Андрей вёл женщину к солдатам из оцепления. Еще издали он приметил здоровяка с туповатым выражением лица, который, судя по высокомерной спесивости, был старшим в наряде.

— Имя, немытое рыло! — рявкнул Андрей, подходя к нему вплотную, и краем глаза увидел, как вздрогнула и какими глазами посмотрела на него женщина, вдруг увидевшая в нем наглого хама, ненавистного юкки.

— Бунбо! Господин офицер!

— Слушай меня внимательно! — Андрей послал импульс на ТИСС. — Отведешь эту женщину в лавку, там она купит продукты, и ты приведешь ее назад, вот до этого самого места доведешь. Ты понял меня?

— Так точно! Господин офицер!

— Волосок уронишь с ее головы — убью.

— Не извольте беспокоиться! Господин офицер!

— Иди с ним, — повернулся Андрей к женщине, — и ничего не бойся. Продуктов побольше бери и не стесняйся, грузи на него, донесет, как миленький.

Когда женщина и воин скрылись в переулке, Андрей обернулся и поискал глазами Лоту. Она была неподалеку, как он и велел, но выражение ее глаз не понравилось Андрею: женщина смотрела зло и настороженно.

— Ну, что опять?

— Ты офицер?

— Почему это опять стало важно?

— Ты офицер! Я видела, как ты разговаривал с ним!

— Ну и что?

— Он тебя боялся. У тебя высокий чин? Ты с ними, ты юкки, я не хочу помогать тебе.

Андрей поморщился. Но не столько словам женщины, сколько в ответ на свои мысли. «Нет, не ТИСС. Он хорош для врагов, а с друзьями нельзя говорить его языком. И там, с Лиентой, ничего не стоило внушить ему полное расположение ко мне, ничего не стоило включить ТИСС…»

— Поверь мне, Лота, посмотри в мои глаза. Я вас не обманываю, я не юкки. Я и без тебя пойду, как пришел к твоему Гойко. Но если ты приведешь, людям будет спокойнее.

Она по-прежнему смотрела в упор, испытующе, но уже без бывшей непримиримости, она колебалась.

— Если ты не юкки… Почему он так обмер, будто сам герцог перед ним?

— А ему-то откуда знать, что я не ихний? Он видит перед собой офицера, офицер орёт, как бешеный — надо подчиняться. Коль орёт, значит право имеет, они так привыкли.

Женщина молчала.

— Думаешь, я не понимаю твоих сомнений? «С одной стороны, Гойко он помог, несомненно. А с другой стороны, зачем ему надо помогать нам? Говорит — не юкки. Да как верить-то голому слову? А если я вместо помощи приведу горе в дом друзей?» Ну, так, Лота? Ни в одном слове я не ошибся?

Она молчала, потупив голову.

— Тогда и ты правду мне скажи. Если бы ты наверняка знала, что доброта моя недобрая, от коварства она идет, знала бы, что черному делу это прикрытие. Так не позволила бы Гойко помочь? Прогнала бы от его постели. И с мыслями, что правильно сделала, смотрела бы, как умирает он долгой смертью, в муках?

Лота испуганно вскинула глаза, они наполнились слезами.

— Думаешь, Аника отцу с матерью меньше дорога? Зачем ты за них решаешь? Не мучай ты себя, Лота, правду говорю — я не юкки. Ночью из-за реки пришел, вчера вечером с Лиентой разговаривал.

— С Лиентой?! Правда?! — глаза ее просияли радостью. — Правду ли говоришь?!

— Тс-с-с, не так громко. Я не должен был этого говорить.

— Да почему же?! Людям про это так надо знать! Уж как все рады были бы!

— Если бы поверили. Я чужой, а голые слова доказать мне нечем, в таких случаях вверительных грамот с собой не носят. Поэтому ты никому ничего не скажешь. Они узнают, непременно. Но теперь еще не время. Мне скоро уходить, Лота, решай.

— Хорошо, пусть будет, как ты велишь… Вон домишко Табора, это Аники отец. Какая красавица она. — Лота горестно покачала головой. — Это и сгубило. Мать ее вчера приходила, плакала, — совсем плоха Аника. И Табор чернее тучи ходит.

— За что ее плетью?

— За что? — Лота недобро усмехнулась. — А за что нас всех? Пьяный солдат пристал, сильничать хотел, она не далась. Он привязал под ворота за руки и бил, пока рука не устала.

— Понятно, — вздохнул Андрей. — Иди вперёд, предупреди.

Лота ушла. Помедлив, Андрей вошел следом. И снова его встретили глаза, полные недоверия, страха, едва прикрытой ненависти.

— Где девушка? — спросил Андрей, обводя всех взглядом.

Никто не двинулся с места, в ответ — лишь угрюмое молчание.

— Что же вы? — укоризненно проговорила Лота. — Верьте ему, он поможет. Дядя Табор!

Один из мужчин нехотя кивнул себе за спину, на занавеску.

— Там.

Андрей отдернул тряпку, за ней был крохотный закуток для дощатого топчана На нем вниз лицом лежала девушка, тонкая холстина, испятнанная кровью, прикрывала ее. Андрей приподнял холст — спина девушки представляла собой нечто багрово-синее, вспухшее, в корке запекшейся крови. В это время девушка медленно открыла глаза и, увидев перед собой наемника, испуганно сжалась. И тотчас гримаса боли исказила ее лицо, закушенная губа побелела.

— Выйти всем, — приказал Андрей.

— Я никуда не пойду! — Отец девушки не скрывал неприязни к незваному гостю, смотрел с вызовом. Сейчас — теряя, вероятно, самое дорогое, он больше уже ничего не боялся.

— Дочь свою любишь. Тогда позволь помочь ей. Или оставайся наблюдать ее агонию. Я же пойду к другим, кого мне доверят.

Лота быстро подошла к Табору, положила руки ему на грудь.

— Дядя Табор, не бойтесь за Анику.

— Побыстрее! — резко сказал Андрей, снимая плащ.

— Идемте же! — Лота теснила хозяев к дверям.

Табор, выходя, обернулся и одарил таким взглядом, что Андрей подумал: случись что сейчас с его дочерью — голыми руками задавит, зубами рвать будет.

— Не бойся меня, Аника, — присел он перед девушкой на корточки, провел рукой по волосам. — Закрой глаза, спи…

В тишине неслышно текли минуты. Андрей ощущал, как медленно отступает боль, покорная его воле. Было трудно — девушку измучило, ослабило страдание, сил у нее почти не осталось, и Андрею пришлось стать донором, подпитать ее своей энергетикой, чтобы заставить организм бороться.

— Аника, — наконец позвал он. — Аника, очнись!

Девушка медленно открыла глаза.

— Слышишь меня? Тебе больно? — Андрей провел рукой по спине, и девушка вздрогнула, ожидая боли.

— Нет… — изумленно проговорила она, еще не доверяя ощущению. — Совсем чуть-чуть!..

