часы одиночества и воспоминаний
С той минуты, как Аристо покинул её, Гретхен была сама не своя. Она думала о Ларте, о том, что рассказал Аристо, и её пронзало острое чувство любви-жалости. Гретхен корила себя за все резкие, обидные слова, которые когда-либо говорила Ларту. За неприкрытую подозрительность и попытки уличить его во лжи. За смертельную опасность, которой он подвергался из-за неё, и за лишние беспокойства, которые она порой доставляла ему едва ли не преднамеренно…
Гретхен поднялась к себе в комнату, но пробыла там недолго — показалось, что в доме слишком душно. Гретхен стояла у окна и пыталась вдохнуть всей грудью, но что-то давило, теснило её, то ли стыд, то ли вина, то ли жаль… Она снова вышла в сад и бесцельно ходила по дорожкам, выбирая самые глухие и сумрачные. Потом Гретхен вышла в чистому ручью, журчавшему в русле, выстланном галечником. На самом берегу она обнаружила скамью и села. Свежесть, исходящая от прохладной воды остудила её лицо. Непрестанный плеск воды настроил на спокойные размышления заместо напрасных, бессмысленных укоров. Теперь Гретхен перебирала прошлое день за днем, начиная с той ночи, когда уснула в слезах, избитая бароном Ланниганом, а проснулась от прикосновения Ларта. То слабая улыбка трогала её губы, то лицо будто освещалось внутренним радостным светом, то оживали пережитые страдания, обозначались горьким надломом бровей…
Гретхен не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она пришла на берег ручья. Резкий шорох нарушил монотонный шелест листвы в безветренном воздухе. Она обернулась, и увидела вблизи большого черного пса. Радостно вскрикнув, Гретхен вскочила ему навстречу, протянула руки. В следующие секунды она уже стояла на коленях и обнимала его за шею.
— Урс! Милый! Как я соскучилась по себе, хороший мой пес!
Урс всем своим видом выказывал ни меньшую радость. Потом Гретхен увидела ладонь, протянутую к ней, оперлась о неё и встала.
— Трава уже сырая, Грет.
Гретхен молча смотрела на него, и всё, о чём она думала в последний час или два, или три свилось в тугой комок, который лёг в её грудь, и теперь теснил, поднимаясь куда-то к горлу.
— Ларт, — сказала Гретхен, и голос её пресекся, она переглотнула и повторила: — Ларт… Круг Семи уже принял окончательное решение?
— Нет, Гретти, совета ещё не было. Но вам не о чем беспокоиться, я даю слово…
— Погодите, — прервала его Гретхен. — Я не о том… Ларт, если вы хотите, я исполню их волю… Впрочем, нет… Меня мало интересует чья бы то ни было воля. Но если этого хотите вы, Ларт… я согласна, я сделаю так, как вы хотите.
Несколько мгновений он молча смотрел на Гретхен, потом проговорил:
— Я этого не хочу.
— Правда?! — радостная улыбка исчезала в робкой недоверчивости.
— Правда, Грет. Мои товарищи не ошиблись, — вы действительно, та, которая способна стать сосредоточием священного праздника, вы способны стать великолепной, ослепительной женщиной-богиней. Но я этого не хочу. — Ларт говорил, не глядя на Гретхен. Ей показалось, что лицо его превратилось в каменную маску непроницаемости. И ещё ей показалось, что он говорит эти слова против своей воли, с усилием: — Пожалуйста, не спрашивайте меня — почему. Сегодня утром я пришёл к вам, чтобы понять до конца самого себя, и понять, какую позицию я займу на Совете.
— Ларт… — Гретхен невесомо положила свою ладонь на его руку, прерывая его. — Благодарю вас…
Он смотрел на Гретхен несколько секунд, потом улыбнулся:
— Вы преднамеренно укрылись в этой глуши? Ваши слуги сбились с ног, у них ведь нет Урса. Он привёл меня прямо к вам, сам бы я ни за что вас не нашёл.
Гретхен осмотрелась и в замешательства проговорила:
— А не мог бы Урс теперь вывести нас назад?