Дни сделались короткими, как всегда в это время года. Вдоль улиц зажглись фонари, в небе догорала заря, тлея последними красками на подбрюшьях туч. Короткий осенний день дарил так мало солнца… Вместо солнца он одаривал хандрой.

Осень, нелюбимая Асей, поначалу всегда была вкрадчива, задаривала даже: прозрачным до звона, высоким небом, золотом и пурпуром одежд, ласковыми днями бабьего лета. Заставляла клены пылать факелами, заметала сухими листьями аллеи парка… А утвердив свою власть, переставала быть ласковой. Обнаруживалось, что она сурова, как мачеха. Приходило время холодных дождей со снегом, пронизывающих колючих ветров, и холодно становилось в доме. Само время делалось тягучим, как бессонница. Туманы съедали все краски, город превращался в размытую гравюру. Тогда Асю настигала хандра.

Но в эту осень хандра отступила. Асе стало не до нее. Все переменилось оттого, рядом с Асей появился мужчина, с которым спокойно, надежно, хорошо… Они с удовольствием гуляли по улицам осеннего города, никуда не торопились, шли медленно и говорили, говорили… И пусть грязно-серая пелена тумана затягивает город, погружая в ранние сумерки. Пусть дерзкий ветер не дает покою голым, озябшим деревьям. Ася не кутается в шарф и не прячет лицо от снежинок, летящих с холодного неба. Ей тепло оттого, что у нее внутри что-то растаяло, разгорелось теплым маленьким солнышком. А холодный воздух как ледяное шампанское — слегка пьянит и дурманит голову. Они заходят в маленькие кафе выпить горячего чаю, греют ладони о форфоровые бока чашек. От этого тепла так хорошо и весело… .

…Пока ехали к дому Евгения, окончательно стемнело. Дакота въехал во двор, два луча света скользнули по фасаду дома, по окнам, по фигуре человека, тут же канувшую в темноту. Потом они опять увидели того человека. Он подошел к освещенному подъезду с другой стороны, остановился, отбросил сигарету, упрятал руки глубоко в карманы и стоял ссутулясь, смотрел на них.

Ася уже ждала, что мужчины по-приятельски друг друга поприветствуют. Но незнакомец кашлянул, будто слова застряли у него в горле, и неловко сказал:

— Евгений Дмитриевич … я опять к тебе…

— Вижу. Удивляюсь твоей наглости, — неожиданно холодный, даже ледяной тон заставил Асю искоса недоуменно вглянуть на Дакоту.

— Евгений Дмитриевич… Мне позарез нужна работа.

— Твои проблемы. У меня для тебя работы нет, — Евгений говорил равнодушно, разве что с легкой брезгливостью. Ася с удивлением и любопытством слушала этот незнакомый голос.

Она догадалась, что мужчина был одним из тех, кого Женя обеспечивал работой через свою фирму. И судя по всему, успел что-то сотворить, чем заслужил такое к себе отношение. Одет он был довольно неплохо. Черная вязаная шапочка, куртка-аляска расстегнута, под ней свитер домашей вязки с высоким воротом… Нормально одет, обычно. Но сам он выглядел хуже некуда. Ася даже подумал, не наркоман ли? Вид у него был совсем больной. Его, кажется, даже потрясывало — то ли замерз, дожидаясь, то ли нервничал. Или похмельный сидром? Это поздним-то вечером? Хмм…

Над дверью подъезда горел фонарь, и незнакомец стоял к нему лицом. И все равно лицо его оставалось каким-то темным. Не цветом кожи, а будто в тени. К тому же, к щекам и подбородку уже дня три, не меньше, не прикасалась бритва. В результате возраст нежданного встречного определению не поддавался. Возможно, ему было много меньше тридцати, но щетина, хмурые брови, опущенные углы губ старили. И эти печать сумрака на лице… отчего оно казалось еще более старым. Очень старым. Асе вспомнилось выражение «печать порока лежала на его лице». Но нет, здесь было что-то другое.

— Я прошу тебя… — умоляюще проговорил мужчина. — Беда у меня. Жена в аварию попала, машина сбила, срочно нужны деньги на лечение.

Асе показалось, что все в ней обмерло и заледенело. И где-то за тридевять земель говорил Дакота, голос его не смягчился ни капельки.

— Я сказал, у меня для тебя работы нет. Больше говорить не о чем.

— Евгений Дмитриевич… — мужчина сжал руки, — Христом Богом молю! Возьми к себе! Мне любую работу! Ты же знаешь, я всё могу… Жена в тяжелом состоянии… нет у меня времени искать работу.

— Так не теряй его, иди, ищи.

— Женя, — Асе показалось, что он не услышал, так тихо, безголосо прошелестело его имя.

Но он повернулся к ней.

— Помоги ему…

— Ася… — Дакота растерялся, глядя в ее, странно застывшее лицо. — Я просто не верю ему! Он врун, каких свет не видывал!

— Да вот телефон!.. — дернулся мужчина, полез рукой во внутренний карман куртки. — В больницу…

— Пусть. Это не важно. — Ася его не слушала, не отрываясь, смотрела на Евгения.

— Конечно, — сообразив что-то, виновато проговорил он. — Прости.

Дакота повернулся к мужчине, коротко распорядился:

— Выходи завтра к Семену на автопогрузчик. Но сначала ко мне заедешь, дам аванс.

— Спасибо! — выдохнул мужчина, и Асе показалось, что у него даже плечи расправились. Он перевел взгляд на нее: — Спасибо вам, девушка!

Порывисто притиснул кулак к груди от невозможности высказать ей свою благодарность, и, так и не найдя каких-то особых слов, горячо сказал:

— Я не подведу, слово даю! Вам, девушка, слово даю!

— Пусть жена ваша скорее поправляется.

— Спасибо, — еще раз с чувством проговорил он, и как будто еще что-то хотел сказать, но пробормотал только: — До свидания… я пойду.

Евгений уже открыл дверь подъезда, когда мужчина вдруг окликнул: «Подождите!». Он торопливо вернулся назад, подошел к Асе, улыбнулся неловко и сказал:

— Я теперь знаю, какие бывают ангелы.

И ушел, не ожидая ответа.

Когда поднимались в лифте, Дакота привлек к себе Асю, прижал ее голову к груди:

— Прости…