— Молодец, девочка. Теперь ты скоро поправишься. Поскорее набирайся сил и здоровая будешь.

На лице девушки читалось всё, что происходило в ее душе: здесь была и радость освобождения от боли, и растерянность, и беспокойная настороженность, и недоверие… Андрей улыбнулся:

— Будь здорова, Аника.

Щурясь после полумрака, он вышел на улицу. Почти оттолкнув его, в дверь метнулся отец.

— Обмойте ей спину отваром трав, — говорил Андрей женщине с глазами Аники. — Подорожник, череда. А если к вечеру опять жар будет, оберните спину и грудь свежими листьями свеклы.

Скрипнула дверь — вышел Табор.

— Я не знаю, кто ты, но за дочку — спасибо. Вот, это всё что у нас осталось, возьми.

Он протянул руку — на темной ладони тускло светился золотой изящный медальон на витой цепочке удивительно тонкой работы.

— Убери, мне не надо ничего.

— Возьми, мне не жаль… помирала ведь дочка.

Андрей зажал пальцы мужчины в кулак.

— Не надо мне этого, Табор. Лучше скажи, если мне самому помощь понадобится, могу я прийти в твой дом?

Помедлив, Табор ответил:

— Приходи с чистой душой. Для тебя эти двери в любой час открыты.

— Спасибо, Табор, — Андрей сжал его плечо. — Спасибо на добром слове. До встречи. — Он поискал глазами: — Лота!

— К Юнису теперь? — показалась она из-за спин.

Здесь надежды не было. Жить старику оставалось не дольше вечера — толстая арбалетная стрела ударила в живот. Здесь один Андрей был бессилен. Юнис лежал перед ним длинный, жилистый, с большими, огрубевшими от работы руками. Глаза его почернели от боли, но у старика еще было достаточно сил, чтобы не показать своих страданий, оставаться спокойным. Не укрылось от Андрея другое, что мучило Юниса больше, чем физическая боль — печаль об остающихся, его старой жене, дочери, да двух малолетних внуках.

— Я ничем не могу помочь тебе, отец.

— Знаю.

— Я могу только избавить тебя от боли.

Он оставил старика в сознании, и Юнис чутко прислушивался к своим ощущениям, не сводил с Андрея глаз.

— Тебе легче, отец?

— Чуднo, — вслушиваясь в себя, проговорил старик. — Лота сказывала, ты ее Гойко врачевал и дочку Табора?

— Да, верно.

— Чуднo, — снова сказал Юнис. — Не видал я отродясь, чтобы так-то врачевали. Только зря ты…

— Что?

— Силы на меня тратил зря, мне все одно конец, к молодым иди.

— Я им помогу.

— Ну-ну, на много ли тебя хватит? Видал я, лицом-то ты потемнел.

— Это ничего, отдохну.

— Ты ведь не юкки?

— Нет.

— И не наш, — полу утвердительно сказал Юнис.

— Я издалека.

— Плохо у нас теперь. Уйдешь скоро.

— Нет, не скоро. Я успею многим помочь.

Юнис покачал головой.

— Зачем пальцы врачевать, когда голову рубят?

— Из-под топора тоже можно вынуть.

— Кому то по силам? — не дождавши ответа, спросил все же: — Иль сможешь?

— Разве есть выбор?

Юнис смотрел молча, потом сказал:

— Невмоготу одному.

— Почему — одному? А Лиента, лугары? Эти люди? — кивнул он на окно.

— Тогда иди, сынок. Теперь мне спокойно.

— Прощай, отец. Твоя семья — наша забота, даю тебе слово.

На глаза Юниса навернулись слезы, он сжал руку Андрея.

На улице, перед лачугой старика вокруг Лоты стояли четыре или пять человек. Лота что-то торопливо говорила им. Едва появился Андрей, стало тихо, все лица повернулись к нему.

— Кто эти люди?

— Они… Им помощь твоя нужна, они пришли позвать тебя…

— Ясно.

Он обвел их глазами — мрачные, хмурые, озабоченные лица без тени дружелюбия. Андрей поднял глаза к небу. Сеял мельчайший, как сквозь решето, дождь. Он глубоко вдохнул эту прохладную водяную пыль.

— Идите домой, незачем вам мокнуть. Я приду, Лота приведет.

Голос его канул в пустоту — никто не шелохнулся.

Андрей шел из одной хижины в другую, и они ходили за ним следом, терпеливо ожидая под дождем. Вместо одних появлялись другие, их становилось больше… Андрей с досадой ощущал в себе все нарастающую усталость; чтобы достигнуть нужного результата, требовалось все больше усилий и времени. Он не считал, сколько лиц с печатью болезни и страдания прошло перед ним. Давно стемнело, и надо было возвращаться. Каждый раз Андрей говорил себе, что это последний больной, но говорил только мысленно, потому что язык не поворачивался сказать это долго и терпеливо зябнущим под дождем. И он шел в следующую лачугу. Наконец, выйдя от своего очередного пациента, он не увидел никого, кроме Лоты.

— Где все?

— Ушли.

— Почему?

— Я им сказала. Ты на ногах еле держишься.

Андрей глубоко вздохнул, привалился к стене.

— Да, устал немного. Ты тоже, промокла, замерзла. Иди, Лота, ты мне очень помогла.

Женщина подняла смутно белеющее в темноте лицо, облепленное мокрыми прядями.

— А ты куда же?

— Мне далеко идти.

— Что ты? Куда ты такой, ночью? Идем к нам, переночуешь, отдохнешь хорошенько.

Андрей закрыл глаза. Болел каждый мускул, нерв, в голове стучали молотки, прикосновение рубахи к телу отзывалось неприятным болезненным ощущением. Это были фантомные боли, то, что он принимал от каждого, с кем работал. Один, два, даже пять раз это прошло бы бесследно. Но боли было слишком много, она накопилась, сконцентрировалась…

— Отдохнуть, это хорошо бы, — он оттолкнулся от стены. — Только рано еще, идти мне надо.

Было совсем темно, и Андрея раздражало, что он никак не может сориентироваться.

— Река в какой стороне?

— Там. Зачем тебе?

— В джайву мне надо, к Лиенте.

— Сейчас? — недоверчиво и испуганно переспросила Лота. — Ты что? Ночью в джайву не ходят!

— Еще неизвестно где безопаснее — здесь или ночью в джайве, да ведь живете.

— А кто нас спрашивает? — вздохнула Лота.

— Ладно, — решил Андрей, — идем к вам. Я еще раз Гойко посмотрю.

— Идем! — обрадовалась Лота, мысль о доме не оставляла ее ни на минуту.

Она успокоилась, едва переступила порог своего убогого жилья. У горящего очага сидела мать Гойко, дети спали, заботливо укрытые стареньким одеялом.

— Спаси тебя Бог, добрый человек, — поднялась Андрею навстречу женщина. — Пока ты не открыл нашу дверь, было у нас горе, холод и голод. А теперь дети наши сыты и согреты, и за Гойко у меня душа уж не так болит.

