о собачьей самоотверженности и о том к каким неожиданным последствиям это может привести
Когда утром Гретхен проснулась, рядом с её кроватью, на жёлтых солнечных квадратах лежал Урс.
«Вот и всё, — с облегчением подумала Гретхен, — конец всем сомнениям». Если она и начала испытывать какую-то симпатию к Ларту, то не до такой степени, чтобы покорно ждать, как распорядятся ею. А сейчас для сомнений и вовсе не осталось времени — необходимо придумать, как избавиться от четвероногого стража. Гретхен была уверена, что ей это удастся — как бы усмешливо ни отзывался Ланниган о её «куриных мозгах», но всё же их должно быть больше, чем у собаки. Голова Урса покоилась на вытянутых лапах, казалось, он спал. Но едва Гретхен шевельнулась, пёс открыл глаза.
— Урс, мальчик, здравствуй, — Гретхен опустила руку и потрепала собаку за уши. Пес зевнул, показав длинные белые клыки и сел.
— Эй, — опасливо проговорила Гретхен, — твой хозяин уверял меня, что этими штуками ты не воспользуешься.
Она спустила ноги с кровати.
— Я буду одеваться, а ты подожди меня за дверью. — Пёс последовал за ней к двери. Гретхен открыла их. — Иди.
Пёс не шелохнулся.
— Урс, иди туда! — строго приказала Гретхен.
Она взялась за ошейник и попыталась вывести пса, но тот упёрся передними лапами, без особого усилия сопротивляясь ей. Выпихивать его силой Гретхен не рискнула.
— Понятно. Взаимопонимания у нас не будет. А может быть, наоборот, — пробормотала она, — ты слишком хорошо меня понимаешь.
Однако терять время было не в интересах Гретхен. Она быстренько завершила утренний туалет и пошла обследовать свои владения, надеясь увидеть нечто, что подскажет ей решение проблемы. В столовой, в точности с инструкциями Ларта, она обнаружила накрытый стол. Урс следовал за ней тенью. Гретхен взяла с блюда тёплую булку с маслом, но к столу не присела. Тут взгляд её упал на одну из дверей, ведущих из столовой. За этой дверью начиналась запретная территория. Обходя комнату, Гретхен будто бы невзначай оказалась перед нею. Но едва она потянулась к дверной ручке, услышала позади себя низкие, рокочущие звуки. Обернулась и увидела, как подрагивает верхняя губа собаки, обнажая клыки. Похолодев, но старясь поверить самой себе, Гретхен мысленно проговорила: «Ни при каких обстоятельствах он не причинит мне вреда», и положила руку на дверную скобу. Тотчас Урс метнулся к ней, и Гретхен, вскрикнув, отпрянула назад, но он только проскользнул между нею и дверью. Ещё раз предостерегающе рыкнув, он сжал зубами подол её платья и потянул Гретхен от двери с такой силой, что она едва не упала от неожиданности.
— Урс, пожалуйста, не сердись! Я больше не буду! — в этот момент слова Гретхен были вполне искренними.
Теперь она понимала, что Ларт нисколько не преувеличивал разумность собаки, и поняла, что больше не хочет устраивать проверки своему стражу. И ещё Гретхен подумала, что была излишне самоуверенна, считая, что ей не составит никакого труда обмануть пса. «Этого не может быть!» — не хотела Гретхен согласиться с таким обстоятельством, но присутствие духа начало покидать её.
Бесцельно переходя из комнаты в комнату, Гретхен теперь лихорадочно искала способ осуществить свои намерения. Привязать Урса? А он позволит? И какая верёвка его удержит? Едва ли таким клыкам понадобится много времени, чтоб растерзать любую верёвку. Да к тому же верёвки просто нет, никакой! Запереть? Но как, если он ходит за своей подопечной след в след? А есть ли здесь запирающиеся двери? Кажется, нет… Впрочем, да! В гостиной двери запираются ручкой! А ручку можно подпереть… Например… Стул подставить! Выбрав стул с подходящей спинкой, Гретхен пошла с ним в гостиную, но не внесла, оставила у двери. В гостиной же ей на глаза попалась корзинка с рукоделием — и идея возникла моментально.
Гретхен села на скамеечку рядом с дверью, поставила корзинку к себе на колени, и принялась сматывать нитки с клубка на клубок. «Спокойно, не нервничай, — одёрнула она себя, разумно полагая, что пёс может почувствовать её нервозность. Гретхен замедлила возбуждённое снование рук. Собака лежала у её ног с закрытыми глазами, но уши насторожённо подрагивали. Скоро клубок выскользнул из рук Гретхен и покатился по полу прочь. Урс открыл глаза и проводил его ленивым взглядом. Через некоторое время история с клубком повторилась.
