Тимотей Кренстон стоит перед выбором
Если Гретхен в мыслях своих и обращалась к воспоминаниям о Тимотее Кренстоне, то ей в голову не приходило, что сэр Тимотей находится сейчас несравнимо ближе тех мест, куда устремлялся ее мысленный взор. Берег Флориды открылся экипажу «Изабеллы» всего на несколько дней позже, чем это произошло на корабле да Ланга. Правда, «Кураж» подошел к полуострову у самой его южной точки, а каравелла «Изабелла» остановилась вблизи Флориды в средней части ее обширного побережья.
В отличие от Ларта, сознательно заплывшего в северные широты, Кренстон правил свой корабль к южной оконечности земель Нового Света, освоенных европейцами. Сэр Тимотей проложил курс, как раз учитывая намерение Ларта начать поиск с северных широт, о чем тот сообщал в своем послании Кренстону. Таким образом, поскольку Ларт пойдет вдоль американского побережья с севера, Кренстон решил двигаться навстречу ему, с юга.
В спешке приготовлений к плаванию Крэнстон всё же предусмотрел, в какие обстоятельства он попадет, оказавшись в совершенно незнакомой, чужой земле. Он просто не мог не воспользоваться тем фактом, что там, куда он намерен держать курс, было сильно влияние Испанской короны. Перед отправкой в эту длительную экспедицию отсчет времени шел буквально на часы, и всё же Тимотей приложил все силы, использовал все свои знакомства, чтобы найти человека, крайне ему в этой экспедиции необходимого. В результате розысков ему назвали имя. Рекомендованный Тимотею испанец в свое время состоял в одном из экипажей эскадры испанских военных кораблей, совершавших плавание к берегам Нового Света. Ему довелось провести несколько лет в переселенческой колонии на американском континенте и, судя по всему, в эти годы судьба весьма благоволила к молодому конкистадору. Когда ничем прежде не примечательный моряк вернулся на родной берег, дела его резко пошли в гору. Он купил большой земельный участок, распорядился выстроить на нем роскошную гациенду и разбить пышные плантации фруктовых деревьев. Теперь, окруженный семейством и многочисленными слугами, он благодушествовал, пожиная плоды бурной молодости.
Где именно находятся владения бывшего конкистадора, Тимотею назвали лишь приблизительно. Откладывать выход в море Кренстон наотрез отказался. И в то время как каравелла «Изабелла» готовилась поднять паруса, прочь по пыльной дороге торопился всадник — курьер Тимотея. Друг и доверенный Кренстона не обманул возложенных надежд: он нашел и де лос Бекалькасара, и — что еще более важно — доводы, которыми удалось убедить абсолютно довольного жизнью плантатора, что ему надо оставить свой удобный спокойный дом и пуститься в рискованную экспедицию. Причем не медля ни часа, ибо необходимо в обусловленное время быть на пристани одного небольшого портового городка, куда зайдет каравелла специально за столь ценным членом экипажа. Тимотей Кренстон на борту «Изабеллы» испытал большое облегчение, когда с пристани на дощатые сходни ступил усталый немолодой человек, поднялся на борт и протянул капитану руку:
— Даниэль де лос Бекалькасар к вашим услугам, сэр.
Плавание через океан прошло весьма успешно. Каравелла несла три крепкие мачты и имела отличную оснастку. При полной парусности и хорошем ветре она развивала до пятнадцати узлов. «Изабелла» была красавицей. Узкая, изящная, с низкой кормой и узким форштевнем. Приподнятый нос украшала статуя, искусно вырезанная из дерева: юная женщина с летящими по ветру волосами и двумя крыльями за спиной, распахнутыми в стремительном полете.
За время плавания выдалось несколько беспокойных дней, в течение которых «Изабеллу» изрядно потрепало в полосе штормов. Но хоть то было хорошо, что ревущий ураганный ветер не заставил отклониться от курса. Он был преимущественно попутным, потому шторма не только не задержали в пути каравеллу, но как будто изо всех сил гнали ее вперед.
Испытание штормом корабль выдержал достойно. А Кренстон получил возможность убедиться, что его не обманули, назвав «Изабеллу» лучшим из кораблей, что стояли в порту.
Когда марсовый сообщил о земле на горизонте, то было побережье Флориды. Здесь Кренстон испытал колебание: начать ли поиски с еще более южных широт? Или же нахождение Гретхен в тех местах настолько маловероятно, что неразумно тратить на время на бесперспективные поиски? Он пригласил на капитанский мостик Бекалькасара.
— Мне нужен ваш совет, — сказал Тимотей, изложив ему свои соображения.