Согрев руки над очагом, Андрей подошел к нему. Гойко дышал ровно и легко, лицо его порозовело. Парень должен был выкарабкаться с того света, если не возникнет осложнений.

— Ты поужинай с нами, — попросила Лота, когда Андрей вернулся к ним.

— Поужинаю. Горячего бы чего-нибудь.

— Сегодня я вас отменно накормлю, — отозвалась свекровь Лоты. — Погодите только чуток, вода уж закипает. Снеди я про запас набрала, как ты велел. Сегодня и соседи наши все сыты.

Андрей сел у огня, привалился спиной к стене, закрыл глаза. Голос женщины отдалялся, стихал; показалось — через минуту шершавая теплая ладонь провела по волосам, и он открыл глаза, но уже был накрыт стол, стояли дымящиеся чашки, лежало мясо, хлеб.

«Совсем расклеился!» — подосадовал на себя Андрей.

— Вставай сынок, повечеряем.

За стенами шелестел дождь, сквозь худую крышу в жестянку часто падали звонкие капли. Издали донесся приглушенный рокот.

— Что это?

— Должно, гроза будет.

Гроза. Да, после такого перепада температуры ее следовало ждать. Но сейчас она ему совсем ни к чему. Какие здесь бывают грозы, это Андрею ни у кого не надо спрашивать. И какими бешеными становятся реки, он тоже знал. В его теперешнем состоянии переправа запросто может стать последним купанием. Если он не самоубийца, следовало поспешить и попробовать обогнать непогоду. К тому же, в последнее время с грозами у него отношения не очень.

Андрей встал, поднял с полу тяжелый плащ.

— Куда ты? В такую-то непогодь! А ужин?

— Мне пора. Извините.

Лота молча подала ему чашку с горячим бульоном. Пока он пил, набросила шаль.

— Я провожу тебя.

Почувствовав близость постов, Андрей остановился.

— Дальше не ходи.

— Поторопись. Ради всех святых, будь осторожен.

— Не беспокойся, я буду очень осторожным.

— Ты придешь еще?

— Да, обязательно.

— Мы будем тебя ждать и молиться за тебя.

Небо прочертил быстрый зигзаг, сухо треснул гром.

— Иди, иди, — заторопила Лота.

Дождь на время как будто притих, но скоро ливанул с новой силой. Небо все чаще вспухало огненными росчерками, глухо рокоча, катался гром. А когда Андрей, покачиваясь, выбрался на противоположный берег, гроза бушевала почти над головой. Ослепительные зигзаги рвали небо в клочья, над джайвой непрерывно мерцало неверное голубое сияние; оглушительный треск, не затихая, катался из конца в конец; ливень сплошным потоком обрушивался на землю. Упругие струи слепили, плетьми секли спину, плечи, лицо. Андрей набросил плащ, чтобы хоть немного защититься от них и заторопился укрыться под деревьями. Почти сразу по ногам ударил мощный поток. Почва джайвы, и без того влажная, не успевала впитывать такое обилие воды, и она бешеными потоками неслась по земле, устремлялась в ложбины, низины, сливалась в бурные ручьи. Мутные, грязные, они несли ветки и сучья, то и дело меняли русла, неожиданно били по ногам. Андрей почти на ощупь отыскал дерево с дуплом, где спрятал одежду. С небес низвергалась река, водопад, Ниагара. Андрея окружал не воздух, насыщенный каплями дождя, а лавина воды с небольшими промежутками воздуха. Оставалось только изумляться, как это держалось там, наверху. Впрочем, Андрею, копошащемуся под лавиной ледяной воды, было не до изумления, было ему совсем худо. Толстый плащ моментально впитал пару ведер холодной воды, многопудовым пластырем облепил спину и плечи, мешал идти. Морозило, резало глаза, удары грома отдавались в голове болью. В какие-то мгновения сознание как будто пропадало, и необходимо было мучительное усилие, чтобы сформулировать простую и четкую мысль — куда он идет и зачем. Запнувшись о змеиную петлю корня, Андрей тяжело упал, подминая низкий кустарник, круша поросль.

«Нет, так нельзя, — подумал он, отирая ладонью заляпанное грязью лицо. — К Лиенте нельзя идти таким измочаленным, слишком много зависит от этой встречи». Он встал, осмотрелся. Кажется, сейчас он недалеко от той избушки, под скалой.

Хижину знахарки он отыскал довольно быстро. Нырнул под крышу, захлопнул за собой дверь и оказался в кромешной темноте. Но в следующее мгновение снаружи полыхнуло, и холодный свет ворвался в маленькое оконце, разорвал темноту. В этих мгновенных слепящих вспышках Андрей рассмотрел очаг с кучей хвороста. От короткого голубого луча зажигалки затрещали, вспыхнули сухие ветки. На черных от старости и копоти бревенчатых стенах заплясали оранжевые блики, потянуло теплом.

С Андрея на пол натекла здоровенная лужа. Он выпутался из плаща, бросил в угол перевязь с мечом. Из всего вороха одежды, которую он старательно прятал под плащом, сухими остались его рубашка, брюки и куртка благодаря тем материалам и свойствам, которыми наделила их высокоразвитая технология… цивилизации, в которой еще вчера жил Андрей.

Натянув штаны и рубашку, он отжал плащ и осмотрелся, прикидывая, как приладить его просушить. И тут обнаружилось, что в хижине не один он прячется от непогоды. Андрей поднял горящую ветку и рассмотрел в углу молоденькую девушку, девчонку. Она съежилась в комочек, вжалась в черные бревна, в огромных черных глазах плясали отблески пламени.

— Откуда ты здесь взялась? — спросил Андрей.

Она, видно, тоже побывала под ливнем: мокрое платье облепило плечи и ноги, и девчонка дрожала то ли от страха, то ли от холода, а скорее всего, от того и другого.

— Иди к огню. Да не бойся, грейся иди.

Андрей протянул руку — она отпрянула, глаза плеснули таким отчаянием, что Андрею стало не по себе.

— Вот дуреха, — покачал он головой, и от этого движения девчонка вместе со стеной вдруг поплыла куда-то в сторону, земляной пол избушки накренился и мягко толкнул в ноги. Андрей потер лоб ладонью, устало сказал:

— Ну, как хочешь.

Он подошел к огню, поворошил хворост, подбросил веток потолще.

«Ничего, — подумал он, — скоро в избушке тепло станет, отогреется».

