина был очень явный мотив, мы и ее разрабатывали. Мы все варианты отрабатывали, такая работа.
Асю покоробило от слов и тона этого холодного, темного человека.
— Да вас заклинило на версии с Дакотой. А настоящий преступник ходил и обдумывал следующий шаг. Ладно, — Ася пренебрежительно махнула рукой, — бессмысленно об этом говорить. Примите к сведению одно — встречаться с вами я больше не хочу. Толик вам удружил, никого больше искать не надо. Закрывайте дело.
— Жаль, что расстаемся на такой ноте. Но я вас не виню. Имеете право. Займись мы Пуничем вовремя… — он вздохнул: — Мы не ясновидящие.
— Мои друзья тоже. Но если бы не они, я бы уже в земле лежала. Прощайте.
Сыщику по чину положено было задавать вопросы. Все прочие проявили чувство такта и избавили Асю от необходимости возвращаться к болезненным воспоминаниям, снова и снова пересказывать события тех часов. Все, кроме Лёльки. И это было хорошо. Асины мысли требовали-таки выхода. Но ни с кем другим кроме подруги Ася не могла быть так безоглядно открыта. С Артемом? Нет, не могла. Она вовсе не собиралась что-либо скрывать от него. Не в этом дело. Ася не хотела причинять ему боль. Лёльки ахи и охи были совсем другого характера, она реагировала правильно. А Артем страдал, снова окунаясь в пережитый страх за нее и в собственное бессилие. От этого еще больше страдала сама Ася. С Лёлькой говорить было почти так же, как в собственных бесконечных мысленных беседах. С кем? Чаще всего с Пуничем…
Выговорившись с Лёлькой, Ася избавлялась от навязчивых мыслей.
— Скажи, ты хоть что-нибудь заподозрила, когда он пришел? Или пока Женя не позвонил, тебе даже в голову ничего такого не приходило?
Был обеденный перерыв. Они остались в библиотеке вдвоем. Ася охотно ходила бы в столовую со всеми вместе, но теперь Лёлька сделалась ярой сторонницей их обедов тет-а-тет. Очень хорош был этот час разговора с Асей, беседа текла будто сама собой, легко и естественно.
— Он был. неспокойный, — задумчиво сказала Ася, опуская на стол руку с вилкой. — Это бросалось в глаза. Все время покашливал. Не простудный кашель, а такой, — она пошевелила пальцами, — нервозный. Кашлянет и рот прикроет — я тебе рассказывала, это жест скрытности. Взгляд постоянно ускользал в сторону. Потом начал себя за ухо подергивать. Я поняла, у него что-то в мыслях, он хочет прервать разговор или как-то переменить ситуацию, но не решается. Да, я все видела, но… — Ася покачала головой, — мне это не помогло. Все мои предположения были очень далеки от истины.
— А что ты подумала?
— Ну что?.. Мелькнула мысль, не собирается ли опять извиняться… Не помню уже, что думала, — пожала Ася плечами. — В общем, к тому, что сказал Женя, я не была готова. А знаешь, я ведь все вспомнила.
— Что вспомнила? — Лёлька вопросительно уставилась на Асю.
— Мою амнезию как ветром сдуло. Когда он схватил меня, я узнала руки. Такое яркое тактильное ощущение… Моментом все блоки слетели.
— Надо же… Происходит там всякое, — Лёлька потыкала себя в грудь. — И ведь ни разу непонятно, что там к чему и почему. — Она покачала головой и взяла солонку.
Посолила яйцо, выскребла его ложкой из скорлупы и сказала:
— Вот никак у меня не получается соединить твоего заботливого Пуняшу и урода из подъезда. В голове сразу затык происходит. Ну, скажи ты мне, как это может быть один и тот же человек? Если так любил… как он мог?
— Несчастный больной человек…
— Больной? Ты что, жалеешь его?! Да какой он больной??? — Лёлька была так возмущена, что только махала руками и не находила слов.
Ася медленно сдвигала на столе хлебные крошки в одну кучку:
— Да, больной. Были у него отклонения от нормы. Если бы я чуть больше им интересовалась, обязательно заметила бы. Разве не отклонение, что он практически жил у окна? Знал про каждый мой шаг. Чуть только случилась какая перемена — он уже знает. Даже и не скрывал особо. Приходил, расспрашивал. Правда, называлось это «соскучился по твоему кофе».