— Смотрите, — чертил де Бекалькасар рукой по карте. — Обогнув Флориду с юга, по Флоридскому проливу мы попадем в Мексиканский залив. Гряда Больших Антильских островов будет отделять нас от Карибского моря. А об этом море уже в те годы, когда я был здесь, стали говорить, как об излюбленном пристанище пиратов. Теплое море, множество островов… Пиратские корабли вставали здесь на ремонт, а экипажи отдыхали и залечивали раны. И прятали награбленное. Я не думаю, что прошедшие годы что-то переменили. Вернее, изменений следует ожидать лишь в том смысле, что теперь Карибское море кишит пиратами. На месте этого человека, которого мы преследуем, я бы поостерегся обосновываться на любом из этих островов, равно как и на побережье — слишком велика вероятность, что однажды заявятся те, кто считает себя единовластным хозяином этих мест. Даже просто зайти в те воды уже составляет определенный риск — наверняка хоть раз да доведется увидеть веселого Роджера. И чем закончится встреча, этого никто предсказать не сможет. Говорят еще, что прибрежные воды изобилуют рифами. И прежде чем идти туда, я бы обзавелся хорошим лоцманом. Если ваш да Ланга человек разумный и осторожный, он сюда едва ли пойдет. Остается Мексиканский залив. Видите, если теперь мы пойдем на юг вдоль побережья Флориды, — повел он пальцем вниз по карте, — мы сможем обследовать длинное побережье этого полуострова, а затем и обширные берега Мексиканского залива. Но если поиски не дадут результата, мы потеряем время вдвойне, потому что возвращаться придется назад вдоль тех же самых побережий. Избежать этой двойной траты времени было бы можно: сейчас идти вдоль северного побережья Больших Антильских островов, обогнуть их с запада и идти назад вдоль южных берегов этой же гряды. Потом спуститься к югу и войти в воды Карибского моря, начать обследовать пиратские берега. Затем из карибских вод перейти в Мексиканский залив. Тут мы опять достигаем Флориды и возвращаемся сюда, где мы теперь стоим. Однако… — де лос Бекалькасар скептически покачал головой, — не стоит рассчитывать, что на деле этот путь окажется столь же легким, как на словах. Поверьте, во мне говорит не трус, но едва ли можно остаться невредимым, забравшись в середину осиного гнезда. Могу еще добавить… сам я в тех местах не бывал, но слышал, что побережья Мексиканского залива не влекут переселенцев. Там лежат пустыни и почти непрерывно дуют сухие ветра. А западное побережье Флориды — болота, кишащие аллигаторами.
— Но «ла флорида» означает «земля цветов», не так ли? У меня было иное представление об этом полуострове.
— Да, по-испански это именно «земля цветов» или «цветущая земля». Мой соотечественник, увидевший этот берег, в изумлении воскликнул «Ла флорида!» и назвал так полуостров. Тропики. Вам приходилось бывать в тропических лесах?
— Да, я имею представление, что это такое.
— В таком случае, вам понятно, почему «земля цветов». Но если бы тропические леса встречали только цветами! К сожалению, они кишат хищниками и смертельно ядовитыми гадами. Да к чему говорить о крупных зверях, когда самые мелкие твари способны свести с ума! А что касается названия, я слышал еще другое мнение. Говорят, что испанский корабль подошел к этим берегам в канун Пасхи. Вы знаете, как звучит ее название по-испански?
— Pascua Florida. Да, эта версия ничуть не хуже первой. Итак, что же мы решим?
— Вот здесь, — Даниэль указал точку на побережье, несколько севернее места, вблизи которого стояла каравелла, — в мое время располагался самый южный форпост переселенцев. До него уже рукой подать. На мой взгляд, разумнее взять курс именно на него. На крайний случай, вы можете зафрахтовать там судно, а лучше два, набрать экипаж из отчаянных голов, возможно, ни раз в тех местах бывавших, поставить над ними кого-то из вашей команды и послать корабли сюда — де Бекалькасар кивнул в сторону темнеющей в миле от «Изабеллы» суши, — обследовать побережья к югу.
Стоя на мостике, Тимотей в подзорную трубу осматривал далекую землю. Лесистый берег был затянут голубоватой дымкой. Он уже принял решение — доводы Даниэля де лос Бекалькасара показались ему убедительными. Ничто не могло подсказать Кренстону, что за все время погони сейчас он как никогда близок к Гретхен. Но уже через минуту он отдаст приказ поднимать паруса, и «Изабелла» повернет в противоположную сторону от цели, к которой стремилась столько дней.
Через несколько дней каравелла вошла в порт того «самого южного форпоста», о котором говорил де Бекалькасар. Теперь это был довольно крупный, процветающий город. Тимотей был несколько удивлен тем, насколько стиль жизни горожан соответствует европейскому образу жизни, почти во всех проявлениях дотягиваясь до его уровня. В нарядах светских дам видны были новомодные веяния Старого Света. И развлечения, и культурная сторона жизни — тут тоже чувствовались самые последние заокеанские тенденции. Сэр Тимотей больше ожидал столкнуться со сложностями нецивилизованных, малонаселенных, да попросту диких обширных территорий.
— Не обольщайтесь, — развеял первое впечатление Даниэль, — не создавайте себе ложных представлений. Хоть я и не был тут достаточно долго, однако минувших лет вовсе недостаточно, чтоб кардинальным образом что-то здесь переменить.