Из стен во множестве торчали деревянные колышки — хозяйка развешивала на них пучки трав. Андрей растянул на них рубаху и плащ. Тут же, у стены, было навалено сено, — наверно, у ведуньи была коза или корова. Андрей бросил поверх куртку, устало вытянулся, заложил руки за голову. Подумал об утренней встрече с Лиентой, об испуганной девчонке, что жалась в углу, о дурманящем запахе сухих трав, который будил в памяти что-то приятное, но что именно, он уже не успел вспомнить — мысли поплыли, спутались, пропал и лес, и гроза, и девчонка…

Разбудил Андрея шорох. Он чуть приоткрыл глаза — очаг прогорел, головешки подернулись серой пеленой, но под ней еще дышали оранжевые угли. Видимо, это и заставило девушку выбраться из символического убежища. Сквозь ресницы Андрею было видно, как она на цыпочках прокралась к очагу, осторожно, боясь нашуметь, положила на угли несколько сухих тонких веточек. Хворост занялся пламенем не сразу, трещал — и всякий раз девушка испуганно взглядывала на человека, что лежал по другую сторону очага. Впрочем, у него был вид крепко и безмятежно спящего, и девушка успокаивалась.

Наконец, вспыхнул язычок пламени, заплясал по сушняку. Девушка накрыла огонек сучьями и, поколебавшись, не ушла от тепла. Обхватив плечи, засмотрелась на огонь.

Теперь Андрей мог рассмотреть ее. Глубокие голубые тени залегли под глазами; длинные ресницы, каждое мгновение готовые испуганно вспорхнуть, чуть вздрагивают при каждом ударе грома. Какое изможденное лицо. Оно кажется еще более изнуренным и худым из-за распущенных длинных волос. Цвет их был русым или пепельным, часто встречающимся у эритянок, но сейчас волосы спадали бесцветной, тусклой куделей. Уголки губ скорбно опущены. Не живет больше радость там, где даже на лица детей легла печать безысходного горя… Лоб у нее красивый — высокий и чистый. А глаза не черные, они голубые, темно голубые, цвета прозрачного аквамарина и совсем-совсем больные. И румянец вон какой, и лихорадит до сих пор — наверняка жар. Девушка вдруг быстро прижала ладонь ко рту, заглушая кашель. Нехорошо она кашляла, надо было что-то с ней делать.

— Не бойся ты меня, — не открывая глаз, сказал Андрей.

Она отшатнулась назад. В следующий миг вскочила, как подхваченная порывом ветра, метнулась к двери.

— Остановись! — приподнялся Андрей. — Не бойся!

Но девушка всем телом ударилась о дверь, распахнула ее, исчезла за ливневой завесой.

— Ах, черт! — выругался Андрей, выскакивая под дождь.

Гроза ослабевала, но огненные росчерки еще полосовали низкое небо. В голубой вспышке Андрей увидел девчонку. Она неслась вниз по осыпи. В несколько прыжков Андрей настиг ее, схватил за руку.

— Стой! Разобьешься, сумасшедшая!

Слабо вскрикнув, девушка вырвалась, метнулась в сторону. Андрей снова догнал ее, не удержался на крутой, ползущей из-под ног осыпи, упал вместе с ней, покатился вниз.

Девушка сопротивлялась с такой яростью и ожесточением, которую никак нельзя было предположить в столь хрупком создании. Молча она билась в руках Андрея, царапалась, кусалась. Он боялся не рассчитать свою силу и никак не мог удержать ее руки, наконец, это удалось.

— Успокойся же!

Вода потоком лилась по ее лицу, мешалась со слезами. Девушка продолжала молча рваться. Андрей чуть сдавил тонкие запястья, и она со стоном опустилась на камни.

— Не враг я… — раскат грома заглушил его слова. — Не бойся, слышишь? Вставай.

Он наклонился, чтобы помочь ей, и тотчас девушка рывком освободила руки, и сильный удар по глазам ослепил Андрея. Он невольно отшатнулся, но в следующее мгновение метнулся за девчонкой, вскинул ее на руки. Она забилась, но злой, как сто чертей, Андрей больше не церемонился. Пока он карабкался по осыпи, которая теперь стала какой-то жидкой и расползалась под ногами, она не проронила ни слова, только хрипло, прерывисто дышала. Потом ее снова начал бить кашель, и Андрей ощутил, как судорожно и беспомощно содрогается в его руках этот ребенок. В сердце толкнулась острая жалость, и в ней без следа растворилась злость.

В хижине, едва он разжал руки, пленница его отпрянула к стене, уставилась потемневшими глазищами, ловила каждое движение. Андрей усмехнулся. И тогда губы ее дрогнули в презрительной, брезгливой гримасе.

— Проклятый юкки! — вытолкнула она сквозь зубы. — Ненавижу!

— Ну, слава милосердному Тау, — усмехнулся Андрей. — Я уж думал ты немая. Я не наемник. Это чужое.

Он кивнул в угол, где поблескивало оружие.

— Врешь! — с ненавистью крикнула ему в лицо девушка и задохнулась криком, зашлась в хриплом, лающем кашле.

Она задыхалась, со всхлипом втягивала воздух, тонкая шейка судорожно напрягалась. Сухой кашель раздирал грудь, и покрытое испариной лицо искажалось от боли. Наконец, приступ прошел. Она обессилено оперлась о стену, тяжело подняла глаза на Андрея. Несколько секунд он держал этот свинцовый, ненавидящий взгляд. Потом вздохнул, отвернулся.

— Не юкки я, правда. Будь я наемником, стал бы я эти кошки-мышки устраивать.

Андрей посмотрел на девушку и встретил тот же ненавидящий взгляд.

«Уговаривать бесполезно. Слова просто не доходят до ее сознания». Он потер лицо руками — оно показалось одеревеневшим, чужим.

— Ну, что мне с тобой делать? — проговорил Андрей и шагнул к ней.

Девушка отпрянула, прижалась спиной к стене, напряглась, как натянутая струнка.

— Успокойся! — резко и властно приказал Андрей.

Девочка вздрогнула, будто он ударил ее, в глазах метнулся страх.

— Успокойся! — повторил он, удерживая на себе ее взгляд. — Ничего страшного с тобой не случится. Ты сама знаешь, бояться нечего.

Девушка прерывисто вздохнула, расслабилась. Андрей ободряюще улыбнулся ей. В затылке вдруг вспыхнула и запульсировала боль. Она была так сильна и неожиданна, что Андрей едва удержался, чтобы не застонать.

«Ох, черт!» — выругался он про себя, переглотнул, потер затылок.

— Отпусти меня, — вдруг проговорила она.

— Куда? — укоризненно спросил Андрей.

— Отпусти… — почти прошептала она.

Андрей отрицательно покачал головой.

— Не надо тебе никуда идти. Здесь крыша, тепло. Сейчас ты ляжешь спать и хорошенько отдохнешь. А завтра проснешься сильной и здоровой, и мы пойдем к друзьям.

Она медленно подняла на него глаза, несколько мгновений взгляд ее буравил Андрея, она будто силилась что-то понять, потом со вздохом отвернулась.

— Давай спать, — сказал Андрей.

Он взял себе охапку травы, бросил вместо подушки по другую сторону очага. Девушка молча следила за ним, глаза сухо поблескивали из полумрака. Андрей снял рубашку, вместе с курткой положил на постель.

