— Я испугал вас? — услышала я голос доктора.
— Н-нет… да… — Ральф сбился и замолчал. Потом заговорил снова: — В американской клинике подобный разговор уже был, психолог беседовал со мной. И мне показалось, что я все понял, принял… Но тогда были другие обстоятельства — я видел Рут в одной и той же ситуации: больничная палата, кровать. И совсем другое — увидеть, как она чувствует себя в жизни. Просто в жизни. Я оказался не готов к этому. Благодарю вас, доктор, вы мне очень помогли. Я вижу, мне вы нужны были, в большей степени, чем Рут. Простите.
— Не за что вам извиняться, господин Ольстин. Я рад оказать вам помощь и хоть сколько-нибудь облегчить положение и Рут, и ваше.
— Теперь… я не вижу необходимости встречаться вам с нею.
— Вы уверены? Беседа никак не повредила бы Рут. И, возможно, для вас у меня появились бы необходимые рекомендации.
— Может быть, вы с ней встретитесь, но позже, не сейчас. Я чувствую, что сейчас это тяжело для Рут, тягостно. Она сегодня очень расстроена, и я могу предположить единственную причину — ваш визит. Не знаю, почему она так огорчилась… Может быть… нет, не знаю.
— Вам кажется, что она угадывает ваше беспокойство? И это может обижать ее?
— Да. Я побоялся назвать вещи своими именами. И если Рут действительно обеспокоена именно этим, то я ни в малейшей степени не хочу добавлять ей новых страданий. Надеюсь, вы поймете меня. К тому же, ваш визит не был напрасным.
— Разумеется, я вас понимаю. Но вы пытаетесь вытянуть ситуацию только на своих плечах. Это очень тяжело. Тяжесть неподъемная. Выдержите в одиночку?
— Мы ведь вдвоем. А мужество Рут делает сильным и меня.
— Я всем сердцем желаю вам выстоять. И обрести счастье. Вы его выстрадали. А обо мне все же не забывайте. Помните, что моя помощь вполне реальна и эффективна, когда речь идет о психологических проблемах. К сожалению, период психологической адаптации за пределами клиники, именно в обычной жизни, опасен как раз проблемами психики, нервными заболеваниями. У Рут период адаптации только-только начинается, а вы уже почувствовали его сложность. Не стесняйтесь беспокоить меня. Побольше открытости. И в первую очередь — с Рут. Недоговоренность, невысказанность, а в результате непонимание друг друга, ложные выводы, ошибочные решения. Беседуйте, узнавайте друг друга так, как если бы вы знакомились заново…
На протяжении этого разговора меня бросало то в жар, то в холод. Я то переживала крушение моего мира, то облегченно переводила дыхание… И все же, случайность, благодаря которой я невольно подслушала разговор Ральфа с доктором, была счастливой случайностью. Их беседа стала мне своего рода индульгенцией: она отпускала мне прежние грехи и давала карт-бланш на будущее. Ах, кто бы мне сказал, что это было — вознаграждение за все мои страдания, путеводная звездочка в тех беспросветных потемках, в которые превратилась моя, окончательно запутанная жизнь… А если нет? Если это дьявольски привлекательное искушение? Пусть. Не было у меня больше сил бороться, преодолевать и выходить с честью. Может быть, подслушай я все это в другой день, в других обстоятельствах, когда я была бы в состоянии все разложить по полочкам, разумно взвесить и принять решение… может быть, все пошло бы по-другому. Но в тот день я была неразумным, загнанным в угол, перепуганным зверьком, и я хотела лишь одного — покоя. Чтобы прекратился внутренний мандраж, чтоб не надо было каждую минуту бояться разоблачения. Бояться за двоих: за себя и за Ральфа, и всем сердцем желая не причинять ему новой боли, подлого и жестокого удара…
И вдруг в эту мою лихорадку, в выжигающий душу жар вошло свежее, остужающее дыхание, глоток холодной воды в испепеляющем жару, и мне сказали: «Вот альтернатива твоим страхам и переживаниям. Живи спокойно, просто живи, мы уже все за тебя решили»…
И я успокоилась.