И впрямь, цивилизация отвоевала у бескрайних диких просторов лишь маленькие клочки земли, которые на карте выглядели точками, далеко отстоящими друг от друга, оторванными, разделенными безбрежными, как море лесами. Впрочем, для Тимотея это обстоятельство мало что меняло. Может быть, дело, приведшее его к американским берегам, еще и проиграло бы, если б Кренстон обнаружил тут бьющую ключом жизнь, города с многотысячным населением, где так легко смешаться с толпой, затеряться…
Сэр Тимотей имел достаточно времени, чтобы продумать тактику своих действий по достижении Американского континента, и она не слишком зависела от обстоятельств здешней жизни. Обстоятельствам было угодно свести его с мэром города, но не будь мэра, Кренстон пришел бы к командиру форта или вождю племени.
Выяснив в первую очередь, что Ал да Ланга здесь не объявлялся, он заговорил о другом обстоятельстве, так же важным для него:
— Господин губернатор, мне необходимо послать сообщение своему другу, прибывшему к берегам Америки несколько ранее. Мне известно — но весьма приблизительно, должен сказать — в какой точке американского побережья судно его впервые бросит якорь, и куда он в дальнейшем будет держать курс. Посоветуйте мне, как послать сообщение наилучшим образом? Точнее сказать, я хочу отправить другу письмо всеми возможными способами. Он не знает о моей экспедиции, и я допускаю, что не ждет никаких сообщений. То есть, письмо должно быть послано таким образом, чтоб оно не ожидало, когда за ним явится адресат, а искало бы его само. На ваш взгляд, такое возможно? Разумеется, за финансовую сторону дела я несу полную ответственность. Я компенсирую все издержки, а также обещаю щедрые вознаграждения, лишь бы дело было сделано наилучшим образом.
— Куда именно надо послать сообщение?
— Перед тем, как пуститься в плавание, господин Ларт писал мне, что намерен достичь вот этих мест, — Тимотей подошел к карте, висевшей на стене.
Мэр встал рядом и начал задумчиво разглядывать побережье.
— Далековато… Я смотрю, какие более-менее крупные города и селения… Вот ближайший к нам город, — он уставил палец в точку на карте. — Хотя слово «ближайший» в этом случае едва ли правомерно, но могу вас обрадовать, на этом этапе вам сопутствует удача. Там живет мой кузен, и мы с ним поддерживаем довольно тесные отношения. Так вот, поскольку почта бывает весьма медлительна, кузен выписал из Европы почтовых голубей, и уже два года мы успешно пользуемся голубиной почтой. Таким образом, эту часть пути ваше сообщение проделает очень скоро. М-м-м… что вы скажете, если мой родственник снимет с вашего письма копию и оставит ее у себя?
— В письме не будет ничего конфиденциального. Если дело от того лишь выиграет…
— Копия останется дожидаться адресата и попадет в руки вашего друга, если он вдруг окажется в том городе. Появление нового человека — пока еще значительное событие для нас, любой незнакомец оказывается на виду. В вашем случае это хорошо. Таким образом, ваше сообщение будет лежать и ждать, но одновременно и разыскивать того, кому оно адресовано — ведь оригинал письма отправится дальше… Я не могу рассказать вам, каким будет его дальнейший путь… но уверен, что мой кузен изыщет возможность, подобную той, что нашел я. Таким образом, письмо ваше пойдет до самой крайней точки, — палец мэра переместился по карте, — оставляя за собой цепочку из своих копий. И какое-то звено непременно сработает. Ваш друг никак не минует наиболее значительных прибрежных городов и селений.
— Это звучит обнадеживающе. И всё же тут есть изъян. Судьба моего письма всякий раз будет зависеть от человека, в руки которого оно попадет. Дай Бог, если у того человека окажется доброе, сострадательное сердце, и он с большим пониманием отнесется к свалившейся на него заботе. И тем не менее, самые нежелательные спутники будут у моего письма: неопределенность и случайность. Именно потому я желал бы продублировать свое послание ВСЕМИ возможными способами.
— В таком случае, не следует отказываться от обычного и самого простого пути — почтовый дилижанс. Способ не столь быстрый, но достаточно надежный. Отправьте письма начальникам почтовых служб всех более-менее крупных городов на побережье, отправьте им письмо для вашего друга. Но сделайте еще приписку для почтового служащего, поясните ваши обстоятельства. Ваш друг рано или поздно объявится в одном из тех городов, и письмо будет непременно ему вручено. Хорошо, что вас интересует именно побережье. Земли вдоль береговой линии уже неплохо освоены, даже дороги проложены. Вот если б вам понадобилось забраться вглубь континента… Там дела обстоят иначе. Вы обнаружили бы отдельные фермы, городки, поселения, форты — они так далеко отстоят друг от друга, что связь между ними почти отсутствует. Расстояния между крохотными поселениями исчисляются сотнями миль. Дорог практически нет. В какой-то степени средствами сообщения служат реки, но здешние реки изобилуют порогами и водопадами. Таким образом, вам повезло, что сфера вашего интереса ограничена прибрежными районами. — Хозяин задумался, потирая подбородок, медленно проговорил: — Есть еще один способ… но вот сможете ли вы им воспользоваться…
— О чем вы говорите?