— Зачем такое извращение? Ну пришел бы да сказал: так и так, я тебя люблю…
— Знаешь, Лёль, — Ася вздохнула, — я ведь даже не виню его в том, что он сделал.
— Как это? — у Лёльки расширились глаза.
— Ну не знаю, — она пожала плечами. — Не то чтоб совсем оправдываю… но мне его жалко, дурака. Понимаешь, есть теория привязанности. В раннем детстве это биологическая, потом она сменяется психологической. Такая у нас врожденная потребность. Привязанность — суть психологической жизни человека от рождения до смерти. Быть свободным от нее так же невозможно, как пытаться быть не зависимым от кислорода. В общем, если она у человека есть, то это не патология, а признак психологического здоровья. К сожалению, у привязанности существует темная сторона. Как я задним умом понимаю, у Пунича развивался стиль тревожно-амбивалентной привязанности с элементами избегающего.
— Ой! Переходи на русский! — сморщилась Лёлька.
— Да я и говорю по-русски. Есть несколько видов привязанности. Тревожно-амбивалентный стиль — это навязчивая поглощенность любимым человеком, желание секса, тесной связи, ревность, эмоциональные крайности с развитием депрессий. А избегающий стиль — страх близости, те же эмоциональные взлеты-падения и ревность. Понимаешь?
— Вот это все он переживал? — недоверчиво спросила Лёлька. — Желание тесной связи и одновременно страх близости? Ничего себе! Это ад, а не жизнь!
— А я, как нарочно, помогала процессу усугубляться. Видишь ли, такие люди еще больше привязываются к тем, кто их обижает. Пунич же упрекнул: ты гнала меня как собаку.
— А сам еще больше на тебя западал, — недовольно проговорила Лёлька. — Дурдом какой-то, вся эта ваша психология. Разложили по полочкам, стили, признаки вычислили. А придурок ходит себе и никому дела до этого нет!
— Ну, дело-то до него, прежде всего, мне должно было быть… Да задним умом мы всегда такие умные. Теперь понимаешь, почему жалею его? Ведь все можно было изменить, не доводить до… края. Вот и корю себя.
— Да ладно тебе, Ася…
— А совсем он в разнос пошел, когда у меня появился Женя, — продолжала Ася, будто не слыша. — У него возникло болезненное предчувствие потери. Включился точно такой же механизм, какой возникает у младенца при разлуке с матерью. Сначала фаза протеста. Ребенок истошно кричит. Затем фаза острого горя. Крик становится все более отчаянным и безутешным. У Пунича эта фаза возникла, когда он понял, что возвращается Артем. Третья фаза покинутого ребенка — фаза «отключения»: эмоции как бы ампутируются. Покинутый младенец выжить не способен. Если к нему никто не придет, считай, он мертв. У Пунича работала точно та же нейронная схема. Он чувствовал себя потерявшим все, жизнь потеряла смысл.
— И он окончательно слетел с катушек, — мрачно заключила Лёлька.
— Власть привязанности сильнее голоса разума. Наверно, он уже чувствовал себя мертвым, когда прыгнул с крыши. Знаешь, я до сих пор сомневаюсь, что он взял бы меня с собой…
— Как страшно жить… — пробормотала Лёлька. — Не поверишь, я теперь тоже жалеть его буду… Вот дуры-бабы мы с тобой! Ладно, жалеть можно. Все же неплохой он был человек, пока крыша не съехала. Но чувствовать себя виноватой — вот уж нет. Ты, подруга, не глупи, давай. Мало ли какой псих на тебя западет! Ты здесь причем?
Лёлька встала, включила чайник.
— Лёлишна, а помнишь твой гороскоп?
— Какой гороскоп? — Лёлька не уловила логики Асиной мысли. — О чем ты?
— Я тогда рассказала тебе о Жене, что он меня до дому довез. Ты посмотрела в читательском формуляре его день рождения и зарылась в гороскопы.
— А-а-а, да-да, вспоминаю. Я думала ты все еще про Пунича.
— Именно про него.