— Мокрое сними, рубаху мою надень, а курткой укроешься.

Андрей повернулся к девушке спиной, присел на корточки перед очагом. Сзади было тихо. Помедлив, Андрей сказал:

— Тебе помочь?

Настороженная тишина в ответ.

— Ну хватит, слышишь? — недовольно проговорил Андрей. — Раздену, свяжу и положу спать.

После секундной паузы зашелестели легкие шаги. Когда всё стихло, Андрей обернулся — натянув до подбородка куртку, она не сводила с него настороженных глаз. Рядом, на полу, лежало сброшенное мокрое платье. Андрей потянулся, чтобы взять его и случайно прикоснулся к руке девушки.

Прикосновение обожгло. Ледяной душ, нервное потрясение, напряжение последних минут не прошли даром. Андрей положил ладонь ей на лоб. Девочка тотчас отпихнула его руку, вцепилась в куртку. Андрей помедлил, потом встал, приладил ее платье над очагом, устроился на охапке сена.

Конечно, ей нужна помощь. Но что он может сейчас? На простое гипновнушение и то сил не хватило. Ничего, пусть она просто выспится, а завтра все будет, как надо.

— Как тебя зовут?

Девушка молчала.

— Ну ладно. Спи.

Андрей закрыл глаза и сейчас же размытая черная пелена начала обволакивать сознание. Но что-то беспокоило, и Андрей снова открыл глаза, отгоняя желанное забытье. «Проснуться… Надо вовремя проснуться. Теперь, пожалуй, около трех уже. Только пара часов…» — и провалился в ласково обволакивающую, мягкую черноту без сновидений.

Беспокойный найденыш тоже забылся чутким сном. Но не прошло и часа, — она вздрогнула и проснулась. Очаг погас, даже угли уже не тлели, но в избушке было тепло. Некоторое время она напряженно вслушивалась в ровное, глубокое дыхание, доносившееся из темноты, потом тихонько вздохнула, поерзала, устраиваясь поудобнее. Короткий сон странным образом подействовал на нее: ей стало легче, спокойнее и чувствовала она себя гораздо лучше прежнего.

Вчера ей было совсем худо — голова горела, жестокий кашель выматывал, отнимал последние силы. От него болела грудь, даже дышать было больно, как будто она вдыхала не воздух, а песок и он больно царапал горло. А еще этот дождь. Она почему-то никак не могла отыскать избушку и промокла до нитки. Совсем плохо стало, когда она вползла в хижину… Все помнится какими-то обрывками — грохот врывается в сознание, и она обнаруживает, что все еще лежит на полу. Чудовищный грохот болью разрывает голову, зажав уши, она ползет в поисках какого-нибудь убежища, где нет этого грохота, ползет, пока не утыкается в угол… Потом неожиданно возникает огромный, темный кто-то. Он заполняет собой всё, он везде… Вдруг перед глазами полыхнуло красным — должно быть он встряхнул плащ — а ей будто кровью плеснуло, и снова ударил в уши крик матери: «Беги, дочка!» И всё утонуло в волне ненависти и ужаса.

Потом из темноты появилось лицо юкки, и она решила: «Сейчас он сделает еще шаг, и я вцеплюсь ему в горло ногтями, зубами…» И она готовилась к этому последнему в своей короткой жизни поступку… Он не подошел.

Девушка прерывисто вздохнула.

Оконце светлеет. Страшная, бесконечная ночь подходит к концу. И ненастье утихло, утро будет солнечным и ясным.

Она обмерла — показалось, что спящий пошевелился, просыпаясь. Нет, только руку передвинул. Ох, что это у него на руке? Красота какая!

Обруч ТИССа, который Андрей носил на левой руке выше локтя и впрямь был изумительно хорош: он мягко светился изнутри и казалось, что браслет мерцает оттого, что по его поверхности время от времени неуловимо проскакивали маленькие холодные молнии.

«Под рубахой прячет, от своих же, за такую красоту прирезать могут. Свои. Такие же негодяи, как он сам». Адоня переводит глаза на лицо юкки — темнота уже рассеялась настолько, что его хорошо видно. Лицо наемника не должно быть таким. Они должны быть звероподобными, лица тех, кто погряз в насилии, жестокости, в крови невинных жертв. Наверно он такой, потому что спит, а потом зло и зверства обезобразят его… Как хотела бы она убить его сейчас, тогда кто-то остался бы жить, не замученный им… Рядом, в углу лежит его оружие, но она не уверена, что сможет хотя бы просто взять его метательный нож, она не сможет сделать это бесшумно и разбудит его… «О, Боже!» — Она не помнила, как оказалась стоящей посреди избушки. Показалось, что обжигающая волна, окатившая ее с головы до ног, подхватила и выбросила из теплой постели. Почему она еще здесь?! Чего ждет?! Стоит ей кашлянуть, и он проснется, как это было ночью.

Едва она подумала об этом, как в горле нестерпимо запершило, и она почувствовала подступивший комок удушья. В отчаянии девушка зажала себе рот, удержалась, не закашляла. Она медленно, замирая при каждом шорохе, на цыпочках прокралась к стене, где висело ее платье; потом, так же замирая от стука собственного сердца, добралась до двери, затаив дыхание приоткрыла ее, страстно моля не скрипнуть, и протиснулась в щель. Уже за дверью она торопливо, путаясь в рукавах, переоделась и бросилась в полумрак джайвы.

Андрей проснулся, как приказывал себе, через два часа. Обнаружив, что девушка исчезла, выругался. Примятая трава под курткой еще хранила тепло. Андрей поспешно выбрался наружу — нет, конечно, она уже далеко. Он ударил кулаком по стене. «Да что же, связывать ее было!?» — с горечью подумал он.

— Дурочка, пропадет! — он помотал головой.

Андрей смог бы отыскать ее по энергоследу, это совсем не сложно. Но время… Ему необходимо быть в другом месте. Он нехотя пошел в избушку, в дверях обернулся, окинул взглядом заросли. Андрей колебался, очень хотелось пойти за ней, потому что одна она обречена. Выбор определили слова старика Юниса, всплывшие в памяти — нельзя спасать пальцы, когда рубят голову. Он прав, хоть пальцы тоже жалко… Андрей хмуро собрал в узел снаряжение наемника, только сапоги оставил, да рубаху. Его собственная очень уж выделялась необычностью. Узел запихнул под стреху, помедлив, туда же отправил перевязь с мечом и кинжалами. За голенище опустил нож Лиенты.

«Не поверила. Их научили быть недоверчивыми, и слишком кровавой была та наука, слишком жестоким способом исправляли их ошибки».