— Об индейской, так сказать, почте… Сам я мало чем помогу вам. Но я мог бы свести вас с человеком, который будет вам полезен. Я надеюсь. Видите ли… если индейцы отнесутся к вашей просьбе благосклонно, можете считать, что вам очень сильно повезло. Во-первых, эти пройдохи вездесущи. Вот кому не нужно дорог, и для них не существует разницы между прибрежными районами и глубоко континентальными. Они всюду чувствуют себя дома. Это во-вторых. В своем-то доме мало что ускользнет от внимания хозяина, любая перемена тут же бросится в глаза. И в-третьих, — я не знаю, каким образом, однако новости между их племенами распространяются так быстро, будто их разносит ветер.
— Я бы хотел попытаться…
Мэр позвонил в колокольчик, и в дверях возник секретарь.
— Распорядитесь, чтобы нашли Хоукса, он мне нужен немедленно, — молодой человек исчез, и мэр опять обернулся к Тимотею: — Я познакомлю вас с человеком… я пользуюсь его услугами, как переводчика. Вы понимаете, хочешь-не хочешь, а приходится общаться с индейцами. Хоукс никогда не отказывает в помощи, но отношения между нами, мягко говоря, не самые теплые. Дело в том, что он чересчур рьяно отстаивает интересы своих приятелей-дикарей. Он не понимает, что я обязан прежде всего учитывать интересы города и его жителей. Короче говоря, вам придется самому постараться найти с ним общий язык, — моя рекомендация может стать дурной услугой — произвести на него впечатление, прямо противоположное желаемому. Я вас представлю друг другу, а уж дальше вы сами.
— Благодарю вас.
— А письмо с голубиной почтой я отправлю тотчас, как вы его напишете.
— Если позволите, я напишу его прямо сейчас, здесь. Пока ожидаем мистера Хоукса.
— Разумеется. Вот тонкая бумага, я пользуюсь именно ею в таких случаях. Вам приходилось ли прежде отправлять письма с голубем?
— Да, приходилось. Я буду лаконичен.
— Приятно иметь дело с человеком, понимающим всё с полуслова, — улыбнулся хозяин.
Секретарь доложил о прибытии мистера Хоукса. Мужчина с темным от загара лицом вошел в комнату, молча поклонился и остановился, ожидая, когда ему объяснят причину, побудившую к такой срочности. Впрочем, лицо его было абсолютно спокойно, не выражало ни малейшего любопытства.
Внешностью Хоукс обладал своеобразной. Черты лица у него были европейские, разве что несколько резковаты. Однако в меру. Во французской Гаскони, к примеру, никому и в голову не пришло бы назвать их резкими. Да, лицо вполне характеризовало его, как европейца. Вот только глаза… Миндалевидный разрез глаз заставил бы предположить, что в этом человеке присутствует кровь иной расы. Добавьте еще сильный загар, темные длинные волосы, забранные сзади в пучок… В совокупности внешность его производила яркое впечатление, подкрепленное еще и не менее своеобразным платьем. Почти вся одежда Хоукса была изготовлена из тщательно выделанной кожи. Куртка и штаны, украшенные бахромой из тонко нарезанных полосок кожи, сапоги с узкими голенищами выше колен, шляпа, наконец, — всё было сшито из замши. Разве что рубашка да шейный платок оказались из хлопковой ткани.
— Мистер Кренстон. Мистер Хоукс, — представил их друг другу хозяин. — Мистер Кренстон наш гость, его корабль лишь сегодня бросил якорь в нашем порту. Он обратился ко мне за помощью, но я думаю, Хоукс, за содействием ему надо было обратиться к вам, а не ко мне.
— Рад с вами познакомиться, мистер Хоукс, — Тимотей протянул руку и почувствовал сдержанное, но крепкое рукопожатие. — Если вы не против, мы оставим господина мэра и продолжим разговор в другом месте. Сейчас время обеда. Что вы скажете, если я приглашу вас к себе на корабль отобедать?
Сэр Тимотей рассказал новому знакомому о причинах, побудивших его предпринять экспедицию к берегам Нового Света. Он не видел причин таиться. Да, он преследует человека, разбившего счастье его, Тимотея, близких друзей. Именно теперь все участники этих событих должны находиться здесь, на американском берегу. Крайне необходимо дать знать Ларту о своем прибытии. Необходимо объединить усилия и действовать согласованно, по единому плану.
— Мне довелось услышать, мистер Хоукс, что индейская почта самая быстрая. Не могли бы вы содействовать мне в установлении отношений с индейцами?
Тимотей умолк, ожидая, что ответит его новый знакомый. Но Хоукс задумчиво разглядывал бокал с вином, который он медленно покачивал в ладони.
— Я хотел бы заблаговременно попросить прощения, если по неведению допущу оскорбительную неловкость. Я впервые в этих местах, потому могу не знать каких-то местных особенностей. Я надеюсь, мы, как люди одной культуры, поймем друг друга. — Хоукс быстро взглянул на Тимотея. — А что касается встречи с местными жителями, тут я очень надеюсь на ваши рекомендации и советы, и они, наверняка, помогут мне избежать ошибок в поведении.
Хоукс поставил бокал на стол, улыбнулся:
— Что вы имеете в виду, говоря о том, что мы люди одной культуры?