— Урс, подай! — велела Гретхен, но пёс только равнодушно моргнул.
В четвертый или пятый раз Урс решился — может быть, он подумал, что Гретхен играет с ним, или ему стала досадна строптивость клубка шерсти. Он вскочил и бросился за ним. Гретхен показалось, что ноги её прилипли к полу. Но в момент, когда зубы пса сомкнулись на шерстяном мячике, она метнулась в дверь и захлопнула её за собой. В то же мгновение сильное тело ударилось изнутри, когти скребли, рвали дерево и медную ручку, но спинка стула уже надёжно подперла её.
С бешено колотящимся сердцем Гретхен отступала от сотрясаемой двери. Сквозь цветной витраж, вставленный в неё, Гретхен различала мечущуюся чёрную тень.
Гретхен повернулась и побежала — скорее к той лестнице, в сад!
Звон стекла заставил её стремительно обернуться, и Гретхен онемела от ужаса, увидев, как вместе с осколками витража сквозь дверь выносится длинное, чёрное тело. Ей показалось, что это происходит ужасно медленно — пёс медленно приземлился на лапы, и в следующее мгновение всё приобрело ужасающую стремительность — Урс бросился на неё, и Гретхен закричала, заслонилась руками. Но вместо ожидаемого страшного толчка или боли от раздирающих плоть клыков, Гретхен услышала жалобное поскуливание. Огромный зверь стоял перед ней и жалобно скулил, с морды на пол часто падали капли крови. Торчали обломки стекла, в шею впился длинный, узкий осколок, похожий на лезвие клинка. Короткая шерсть взмокла и чёрно лоснилась. Гретхен попятилась в ужасе от содеянного ею, пёс шагнул за ней и лёг, положив на пол окровавленную морду. Глаза Гретхен наполнились слезами, ноги её не держали, и она безвольно опустилась на колени.
— Урс, милый… Прости меня… Зачем же ты прыгнул, глупый…
Склонившись над израненной собакой, Гретхен горько заплакала. Она плакала о ней и о себе, а пёс молча лежал, вытянув к ней морду, смотрел жёлтыми искринками, изредка помаргивал.
Ларт вернулся незадолго до заката, и ещё со следами дорожной пыли на одежде, вошёл к Гретхен. Переступил порог комнаты и замер. Гретхен сидела на полу, забинтованная голова Урса лежала у неё на коленях. Сквозь белое полотно в нескольких местах проступили алые пятна.
— Что здесь произошло?! Кто посмел?
Встревоженный Ларт опустился рядом с Гретхен на колени, окинул её взглядом.
— Вы сами? С вами ничего не случилось?
Она отрицательно помотала головой.
— Но что с Урсом? Кто это сделал?
— Это я сделала.
— Вы?! Как?.. — растерянно проговорил Ларт.
— Простите меня.
Ларт озадаченно и недоверчиво смотрел на неё, потом перевел взгляд на собаку.
— Урс? — Ларт наклонился над ним.
Пёс с сожалением оторвал голову от коленей Гретхен, стукнул хвостом об пол в знак приветствия хозяина.
Ларт взял Гретхен за плечи, заставил подняться с ковра и усадил в кресло.
— Объясните, что здесь произошло.
Избегая смотреть ему в лицо, она сказала:
— Я… — голос пресёкся, Гретхен сглотнула и начала снова: — Я хотела избавиться от Урса, и заперла его в гостиной… там, где дверь с витражом… А он прыгнул сквозь стекло.
Помедлив, Ларт окликнул собаку и вышел из комнаты. Для Гретхен это было худшим наказанием, чем если бы он дал волю ярости и накричал на неё.
Гретхен осталось лишь наедине со своей виной терзаться запоздалым раскаянием. Наравне с мучительным чувством вины беспокоила её другая мысль — вероятно, теперь ей предстоит узнать недоброго Ларта. Урс для него гораздо больше, чем собака, это друг, и она, Гретхен, смела покуситься на жизнь дорогого Ларту существа. Что ж, теперь она узнает, насколько придуманный ею суровый тюремщик будет соответствовать реальному. Гретхен услышала стук в двери, и сердце её оборвалось.
Ларт молча облокотился на каминную полку. Стиснув на коленях руки, Гретхен не поднимала глаз, со страхом ожидая приговора себе. Но он не собирался начинать разговор — ожидание казалось бесконечным. Он ждет её слов? Переглотнув, Гретхен проговорила:
— Господин Ларт… я искренне сожалею о случившемся…
— Я знаю.
Она несмело подняла глаза.
— Вы теперь… Вероятно, я заслужила сурового наказания, — она смотрела на него с отчаянием.