За несколько лет до Интервенции в стране стали появляться чужестранцы. Они предлагали дивные, невиданные товары, всем интересовались, восторгались умельцами Эрита, красотой женщин, силой мужчин, много слушали, мало говорили. Одни незаметно исчезали, другие оставались надолго, открывали мастерские, лавки, привлекали в них иноземными диковинами, со всеми были непременно ласковыми, услужливыми, приветливыми…

А потом на благословенные земли Эрита хлынули ядовитые черно-алые ручьи, заполонили тропинки и проселочные дороги, сливались в реки, в мощные потоки. Они щетинились металлом, несли на отточенных остриях зло, неволю, смерть. И укрыло скорбное солнце лик свой в дыму пожарищ, и от их кровавого багрянца черные ночи становились красными… А тех ласковых чужеземцев увидели во главе отрядов наемников — проводниками. И не было от них секретов ни о тайных ходах в осажденные крепости, ни о тропах к племенным сокровищницам. Они указывали, кого хватать прежде других: лучших оружейников, кузнецов, прочих умелых ремесленников и уважаемых народом людей.

Тогда и пришла горькая пора сожаления о доброте и доверчивости. Пришло время ожесточения сердец ненавистью.

«Но сегодня я должен пробиться сквозь стену недоверия. Лиента должен поверить. И не просто поверить — поставить в залог жизнь племени. Теперь он крайне встревожен, обеспокоен, готов к самому худшему. Но он не может не вспомнить: „Я уйду и вернусь“. Он ждет».

В какой-то момент Андрей почувствовал чужое присутствие — появилось ощущение внутреннего дискомфорта, то чутье и интуиция Разведчика подавали сигнал. Андрей подобрался, теперь он был, как туго сжатая пружина — в любой момент готовый к молниеносному действию.

ТИСС назвал невидимок. Это были воины Лиенты, часть группы преследования. Наверняка они держали под наблюдением реку всё это время. Оказывается, он должен благодарить ночное ненастье, лишь по этой причине лугары упустили цель, когда потоки воды заливали глаза, секли лицо так, что глаз вообще нельзя было открыть. Если бы Андрей вышел на них вчера — выдохшийся, едва держась на ногах, вчера у них может и был шанс схватить его, а сегодня от того шанса уже ничего не осталось.

Воины колебались. Лиента приказал решение принять самим, в зависимости от того, какой оборот примут события. И теперь они решали — захватить обнаруженного врага или прикончить без лишних хлопот.

«Извините ребята, некогда мне за вами приглядывать. До скорого».

Так бегать по джайве они не умели. В полную силу, проскальзывать в первозданном хаосе, когда мозг еще не среагировал на препятствие, а тренированное тело уже преодолело его, такое могли только они, Разведчики.

ТИСС рассказал, как ошеломленные его стремительным отрывом, на секунды замешкались лугары, но тотчас спохватились, ринулись за ним. Теперь им было не до скрытности: хрустели ветки, трещал валежник, скрипели и лопались лианы. Они с отчаянием видели, как бесшумно и стремительно, бестелесным призраком исчезает их враг. Едва глаз перестал ловить его стремительное движение, джайва надежно укрыла беглеца. Спрятаться в этих дебрях было проще простого — преследователь мог даже задеть рукой затаившегося человека, при этом его не увидеть. Можно было перейти на второй ярус и передвигаться по толстым веткам, как по тропам, так было даже проще. Умелые воины, у кого не кружилась голова от одной мысли о высоте, часто предпочитали этот путь. Но чужестранец им не воспользовался, они убедились, когда отыскали его след. И отыскали подтверждение своей тревоге — он знал направление, шел в глубь джайвы, к стойбищу.

Еще около получаса Андрей поддерживал высокий темп, потом перешел на шаг — для преследователей он теперь был вне досягаемости.

Снова, как в первый раз, сначала он почувствовал запах. Сегодня боевое охранение было сверхбдительным. Очень скоро Андрея обнаружили и весть об этом, замаскированная под один из звуков джайвы, намного его опередила. Двое воинов повели его, и две стрелы стерегли каждое движение Андрея. Теперь он был осторожен и ни на миг не исчезал из поля их зрения, — совсем ни к чему заставлять их волноваться и совершать непредсказуемые поступки. Чуть позже Андрей обнаружил впереди засаду и, выделив мыслеимпульс Лиенты, сосредоточился на ней, убрал все остальные, знал, что без приказа Лиенты, тем более вопреки ему, действовать никто не посмеет.

Андрей умышленно раскрыл себя — наступал на сухие ветки, с шумом продирался сквозь кусты, хоть рядом шла тропа. Скоро вышел на небольшую прогалину, — именно здесь его и поджидали. На открытом пространстве Андрей остановился, поднял раскрытую ладонь.

— Я приветствую тебя, славный Лиента. Я слышу тебя и твоих воинов. Я вернулся, как обещал, и у меня нет оружия, только твой нож. Я взял его, потому что слабых джайва не щадит, ты сам это сказал. Возьми свой нож, Лиента, я не хочу встречать тебя с оружием.

Андрей наклонился и положил ладонь на рукоять. Мысли лугарина были по-прежнему доступны ему, и он знал, что в это мгновение вождь спустил курок арбалета. Стрела вонзилась в дерево за спиной Андрея. Это была не стрела-смерть, а стрела-предупреждение.

Андрей медленно вытянул из-за голенища нож и бросил его на корни кряжистого дерева, за которым — он знал — стоял Лиента. Усмехнулся.

— Вождь лугаров хороший стрелок. Если бы он захотел, он бы не промахнулся. Но ты правильно делаешь, Лиента, что не спешишь убить меня — нам есть о чем поговорить.

Из-за дерева выступил Лиента, отстраняющим жестом обвел заросли, поднял нож, молча велел Андрею следовать за собой. Заговорил он лишь тогда, когда они вошли в хижину, расположились на шкурах.

— Говори.

— Я ходил в город. Слышал, о чем говорят юкки, видел крепость, был у горожан, которых загнали в трущобы.

Лиента молчал, не поднимая глаз на говорившего.

— В крепости не зажигают костров, видно, на них нечего готовить. В городе продолжаются аресты и убийства. Около ста человек содержат в подвалах под ратушею. Все это ты и сам знал или предполагал. Теперь кое-что, чего ты не знаешь. Готовят большой конвой на невольничьи рынки Регистана. Гуцу очень хочет, чтобы в нем были не только горожане, но и вы, люди джайвы. Регистан понимает толк в невольниках, и там чрезвычайно высоко ценят хороших воинов. Вы — охотники, у вас все качества воинов, вы для многого годитесь: для войны, в охрану, а непокорные — для развлечений. Рынок уже знает лугар — за красивых, выносливых рабов наперебой предлагают большие деньги. Теперь там с нетерпением ждут вторую партию. Лиента не поднял головы, только на скулах вспухли твердые бугры. Андрей умолк, сожалея, что говорил излишне жестко — Лиента предполагал, что в той первой партии оказались его жена и сын. Так оно и было. Правда, до далекого Велькхада, где был главный рынок невольников, они не дошли. Но этого Лиента не знал.