— То, что ваша ментальность согласуется, скорее, с традициям Старого Света. Даже если вы долгие годы прожили в этих местах.
— Отнюдь. Я никогда не жил нигде кроме Америки. Я полукровка, метис. Вам об этом разве не сказали?
— Н-нет. Вот в чем дело! Вот почему вам так близки беды и интересы индейцев! — «И вот откуда этот красноватый цвет лица, который я принял за сильный загар!» — подумал Кренстон.
— Вы были со мной искренним. Я считаю долгом ответить вам тем же. Мой отец был англичанин, а мать — индианка из племени паукатан. Сам я чувствую себя скорее индейцем, чем белым, — продолжал Хоукс. — Я был бы счастлив уйти в племя и жить среди братьев по крови и по духу. Жить там, где меня зовут Пау-Тука. Возможно, придет время, когда так и случится. Но сейчас я живу не согласно зову сердца, а следуя холодному рассудку, заставляю себя много времени проводить с людьми, пришедшими на эти земли из-за океана и без всякого права объявившими себя их хозяевами. Даже если они родились уже здесь — они все равно пришельцы, и всё равно нуждаются во мне, потому что этот мир остается для них чужим, непонятным и опасным. Я отдаю на их службу свои знания. Только лишь взамен возможности иметь среди них некоторый авторитет. Когда меня просят быть посредником, проводником или переводчиком, я думаю не о том, чтоб быть полезным бледнолицым, как называют их мои братья. Я думаю, что в таком качестве я наиболее полезен своему племени и всему нашему народу.
— Благодарю вас за откровенные слова, господин Хоукс. Но сказать по-правде, я в замешательстве. Следует ли мне понять, что вы остались равнодушны к тому, о чем поведал я? Что всякое свое действие вы оцениваете на степень благоприятствования вашему народу, а помощь мне, чужаку из-за океана…
— Сэр Кренстон, если бы я хотел сказать, что не собираюсь принимать участия в вас и ваших друзьях, мне бы не понадобилось ходить вокруг да около, пытаясь навести вас на эту мысль! — улыбнулся Хоукс. — Не до такой уж степени я расчетлив, как вам показалось. Я сделаю всё, что будет от меня зависеть. И — не хочу обещать наверняка — но надеюсь, ответ вождя Айя-Дакона будет положительным.
— Господин Хоукс, а как бы вы посмотрели на мое предложение сопровождать нас в дальнейшем пути? Насколько мне было бы спокойнее знать, что всегда со мной рядом надежное плечо человека, на которого я могу положиться именно в вопросах, для меня темных. На знатока здешних правил, обычаев, традиций. А главное — языка.
— Сейчас я вам ничего не скажу. Сколько дней вы намерены стоять в здешнем порту?
— Как можно меньше. Мы поднимем якорь сразу же, как только я отправлю сообщение моему товарищу.
— Что ж, у нас всё же будет время вернуться к вашему предложению. А теперь скажите мне, чем примечателен ваш товарищ? Можно ли его опознать с одного взгляда, даже не спрашивая имени? Видите ли, индеец редко имеет возможность подойти к белому человеку, спросить его имя и сказать: «Мистер, у меня для вас письмо». И есть еще одно обстоятельство. Индейские способы передачи сведений очень своеобразны. Чем стремительнее пойдет сообщение, тем меньше оно сохранит деталей. Только суть. Европейское имя в таком сообщений передать нельзя. Вспомните примету, выделяющую вашего друга.
Тимотей испытал некоторую растерянность, пока в голову ему ни пришла счастливая мысль. Он ведь уже искал однажды Ларта! И не имя его, а именно яркая примета помогла в этом поиске. Человек с огромной черной собакой! Не заметить Урса мог разве что слепой. В том, что пес сопровождает хозяина в этом путешествии, Кренстон ни на секунду не усомнился.
Хоукс посчитал, что нет необходимости Тимотею Кренстону самому отправляться в индейское стойбище и вступать в переговоры об интересующем его деле. Индейцы не очень-то приветствовали появление в селении чужого бледнолицего. Когда визиты подобных «гостей» обернулись полномасштабными военными действиями против коренного населения, индейцам пришлось научиться тому, что незванный гость далеко не всегда заслуживает радушия и гостеприимства. А поскольку индейцам приходилось скрываться и держать в тайне места расположения стойбищ, чтобы защитить свои семьи от уничтожения, то в каждом бледнолицем они видели прежде всего разведчика и доносчика. И пусть на сегодняшний день уже сгладилась острота конфликта, были подписаны договора и соглашения, но никакая сургучная печать не могла с легкостью возвратить поруганное дружелюбие и гостеприимство.
— Если вы доверяете мне, мистер Кренстон, я один отправлюсь в племя и постараюсь убедить старого Айя-Дакона, что вы тот человек, который заслуживает его благосклонности.
— Сколько вам понадобится времени, чтоб добраться до стойбища, встретиться с вождем и вернуться назад?
— Наберитесь терпения. Возможно, меня не будет два-три дня.