— Да? А он туда каким боком, если гороскоп про Дакоту был? Ой, погоди! — Лёлька вскочила. — Я знаю где он! Один момент! — Вернулась она буквально через минуту. Принесла свою записную книжку. — Я ведь за обложку его засунула! Вот! — потрясла она сложенным вчетверо листком. Развернула и молча стала водить глазами по строчкам. — Ух ты-ы-ы… Ася… а ты почему вспомнила?
— Да ты просто читай вслух. Прямо там читай, где «ух ты».
Лёлька помолчала, мотнула головой, следуя за какими-то своими мыслями.
— Вот черт! Ну как это так?.. — пробормотала она и прочла: — «Обладает способностью притягивать к себе самых невероятных персонажей, совершенно ненормальных. У нее есть Чеширский кот, который оставляет ей свою улыбку, психопаты Мартовский Заяц и Болванщик. Это ее друзья. Но она преданно любит лишь одного человека, грустного Рыцаря».
Она подняла на Асю потемневшие глаза:
— Я что, нагадала тебе психопата? — прошептала она, прижав ладони ко рту. Нет, Ась… это же была шутка… Елы-палы! — воскликнула Лёлька, — Кассандра, млин, недоделанная! Это нечестно! Брякнешь, что ни попадя, сам не знаешь что. А потом оказывается — в самую точку было. Больше никогда! Никогда! Ф топку все эти гороскопы! — она взяла салфетку, промокнула глаза.
— Лёлишна, ну чего ты расстроилась? Просто совпало.
— Я не хочу предсказывать такие «совпадения». Нет уж, даром мне не надо такое ясновидение. Только… не сходится же… Ну в Чеширские коты мы, вроде, тогда еще Женю определили. Любимый грустный Рыцарь… Артем, да? Больше некому. Но еще целых два психопата! Один Пунич. Кто еще? У нас что, еще один психопат есть?
— Нет, больше нету. В гаданиях всегда остается процент на погрешность.
— Меня все-таки беспокоит. Ты же видишь, дело клином сходится на Калине. Почему он психопат?
— Калина твой… — Ася улыбнулась. — Он простой гений. Если бы он не позвал своих друзей-трейсеров, всё кончилось бы гораздо хуже. Ты согласна, что он гений?
— Ну да, гений — это лучше. Пусть будет.
— Тогда все сходится — гениальность всегда рядом с безумством. И всё, не возражай. Ты меня утомила.
— Слушай, Ася, я поняла, как страшно быть предсказателем! Сказал, и сам не догоняешь, что сказал. К тому же нельзя ничего изменить… Ужасно!
Ася собиралась на работу. Артем встал, чтобы позавтракать вместе, а потом проводить Асю. Сам он работал сегодня с двенадцати и до полуночи. По дороге обсуждали намерение Артема вернуться в хирургию. Главврач отделения до сих пор при каждой встрече уговаривал вернуться в клинику. Встречи эти были случайными. Но месяца два назад шеф позвонил Артему сам.
— Твое место здесь. Я тут стажеру задание дал, составить статистику процесса восстановления хирургических больных. В общем, хочу, чтоб ты знал — когда ты работал, в вашем отделении был лучший результат по всей больнице. Особенно среди женщин. Потом резко упал. Соображаешь, почему?
— Почему?
— Да потому, что их лечил красавец-доктор, и они уже на другой день после операции просили косметику принести! — шеф повысил голос, досадуя на непонятливость Артема. — Они для тебя красились и кудри крутили. Ты прекрасно знаешь, как важны для выздоровления хорошее настроение больного и положительный настрой. Они химии меньше глотали, потому что рядом с тобой исцелялись на глазах!
Тогда Артем в очередной раз сказал, что в скорой помощи он тоже на своем месте. Он оставался прежнего мнения о том, кто должен работать в неотложке. Но Артема устраивала эта работа еще по одной причине, которую он не называл — работа на скорой оставляла мало времени для семьи, куда его нисколько не тянуло.
Так было месяца два назад. Теперь Артем не хотел по пол суток быть в разлуке с Асей. Все прочее отступило на второй план. Вопрос с переводом в клинику был решен.
— Не дождусь, когда мы, как нормальные люди, будем вовремя возвращаться домой, — сказал Артем, целуя Асю перед дверью библиотеки. — Что будешь делать после работы?
— Ты меня опередил, как раз собиралась сказать. Мне надо поговорить с Женей. Не возражаешь, если посижу с ним где-нибудь?
Артем погладил Асю по щеке.