Он заговорил серьезно, без улыбки:
— Сделать вас ещё более несчастной — вы считает меня способным на это. — Помолчав, медленно продолжал: — Я сказал, что Урс ни при каких условиях не причинит вам вреда. То же относится и ко мне. И душа ваша жаждет поверить в это, но сами вы отчаянно боитесь поверить. Тюремщик стережёт и наказывает. Я — слуга ваш и хранитель, и не моя вина, что вынужденно посягаю на вашу свободу. Подобно тому, как детям не позволяют играть с иголками и булавками, так я не могу позволить вам совершить некоторые поступки, последствия коих принесут вам вред. Не бойтесь меня, доверьтесь. Не ищите в моих действиях злого умысла, не перетолковывайте их на свой манер, ведь любой поступок при желании можно истолковать как в пользу добра, так и в пользу зла. Попробуйте доказать человеку, что белое — это белое, когда он уверен, что белое — это чёрное. Вы же заставляете меня заниматься этим постоянно. И при этом — вы не можете не признать — душа ваша и вправду обрела здесь покой и умиротворение, зачем же вы терзаете её надуманными страхами, которые то ли есть, то ли нет, и страхи ваши, думы, всё равно ничего не изменят в реальном положении вещей. Я понимаю, что не могу ждать от вас доверия, как бы мне того не хотелось, как бы не было мне больно видеть страх в ваших глазах, который вы пытаетесь скрывать. Ваше воображение пугает вас ужасными картинами, которые, якобы, сулит вам будущее… Хотел бы я знать, что оно вам рисует. Насилие над вами? Но может ли быть худшее, чем-то, которому вас подвергали в замке барона? Рабство? Но разве не рабство ваше замужество? Вам довелось испытать худшие формы насилия и рабства — над вашей душой. Я много странствовал, видел много стран и обычаев. Поверьте, даже в гареме какого-нибудь восточного султана вы не испытали бы таких унижений, оскорблений и надругательств. Вашу жизнь превратили в медленную, жестокую пытку, так отчего вам так больно расстаться с нею? Что достойно сожаления в вашем прошлом? Если такое имеется, скажите, и я найду способ вернуть вам то, что вам дорого.
— Господин Ларт… — заговорила Гретхен и умолкла. — Я не знаю, что сказать… Мне нужно подумать. — Помедлив, спросила виновато: — Как вы нашли состояние Урса?
— Опасности нет, не тревожьтесь, он скоро поправится.
— Урс простит меня?
— Я думаю, он за вами вины не знает, — улыбнулся Ларт. — Наверно, ему эта ситуация представилась иначе, чем нам с вами. Он обязан был оберегать вас, а значит, ни на шаг не отпускать от себя. Вдруг вы остались одна, а это — опасность, и ему понадобилось во что бы то ни стало вернуться к вам, что он и сделал. Но ваша вина?.. Её нет.
— Ужасно… — покачала Гретхен головой. — А вы, господин Ларт… вы простите?
Ларт посмотрел на неё, снова улыбнулся.
— Если бы вы могли выполнить одно моё условие.
— Какое? — обеспокоено спросила Гретхен.
— В моей стране нет многих условностей вашего мира. В частности, принято более простое обращение друг к другу. Вам будет слишком неприятно называть меня просто — Ларт, как вы уже сделали однажды?
— И… это ваше условие?.. — недоверчиво проговорила Гретхен.
— Если выполнение его не потребует от вас слишком больших усилий.
— Я… попробую.
— Я буду вам признателен. А теперь — я всё же намерен переодеться.
— Ларт… — остановил его в дверях голос Гретхен. — А как обращаются к женщине… в вашей стране.
— Женщины — особая каста, более высокая. Обращение разное. Но в знак особо доверительных отношений женщина может позволить называть её по имени, без дополнительных обращений.
— Я хотела бы вам это позволить. Это можно?
— Я буду счастлив получить знак вашего доверия мне. Если он искренен.
— Думаю, что да…
— Благодарю вас, Гретхен.
Поклонившись, он вышел. Она закрыла глаза и будто оцепенела, пытаясь заглянуть в собственную душу. Что сейчас произошло? Она думала, что ведёт игру, пытаясь убедить его, будто раскаивается и больше никогда… Но одновременно знала, — раскаяние было искренним! Значит, не играла, а следовала велению сердца? Значит, там, в глубине сокровенных даже от самой неё тайников, зрела готовность поверить, принять, довериться… И окончательно сломало преграду, которую она возводила между ним и собой, то, как он повёл себя после подстроенного ею несчастья с его собакой. Ведь Урс ему очень дорог! А он — простил, более того — сумел понять.
Это с легкостью перевесило всё, что она старательно складывала на другую чашу весов.