Такая задержка на входила в планы Тимотея и он даже подумал, было, не дожидаться возвращения Хоукса. Ведь по сути посредник принесет ему только «да» или «нет»: согласились индейцы помочь или отказались? И каким бы не было их решение, повлиять на него у Кренстона никакой возможности не будет, так есть ли смысл дожидаться и терять время… И всё же он остался ждать, надеясь, что уйдет отсюда с Хоуксом на борту.
Всё нетерпеливое ожидание и досада на вынужденную задержку компенсировались с лихвой, когда посланец вернулся с неожиданной вестью, поменявшей дальнейшие планы Тимотея.
…Эти земли издревле принадлежали большому и сильному народу семинолов. Их территории раскинулись широко на юг и на север вдоль побережья, а также простирались вглубь континента. На юге племена семинолов расселились аж до полуострова Флорида и занимали его весь. Кроме них там можно было встретить разве что индейцев малочисленного в прибрежных районах племени крик — их основные территории лежали несколько севернее и не примыкали к побережью. На северо-западе владения семинолов простирались едва ли не до самых Восточных Лесов, где обитали поухатан, родное племя матери Хоукса. И хотя метис Пау-Тука именно это племя считал своим родным, он не мог бы сказать, что там его дом. У него не было дома, не было семьи. Он жил то в индейском стойбище, то в лесной охотничьей хижине, то снимал дешевую комнату в доме переселенцев. Если его нанимали на работу, он ставил условие, чтоб о жилье позаботится наниматель. Хоукс мог прожить в каком-нибудь форте и год, и два, а потом исчезал и появлялся в тех местах, где, как он считал, его присутствие было нужнее. В результате такой кочевой жизни он всюду чувствовал себя естественно и свободно. Ни от кого не зависел, наоборот, его часто просили о каком-то одолжении, совете, посредничестве. Едва ли ни в каждом большом и малом поселении, возведенном в землях центрального и южного Атлантического побережья, у него находилось множество знакомых и приятелей, одновременно и в индейских стойбищах его принимали как своего человека, уважаемого и достойного полного доверия.
В последний раз в стойбище Айи-Дакона он наведывался более месяца назад и почти не сомневался, что на прежнем месте деревню семинолов уже не найдет. Лето перевалило на вторую половину, и племя кочевало, заботясь о том, чтобы сделать щедрые запасы на зиму. Едва зверь уходил, побеспокоенный охотниками, стойбище снималось и переходило в край непуганного зверья, нетронутых ягодных и грибных угодий. Впрочем, Хоукса нисколько не волновало то обстоятельство, что он понятия не имеет, где искать нужное ему стойбище.
Около полудня поперек его пути возникла река. Речка эта хоть и не отличалась большой глубиной, но была порожистая, суматошная — захочешь перебраться через нее, так будь готов к тому, что коварная стремнина ударит по ногам, собьет, потащит, обдирая о камни. Но имелось и безопасное, удобное для переправы место, где речное русло раздавалось вширь, и река вольготно разливалась, замедляя свое течение. Только чужаки не знали про этот брод, а местные обитатели, если возникала нужда перебраться на другой берег, стремились именно сюда.
Хоукс расположился чуть поодаль, в тени купы деревьев. Едва он успел перекусить и сложить остатки припасов обратно в седельную сумку, как уловил далекий глухой стук копыт — к переправе направлялся еще кто-то. Прошло немного времени, и еще не видя всадников, Хоукс уже знал, что их трое, а по стуку копыт определил, что это индейские лошади. На подобную встречу Хоукс и рассчитывал, надеясь расспросить о том, куда увел свое стойбище старый Айя-Дакон.
Это были совсем молодые воины. Наверное лишь в прошлую осень прошли они обряд посвящения. Насторожились, увидав человека, вышедшего из-за деревьев, один бросил ладонь на приклад ружья, притороченного к седлу у правого колена. Приблизились они ровно настолько, чтобы можно было разговаривать.
— Хой! — поднял Хоукс ладонь в приветствии и на языке семинолов сказал: — Мое имя Пау-Тука.
Юноши переглянулись, и один едва заметно кивнул — его узнали. Молодые охотники принадлежали другому поселению, но хорошо знали, куда увел свое стойбище Айя-Дакон. Следуя их указаниям, к вечеру Хоукс прибыл в Уаллоуа — «долину извилистых вод» и почти сразу обнаружил признаки близкого стойбища.
Встречали его радушно. Неторопливо проезжая мимо вигвамов к центральному жилищу — вождя, он то и дело отвечал на приветствия, несущиеся к нему справа и слева. Едва ноги его коснулись земли, как рядом уже стоял юноша, чтобы принять у гостя повод. Проводив его взглядом, Хоукс обернулся и увидел вождя, стоящего в проеме входа. Поклонился:
— Приветствую тебя, мудрый Айя-Дакон.
Старый индеец уже внешним видом своим внушал почтение. Он был высок — более шести футов ростом, широк в плечах и статен. Двигался он степенно, скупые жесты его были исполнены достоинства. Глаза вождя всё еще оставались острыми и проницательными. Вот и теперь они некоторое время изучали гостя — с чем он явился, не принес ли худых вестей? Видимо, индеец нашел ответ на свои вопросы: глаза его едва заметно потеплели, Айя-Дакон слегка склонил голову в приветствии и отвел полог, приглашая войти.