— Ты будешь дома, когда я приду?
— В двенадцать ночи? Конечно, буду!
Дакота обрадовался Асиному звонку. На вопрос, свободен ли он после работы и может ли уделить ей часок времени, Женя помолчал, потом сказал:
— А ты как думаешь? Что ты спрашиваешь? Будь я тыщу раз не свободен, в пять часов я все равно стоял бы перед дверью твоей библиотеки.
Он так и ждал — перед дверью.
— Рад тебя видеть, — улыбнулся он, взял ее руку и поднес к губам. — Ничего не случилось?
— Нет. Просто хотела где-нибудь посидеть с тобой, разговаривать и никуда не торопиться.
— Я ушам не верю! — еще шире заулыбался Женя. — Эм-м… Артем сегодня на работе, как я понимаю. Ты не против хорошего ужина?
— Не против.
Ася взглянула на его правую руку, он держал ее в кармане. Она и правда поверила тогда про «царапину». Счастье, что пуля прошла навылет, пробив мышцы плеча. Но, увы, продырявить человека — это далеко на царапнуть. Подумав о том, что Женя из-за нее, не раздумывая, бросился под пулю, Ася почувствовала к нему прилив сострадания и нежности.
Он привез ее в «Княжий терем». С тех пор, как они были здесь, прошли считанные месяцы. Но казалось, это было целую вечность назад, а уж сколько плохого и хорошего случилось за это время!..
Сделали заказ, сидели напротив друг друга и молчали. Женя поставил локти на стол, подперев подбородок, смотрел на Асю и чуть улыбался. Для Аси молчание не было тягостным. Ей просто было спокойно здесь, с ним. Она собралась заговорить, но Женя — наверняка почувствовав — не дал, заговорил первым.
— Я хотел сказать тебе спасибо.
Ася помедлила, вопросительно глядя на него.
— Нет, не за то, что я сам очень хотел вот так посидеть с тобой еще хотя бы раз… Не знал, как пригласить. И вдруг ты звонишь…
— Но «спасибо» не за это? А за что? Ты, Женя, ничего не перепутал? Эти слова я должна тебе говорить.
— Не должна. А спасибо за то, что мне было очень… хорошо… Счастье — пафосно, да? — он наморщил нос. — Но я был счастлив по самому большому счету. Благодаря тебе я вспомнил, как здорово быть без ума влюбленным. Ты меня встряхнула и перетряхнула. А когда во мне «осело», сложилось уже как-то не так. Я стал другим. Лучше.
— И ты нисколько не обижен на меня?
— Обижен? — Женя вздохнул и откинулся на спинку стула. — Совсем не то слово… Утрата… Потеря… Ты ведь, Ася, про все это понимаешь лучше, чем я могу словами сказать. — Он помолчал, покачал головой, заговорил: — Я вижу, как он на тебя смотрит. Вижу, какие у тебя глаза. Я смотрел на него, слышал его голос, когда ты стояла там, на крыше. И яснее ясного понимал, что я — третий лишний. Так случилось, с этим ничего нельзя сделать.
— С этим ничего нельзя сделать, — эхом повторила Ася. — И потому очень горько…
— А вот этого не надо. Считай, такая моя просьба. Ты, Асенька, просто не имеешь права быть хоть капельку несчастливой. И ты меня, пожалуйста, не жалей. Знаешь… может быть, не надо об этом говорить, напоминать снова… Но я скажу. Я пережил такой страх в тот день… Не знать, что придет в голову тому сумасшедшему в каждую следующую минуту и… думать… ждать… готовиться… к самому плохому… — Женя замолчал, сжал челюсти, справляясь с захлестнувшими эмоциями. Через минуту заговорил опять: — Это было очень страшно. А когда все кончилось, пришло опустошение, усталость, но одновременно я испытывал такое счастье… Безумное счастье, что не надо больше бояться, что тебе больше ничто не угрожает. В то время я не думал об Артеме, не думал, что ты не со мной. Я был счастлив просто оттого, что ты не перестала быть. И вот это со мной осталось. Радость оттого, что ты есть. Ну не со мной… что теперь? Кто виноват, что я пытался занять не свое место… В общем, я понял — это не горе. Настоящее горе — если бы мне пришлось опускать тебя в могилу… Такая вот шоковая терапия. Все познается в сравнении, — горько усмехнулся он.