— О чём ты молчишь, вождь?

Лиента не сразу поднял глаза, но взгляд его был прямым и пристальным.

— Что хочет услышать чужеземец? Что лугары не ленивые флеминги, которых можно снимать с дерева и складывать в мешок?

— Племя против войска?

— Джайва — просторный дом.

— Будешь прятать свой народ? Что ж, это тоже способ защиты. Вы недавно ушли из старого стойбища, это хорошо.

— Ты, назвавшийся путешественником… Тебе известно слишком много.

— Я много знаю, Лиента. Даже больше, чем ты думаешь. Особенно теперь, наслушавшись разговоров в городе. А что здесь вы недавно, так об этом мне никто не рассказывал. Но разве трудно отличить старое стойбище от нового? И вот почему хорошо, что вы покинули старое место. Твои разведчики сегодня весть принесут, что из города ушел большой отряд наемников. Только никуда они не уйдут. Сделают большой крюк и, незамеченные, переправятся на вашу сторону. У них есть проводники, им известны места лесных поселений. — Лиента не сводил с Андрея испытующего взгляда. — Да, вождь, где искать лугар, им тоже известно, но искать они будут на месте старого стойбища. Имен проводников я не знаю. Отряд выйдет после полудня. На нашей стороне будет завтра. Их много. Но есть время, чтобы предупредить соседей. Место переправы — скала Два Близнеца.

— Что еще ты хочешь рассказать?

— Что люди в городе надеются на вас. Имя твоё произносят, как слово «надежда». Больше им надеяться не на кого, мужчин убиты, схвачены или заперты за крепостными стенами. В городе, в основном, только беспомощные люди. Что будешь делать, вождь? Забудешь о них, заботясь лишь о своем племени?

Андрей знал, что слова его больно уязвили и рассердили Лиенту, но гнев выдали только заледеневшие глаза. Он заговорил медленно и бесстрастно:

— Ты, чужак, бросаешь мне слова упрека? Чего ты хочешь? Какое дело тебе, «путешественнику», до наших бед?

— Не гневайся, вождь. Я не собираюсь упрекать тебя. Да в чём упрекать? В том ли, о чём непрестанно болит твое сердце? Если был несдержан, то, поверь, только от желания быть с тобой рядом, чтобы принял ты мою помощь. Не ищи во мне врага. Я вернулся, потому что больше мне идти некуда. Могу я много, воспользуйся этим. Один ты людей не спасешь, а вместе мы станем силой, способной восстать против замыслов Гуцу. Есть путь к спасению, но позволь мне быть с тобой рядом, если не другом, то союзником до тех пор, пока я буду нужен. Я не враг. Словам верить трудно, проверь меня делом.

— Ты ищешь доверия в ответ на ложь?

— Я не говорил тебе неправды.

— Ты не сказал и слова правды. Может быть, Гуцу ходит по улицам города и громко рассказывает о своих планах? Про отряд, который выйдет в полдень. Про конвой в Регистан. Или солдаты обсуждают это на каждом углу?

— Я сказал, что многое могу, что будет полезно вам.

Лиента протянул руку назад, не глядя снял висевшие на столбе сыромятные ремни, провел пальцем по рваному краю.

— Это?

— Это — малое.

— Что еще?

Помедлив, Андрей заговорил:

— Твой народ и мой похожи, как братья. Но точно такими мы были очень давно. Деды наши и прадеды заметили, что у человека есть скрытые, запрятанные способности, надо лишь научиться ими пользоваться.

— И теперь вы умеете?

— Да, вождь. Мы умеем, например, слышать мысли друг друга, а для мысли нет преграды и расстояния, Понимаешь, о чём говорю? Вчера в городе мне не надо было никого расспрашивать о планах Гуцу. Я слушал мысли офицеров и солдат.

— Ты хочешь, чтобы я и в это поверил?

Андрей включил ТИСС.

— «Разумеется, в это ты поверишь, ведь твои мысли я тоже могу слышать. И могу послать тебе свои. Так мы можем говорить при помощи мыслей. Тогда не надо быть рядом. Расстояние глушит голос, но над такой вестью оно не имеет силы. Я мог бы прислать тебе весть из города и через меня ты сам слушал бы мысли врагов. Когда твои воины обнаружили меня утром у реки, ты мог узнать об этом одновременно со мной».

Растерянность Лиенты сменилась испугом, смятением…

— Ты… чревовещатель?..

— «Разве ты слышишь меня ушами?»

Андрей выключил ТИСС.

— Не пугайся, Лиента. Я просто умею это и готов служить народу Эрита. Согласись, я буду хорошим разведчиком.

— Ты и вправду… пришел из далекой страны?.. — медленно проговорил лугарин, в замешательстве глядя на Андрея. — Там живут такие люди, как ты?..

— Да, Лиента.

— Почему ты хочешь остаться с нами? Почему не вернешься в свою страну?

— Она слишком далеко.

— Ты молодой и сильный. У тебя быстрые ноги.

Андрей покачал головой.

— Будь я трижды сильнее и быстрее, один я не дойду. Я смогу вернуться назад, если друзья придут мне на помощь. Но им нелегко придется — они не знают, где меня искать.

Лиента глянул остро.

— Не знают? Отчего своей мыслью ты не скажешь им? Ты сказал — расстояние над мыслью не властно.

— Я не имел ввиду такое, какое разделяет меня и моих друзей. Расстояния бывают разные.

— Но ты был не один? Где твои спутники, с которыми ты путешествовал?

— Не было спутников. Кроме… силы, которая меня сюда принесла. Мы владеем знаниями, а они дают власть над могучими силами. Ты знаешь про силу огня, воды, ветра, но есть еще другие, гораздо более могущественные. Они многое умеют. В том числе — в короткое время переносить человека на большие расстояния. Это происходит очень быстро, гораздо быстрее, чем летит стрела. И ты прав был — мне не пришлось продираться сквозь дебри джайвы. Но как я мог сказать тебе об этом вчера? Ты разве поверил бы? Решил бы, что я болен головой.

— Почему ты не велишь тем силам унести тебя назад?

— Я здесь не по своей воле. Вспомни, какой своенравной и неукротимой бывает сила огня, и ты поймёшь. Идти мне некуда. Прими меня, Лиента. Я хочу быть с вами и сумею быть полезным. Мы, действительно, любим путешествовать, и я бывал в Эрите раньше, даже язык ваш знаю, ты правильно сказал. Впрочем, как и язык юкки. Я знаю твой народ и люблю его. Случайность забросила меня сюда. Но если мне судьба остаться здесь до конца моих дней, я буду благословлять эту случайность за то, что она выбрала именно Эрит.

— Даже если конец твоих дней не так далек?

— Надеюсь, на этот раз ты говоришь не о смерти на рассвете? — усмехнулся Андрей. — А если про гибель в бою с юкки, — давай попытаемся выжить.