— Позволь, вождь, я прежде смою с себя пыль и пот. Я в утра в пути, день сегодня был жарким.
Сейчас же мимо Айя-Дакона из вигвама скользнула тоненькая девушка — его младшая дочь, с кувшином воды и полотенцем. Сбросив куртку, Хоукс завернул рукава и, широко расставив ноги, наклонился, подставляя ладони под струю из носика кувшина. Он наслаждался прохладной водой, неторопливо смывал с себя дневной жар, остужал лицо и шею.
Айя-Дакон сидел на своем обычном месте — лицом к входу. Огромная бурая шкура медведя служила ковром для вождя и широко застилала пол вокруг него. За его спиной на жердях остова вигвама был укреплен щит, рядом висела сумка, искусно украшенная бисером, прошитая разноцветными иглами дикобраза, окаймленная бахромой.
Перед Хоуксом стояло большое блюдо с мясом и вареным маисом, приправленным густой подливкой из грибной муки и сливок. Он продлевал удовольствие, обстоятельно и не спеша отрезал маленький кусочек мяса, обмакивал его в соус и отправлял в рот. Смакуя нежный вкус хорошо пропеченного, мягкого и нежного мяса, Хоукс посматривал за спину Айя-Дакона, на его боевой щит. Он хорошо знал, что щит этот не простой. Да, во многих боях он исправно служил хозяину, оберегая его от вражеских стрел и ударов томагавка. Но была у него миссия гораздо выше. Щит был средоточием высшего покровительства, воплощением духов-хранителей племени.
В центре щита проступали изображения буйвола и медведя. Рисунок этот не был выбран по чьему-то желанию, а был подсказан в вещем сне и составлял часть Великой Тайны, мало постижимой для смертного человека. Завеса над нею лишь чуть приподнимается порою, а когда это случится, определяет, разумеется, не сам человек. Именно это произошло с Айя-Даконом, когда он готовился заменить старого вождя, принять на себя власть и ответственность за племя семинолов. В том вещем сне он увидел буйвола и медведя и понял, что это и есть отныне духи-хранители племени. Тогда и был изготовлен мастерами щит с изображением, подсказанным сном. Это наделило его особой силой — в бою духи двух неустрашимых зверей укрывали своим покровительством всех воинов племени, как огромным мистическим щитом, он наделял воинов силой и выносливостью, и приносить удачу.
Айя-Дакон смотрел на гостя и неторопливо, маленьким глотками утолял жажду ягодным взваром. Умело настоянный на барбарисе, напиток приобретал резкость и приятный кисловатый вкус. Старый индеец делал глоток из деревянной неглубокой чаши, держа ее на ладони, и наслаждался тем, как напиток остро ласкает язык и нёбо. Глаза его улыбались.
— Хороший едок хозяину глаза веселит, — проговорил он.
— Гость уж сыт, а глаза всё еще голодные, — засмеялся Хоукс. — Знаешь почему я не часто приезжаю в твое стойбище? Потому что боюсь, спина у моей лошади прогнется, как молодой месяц.
— Зато теперь ей оглядываться каждый раз надо — сел ты уже в седло или только еще собираешься? — хмыкнул Айя-Дакон.
Хоукс расхохотался, покрутил головой.
— И почему, вождь, тебя назвали Большой Бизон? Надо было назвать Колючий Язык.
Когда гость насытился и омыл руки, жена Айя-Дакона бережно сняла с крюка сумку и села рядом с супругом. Из сумки она извлекла трубку Айя-Дакона, мешочек с табаком и палочки для забивания табака и прочистки трубки. Начала неторопливо набивать табак.
Трубка эта по значимости была не ниже племенного щита, но кроме того, еще и изделием удивительной красоты. Головка ее была выточена из камня катлинита и инкрустирована тонкой медной проволокой. Мундштук же был деревянным, отделан резьбой и украшен перьями. Трубка для всякого индейца не просто вещь, а принадлежность ритуала. Пока у индейца есть трубка — он может рассчитывать на помощь высших сил и надеяться быть услышанным Великой Тайной. Потерять трубку — несчастье. Это значит потерять благосклонность высших духов, остаться без их помощи. Не зря ведь индейца, совершившего преступление, первым делом лишают трубки — ее отбирают у него и разбивают вдребезги. А если индеец желает засвидетельствовать кому-то свое уважение и доверие, он не станет тратить слова, изъясняя свои чувства, он просто разделит с тем человеком свою трубку.
А уж трубка вождя стоит в ряду наиболее почитаемых предметов племенного культа. Вождь никогда не раскуривает ее ради удовольствия. Дым трубки — лучшее жертвоприношение Великой Тайне, миру духов. Вождь посылает ароматный дым небу и четырем сторонам света и молится при этом о благоденствии своего племени.