Ася молча смотрела на него и не знала, какими словами рассказать то, что чувствовала сейчас. В это время к ним подошел официант с картой вин. Исчезла необходимость что-либо отвечать.
— Ты ведь не будешь пить? — вопросительно посмотрела Ася.
— Буду. Сегодня мне хочется крепкого. Ты не против? Потом закажем такси.
Скоро в хрустальных гранях бокалов играло золотистое «Серсиаль».
— Почти двадцать градусов! — удивилась Ася.
— За это мадеру называют дамским коньяком. Но это хорошее вино, попробуй.
Ася сделала глоток. Вино было с приятной терпкостью и с ореховым привкусом. И немного жгучее, чем, действительно, напоминало коньяк.
— Правда, вкусное. А чем оно особенное кроме крепости? — спросила Ася.
Женя, покачивая бокал, посмотрел сквозь него на язычок пламени свечи, зажженной у них на столе.
— В этом вине больше всего солнца. Его еще называют «Дважды рожденное солнцем», — сказал он. — Первое рождение происходит в виноградинах, когда они наливаются и зреют на горячем склоне Крымских гор. Второй раз вино рождается в солнечной камере. В ней бочки с молодым вином выдерживаются три лета прямо под жарким солнцем.
— Врасплох тебя не застанешь, — улыбнулась Ася.
— Как ни странно к мадере не закуски подавали, а какой-нибудь суп.
— Суп? — удивилась Ася.
— Да. Потому что ее принято было перед ужином или обедом подавать, для аппетита. Я заказал нам грибной суп-пюре. Надеюсь, тебе понравится.
Все, действительно, было замечательно. Ушло настроение горечи и печали. Ася так увлеклась едой, что не заметила, как опустошила свой бокал. Потом она не заметила и очень удивилась, когда официант абсолютно незаметно опять наполнил его.
— Да что же это такое! — изумилась Ася. — Стоп! Я стремительно пьянею.
— Все под контролем, — пообещал Женя. — Я за все отвечаю.
— С ответственностью ты поторопился, — предупредила Ася и рассмеялась: — Проконсультировался бы сначала со Стасиком Мещеряковым, он бы точно дал тебе пару дельных советов.
Потом она затихла, задумчиво водила пальцем по бокалу с вином. Подняла голову, посмотрела на Женю.
— Знаешь, я тоже хочу сказать тебе кое-что. Я много думала о том, что случилось. Почему такое произошло? Почему именно со мной? С нами? И вот что у меня как-то само собой сложилось. Вот смотри. Артем рано или поздно вернулся бы ко мне. То есть все равно возникла бы ситуация, которая спровоцировала бы Пунича. Но почему-то в моей жизни появляешься ты и Калина. И вот теперь — обрати внимание — если бы мы не познакомились, меня никто бы не спас. Ведь сто процентов — не спас бы никто. Так что получается? В каком-то мега компьютере… в таком… планетарного… или нет, вселенского масштаба, все было заранее учтено и посчитано: что события именно так сложатся, что у Толика сдвиг на этой почве случится, что он решит «не доставайся же ты никому»… И тогда задолго до этого в помощь мне были посланы два хранителя — ты и Калина, чтобы спасти меня. Вот. Что ты на это скажешь? Что ты так на меня смотришь? Смешно, да?
— Нет, не смешно. Мне просто нравится на тебя смотреть. А компьютер… или Господь Бог… или Ангел-Хранитель… не знаю. Может быть, так все и есть, как ты говоришь. Я бы даже хотел, чтобы так было. Значит, за нами приглядывают. И значит, все, что случается, оно не просто так, с бухты-барахты случается, а зачем-то надо. Значит, все имеет смысл.
— Правда?! — обрадовалась Ася. — Ты так думаешь?
— Меня одно смущает…
— Что?
— Если принять твою версию. И мою роль в твоей жизни… Получается грустная вещь. Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить.
Ася пристально и почему-то обиженно на него посмотрела. Спросила:
— Ты знаешь, откуда эта фраза?
— Нет.