Помолчав, Лиента спросил:

— Ты знаешь, сколько воинов выйдет сегодня из города?

— Шесть ордов.

— В какие стойбища пойдут?

— К Итко, Ставру, Иланду. И на место прежнего стойбища лугар.

Лиента встал, откинул полог, прикрывавший вход, долго стоял спиной к Андрею. Тот не торопил, ждал.

— Я не знаю кто ты. Может быть, друг. А может у тебя совсем другой интерес. — Лиента обернулся, сверху посмотрел на Андрея. — Но ты предлагаешь помощь, и я приму ее, будь ты самим Владыкой Ночи.

Андрей выслушал молча.

— Ты знаешь, как спасти людей?

— Твои люди сейчас пока в безопасности. Сейчас гораздо хуже положение горожан, о них в первую очередь подумать надо.

— От дум мало проку. Ни Совет вождей, ни старейшины не могли предложить хорошего плана.

— А что скажешь о тоннеле из крепости? Что с ним?

— Откуда тебе известно о нем?

— Это тебя больше всего интересует? — резко спросил Андрей.

— Тоннель затоплен. В него пустили воду из реки, когда туда вошли юкки.

— Что же, строители не предусмотрели таких событий?

— Я не знаю почему воду не откачали, у нас нет сообщения с крепостью. Могу предположить, что не удалось. Иначе там давно бы остались только воины.

— Расскажи о тоннеле подробнее.

— Начинается он в подвалах крепости, проходит под рекой и наверх выходит на нашей стороне, в джайве. Специальные смотрители следили, чтобы он был в хорошем состоянии, проверяли все механизмы. Оказалось, о тоннеле было известно слишком многим, — искоса глянул на Андрея лугарин. — Когда юкки атаковали крепость, хотели ворваться в нее и через тоннель. Тогда его затопили.

— Расскажи о механизме затопления.

— Об этом я знаю мало. Есть колодец, который соединяет тоннель с рекой. Думаю, что в колодце устроена задвижка. Специальное приспособление позволяет из крепости управлять ею.

— Значит, когда задвижку открыли, она сработала, — вода пошла из реки, так?

— Тоннель так быстро заполнился водой, что почти все юкки остались там.

— А теперь или устройство нарушено, или что-то с задвижкой. Где колодец? К какому берегу ближе?

— Где-то посередине.

— Надо посмотреть его.

— Искать на дне реки вход в колодец? Мне кажется, твоя мысль не слишком удачная.

— Верно, из тоннеля выйти в колодец проще.

— Из тоннеля? — с насмешливым удивлением посмотрел Лиента. — Я похож на рыбу? Может быть, ты надеешься, что в тоннеле остался воздух? Там нет воздуха, тоннель затоплен полностью — только вода и трупы. Трупов очень много, я уже сказал. Они шли туда, как лавина, а те, что обратно выбрались… мы их легко пересчитали.

— В тоннель я пойду. Я умею надолго задерживать дыхание. По крайней мере, доплыть до середины реки и вернуться назад я мог бы на одном вдохе.

— Ты можешь так сделать? — недоверчиво переспросил Лиента.

— Я собираюсь сделать это как можно скорее. Время работает на герцога, нам его отпущено совсем мало, поэтому необходимо втиснуть в него много дел. Я не знаю входа в тоннель, тебе придется дать мне сопровождающего. Не беспокойся, на этот раз я не сбегу. Но если ты на всякий случай захочешь приставить ко мне конвой, пусть будет конвой.

— Я сам пойду, — помедлив, проговорил Лиента. — А пока тебе принесут поесть.

Он направился к выходу.

Андрей уже заканчивал завтрак, когда услышал приглушенный голос Лиенты — может, ветер переменил направление — лугарин отдавал распоряжения перед уходом.

— … вдвоем пойдете в стойбище Стонущих Камней, расскажите Иланду, вы — к Ставру, в пещеры. Идите. Останешься вместо меня, Ланга. Усиль дозоры, три секрета сейчас же вышли к реке, пусть глаз с города не спускают. Прикажи развести сигнальные костры и держи со всеми скорую связь дымами. Всё.

— Ты позволишь говорить, вождь?

— Говори.

— Не ходи с ним, он чужой. Это человек Гуцу.

— Сейчас я уже не уверен в этом.

— Ты знаешь, как они хитры. Они выманят тебя из джайвы, чтобы обезглавить племя.

— Жизнь одного не много стоит. Я — это еще не племя, — в голосе его прибавилось властности, видимо, он хотел остановить возражения Ланги.

— Позволь мне идти вместо тебя.

— Ты нужен здесь.

Лиента шел хорошо. Ноги в легких сапогах тонкой кожи ступали мягко, неслышно. В хитросплетении джайвы он интуитивно выбирал самый оптимальный вариант пути. Ни одного лишнего движения — Лиента давно выработал умение не тратить напрасно силы, быть экономным во всём. Андрей видел, что лугарина занимает какой-то вопрос. Наконец, он проговорил:

— Сегодня утром у реки ты обнаружил моих воинов.

— Да, я почувствовал их.

— Они были неумелы?

— Они хорошие воины и ничем не выдали себя. Но я чувствую врага раньше, чем увижу или услышу. Ты сам знаешь, что бывает ощущение опасности, которое трудно рассказать. Потом я стал слушать мысли и узнал, что они посланы тобой.

— Твой дух унёс тебя от них?

— Дух?

— Ты говорил, что вам служат могучие духи.

— Я не помню, чтобы прямо вот так и говорил. Нет, здесь мне никто не служит. Я и сам могу кое-что. Если хочешь, я покажу, как это было. Хочешь?

— Да.

— Тогда не отставай.

Почти минуту Лиенте удавалось удерживать Андрея в поле зрения. Но с каждой секундой в лугарине крепло тревожное ощущение — джайва приняла сторону чужака. Она прятала его в зеленом хаосе, маскировала неразберихой зеленых, белых, коричневых, черных пятен. Джайва жадно хватала одежду Лиенты там, где только что с готовностью пропустила чужого. Или чужестранец обернулся бесплотной тенью? Или заросли и впрямь расступаются перед ним, чтобы за его спиной немедленно заплести проход?

Лиента вздрогнул, когда в сознание неожиданно ворвалось нечто чуждое, не его:

— «Я остановился, жду тебя. Да не бросил я тебя, и нет никакой засады, всё в порядке. Слушай, я сейчас закричу флемингом».

Издали донесся короткий и пронзительный вскрик. И тотчас мысль Лиенты плеснула удивлением — он не ожидал, что Андрей ушел так далеко.

Некоторое время спустя, когда они снова были вместе, Лиента осторожно спросил:

— Твое племя живет в джайве?

— Почему ты так решил?

— Чужого она сразу распознает, а тебя приняла.

— Я вырос в городе, но у меня были хорошие учителя.

— Разве этому можно научиться? — недоверчиво покачал Лиента головой. — Джайву надо узнавать с колыбели.