Жена Айя-Дакона с ритуальной торжественностью приготовила и раскурила трубку, затем почтительно передала ее супругу. Лишь когда вождь и гость, в молчании передавая друг друг трубку, несколько раз затянулись и выпустили дым, выражая свое почтение Великой Тайне и призывая ее покровительство, индеец заговорил:
— Забота указала тебе дорогу? Или Пау-Тука соскучился по тишине, которой нет места в селениях белого человека, а шум оскорбляет слух? Захотел услышать ветер над лесным озером? Бледнолицые ставят на его пути стены и заслоны, там ветер молчит или бьется злобно. Что привело тебя?
— Я всегда рад встрече со священной землей предков. Здесь уши слышат звук крыльев мотылька и одинокий крик козодоя, а в журчании воды различают голоса предков. Я пью вкус ветра с благоуханием цветов. Здесь сердце мое радуется. Но вела меня чужая забота.
— С этой заботой ты пришел ко мне. Говори.
Айя-Дакон, полуприкрыв глаза тяжелыми веками, слушал историю Гретхен, Ларта и Тимотея Кренстона. Когда Хоукс изложил суть просьбы, с которой прибыл в селение семинолов, индеец долго еще сидел молча и даже безо всякого движения, и глядя со стороны, можно было бы усомниться, вообще-то слушал ли он собеседника или давно уже ушел в свои мысли и столь глубоко, что не заметил, когда собеседник умолк.
Однако если кто и мог бы быть обеспокоен подобными мыслями, в любом случае, это был бы не Хоукс. Он-то знал, что ни одно его слово не прошло мимо внимания старого вождя. И если он размышляет о чем, то для этого есть основания, ему, Хоуксу неизвестные. Если Айя-Дакон сочтет нужным, он поведает о них. А сейчас надо просто молча ждать, не торопить и не мешать индейцу думать.
— Человек с большой черной собакой? — не поднимая век, проговорил семинол, но это был не вопрос, скорее мысль, высказанная вслух.
— Да, вождь Айя-Дакон.
— Почему ты решил, что нам стоит участвовать в этой истории? Ведь она касается только бледнолицых чужаков.
Хоукс понял, что индейцу нужно какое-то подтверждение его собственным мыслям.
— Этот человек открыт и чист душой. Я читал в его глазах больше, чем он говорил. Он любит ту женщину. Но не одна любовь руководит им. Его проводники — честь и дружба. Я хотел бы быть ему полезным.
Айя-Дакон поднял глаза на Хоукса:
— Как ты думаешь, надо ли ему знать, что человек с большой черной собакой уже заручился поддержкой всех племен побережья?
— Сообщение?
— Да. Он искал по всему побережью след человека, которого преследовал. Но только его. Он не передавал ничего кому-то третьему.
— Кренстон об этом и говорил: его друг еще не знает, что он пришел к нему на помощь. Но, может быть, вождь скажет, — был ли человеку с собакой ответ на его поиск?
— Был, — помедлив, ответил Айя-Дакон.
— …Я находился так близко от нее… — Тимотей Кренстон взволнованно мерил шагами свою каюту. — Так близко!..
— Что вы намерены теперь предпринять?
— Немедленно назад, к берегам Флориды!
Хоукс молчал, и Тимотей замедлил свои шаги, потом остановился, посмотрел на него:
— Вы считаете, я не должен этого делать?..
— Вы и сам уже понимаете, что решение, принятое в горячке, далеко не самое верное.
Кренстон потер подбородок, сел к столу.
— Ларт сейчас на всех парусах летит на юг… И письма моего он не получит… Письмо ждет его на берегу, а он едва ли станет останавливаться — какая причина заставить его промедлить хоть час, когда он спешит к Гретхен?
— Скорее всего, именно так и будет.
— Получается, я должен оставаться здесь и ждать, когда он пойдет мимо этого берега?
— Если вы хотите встретиться со своим другом и согласовать дальнейшие действия. Я думаю, он должен появиться здесь со дня на день.
Сэр Тимотей задумался. Наверняка Ларт выжимает из своего корабля всё, на что тот способен, и стремится на юг с максимальной скоростью. Что выиграет он, Кренстон, достигнув Флориды на пару дней раньше Ларта? Метаться там вслепую, искать следы… Благодаря Хоуксу и проницательному индейскому вождю он получил это важнейшее сообщение, предназначенное Ларту. Или по воле самого проведения попало оно к нему? Едва ли такая удача случится во второй раз, и ему передадут то, что будет предназначаться совсем другому человеку. А ведь Ларта, скорее всего, на берегу Флориды будет ждать новое сообщение с указанием нового следа да Ланга. Как ни крути, а получается, что всего разумнее потерять несколько дней сейчас, дождаться друга и дальше действовать вдвоем, согласно. Иначе за горячность и необдуманную поспешность придется заплатить потерянным временем и бессмысленной тратой сил…
— Вы правы, Хоукс. Как только мне доложат, что вся команда на борту, я прикажу отойти в море на две-три мили и лечь в дрейф. Далее останется только молиться, чтобы Ларт не прошел мимо нас незамеченным, и чтобы время, нас разделяющее, оказалось как можно короче. Что решили вы? Остаетесь ли с нами?
— Сейчас — да. А когда встретитесь со своим другом, решите окончательно, буду ли я вам нужен.
— Отлично. Я рад, что вы с нами.