— Она не из «Отелло», если ты не знаешь. Это из пьесы Шиллера. Помнишь такого немецкого пьесис… э-э-э… драматурга? Там этот мавр помогает заговорщикам организовать восстание. И эти сволочи вместо благодарности от него отворачиваются, он для них никто, они его в темную использовали… Вот как-то так. В общем, так говорят, когда человека особо цинично использовали в своих целях, говорят: мавр сделал свое дело, мавр может уходить. А ты, Женя, не смей так про себя говорить, — у нее на глазах заблестели слезы.
— Ася, я не знал, — виновато проговорил он. — Я так и не думаю, ну, что меня особо цинично…
— Не думаешь, и не смей думать! — сердито сказала Ася. Она помолчала, и с досадой проговорила: — Я не могу сказать, что ты для меня значишь. Такие слова… они из другого измерения. Ты сам подумай, что я могу чувствовать к посланному мне хранителю?
Лёльки сегодня на работе не было. Ее отправили на библиотечную конференцию.
В обеденный перерыв пошла побродить по парку. День был ослепительно яркий, слегка морозный. Под солнцем будто не снег искрился, а алмазные россыпи. Ася шла медленно, снег поскрипывал под сапогами. Вокруг было пусто и тихо. Снежный ковер в стороне от аллеи лежал не тронутый следами, и был похож на белый лист. С ветки вспорхнули птицы, стряхнули иней. Он сыпался бесшумно и невесомо, искрясь на солнце.
Ася очистила от снега скамейку и села. Закрыла глаза, подставила лицо солнцу. На душе было безмятежно. Ася улыбнулась и открыла глаза. Перед ней опускалась пушинка — маленькое птичье перышко. Она посмотрела вверх, пытаясь увидеть птицу, что уронила ей перо. Никого не увидела. Ася сняла варежку, подставила руку, и перышко невесомо легло ей в ладонь. Ася смотрела, и глаза ее — от слепящего снега, может быть, — наполнялись слезами.
Она никогда не увлекалась мистикой. Но было в ее жизни нечто, чего она не могла объяснить. К ней часто прилетали перышки. То опускалось рядом на траву. То прямо на рабочий стол. Однажды легкий ветерок бросил перышко на раскрытую книгу, которую Ася читала… Она удивлялась, а Артем смеялся:
— Ангелы дарят тебе перышки!
Ася, в общем-то, большого значения этому не придавала. Мало ли… вон сколько птиц! Летают, теряют. Может быть, к другим перья еще чаще прилетают. Так она думала … Однажды проснулась, пришла на кухню, а снаружи за оконную раму зацепилось черное перышко. Трепещет от ветра, но не улетает. Асе как-то не по себе стало, черное прилетело впервые. Она открыла окно и отпустила его. В тот день погиб Илюша.
Ася про черное перо вспомнила нескоро. А когда вспомнила, ее как морозом пробрало. Неужели оно предупреждало о беде?! «Ангелы дарят тебе перышки…» А кто подарил то, черное?! Артема с ней уже не было. Некому было рассказать, некому ответить. А после того жуткого дня перышки прилетать перестали. Или она не обращала внимания на них? И вот к ней на ладонь опустилось — рыжее… солнечное… «Мой маленький солнечный ангел», — сквозь комок в горле с трудом прошептала она.
По щекам текли слезы, и она не могла их сдержать. С этими слезами изливалось из ее души то мутное и темное, что лежало пластом где-то на самом глубоком дне ее счастья. Она выплакивала страх и боль, разочарование и потери, свою вину перед Артемом, Женей… даже перед Пуничем и перед той женщиной и маленькой девочкой, которых Артем оставил…
Может быть, ее хранил маленький ангел, но по аллее за все время не прошел ни один человек, никто не потревожил Асю. Когда она вытерла глаза и глубоко вздохнула, ей показалось, что она легкая-легкая, ничто ее больше не тяготило. Ася улыбнулась.
— Спасибо, мой золотой. Теперь все хорошо. Теперь все очень хорошо.
Она стянула вторую варежку и бережно опустила в уютное тепло пушистое солнечно-рыжее перышко.
После обеденного перерыва Ася вернулась с обновкой — с овальным медальоном на золотой цепочке. Он был украшен овальной пластинкой из золотистого янтаря. Незаметная кнопка открывала крышечку медальона и открывался миниатюрный тайничок. Сейчас в нем лежало маленькое солнечное перышко. Такого же цвета были волосы у их мальчика.
Мюнстер, январь 2010 года