в которой Веда отпускает Алёну
Вот после того разговора и пришло к Алёне-Веде глухое, как осенняя полночь отчаяние. И так нестерпимо ей стало, что вызвала она из памяти образ человека, который единственно — как думала — мог помочь ей. Из небытия встала перед нею сухонькая старушка. И едва лишь узрела, пред кем стоит, проворно на колени пала, голову низко склонила.
— Велина! — окликнула её Алёна-Веда.
— Приказывай, высокая Госпожа моя! — не поднимаясь с колен, торопливо откликнулась старуха.
— Велина! — с отчаянием, требовательно воскликнула Алёна. — Кого ты видишь пред собой, Велина?
— Госпожу мою, владычицу Веду!
— Не госпожа я тебе!
— Чего же ты хочешь от меня, ясонька моя… — голос Велины неуверен и робок.
— Кого ты видишь?
— Тебя, моя детонька… Но я знаю, что ты…
— …твоя Алёна! Помоги мне, Велина.
— Чем? Говори, дитё! Что хочешь, сделаю для тебя!
— Если бы я знала… У тебя мудрое сердце, Велина. Может быть оно даст ответы на мои вопросы. Хотя… не знаю я даже и того, о чём спросить хочу.
— Тебе ли просить совета. Твоей ли мудрости равняться с моим ничтожным разумом.
Алёна поспешно встала и с белоснежного престола на травянистый берег сошла, опустилась к ногам старухи, взяла в ладони её маленькую руку, прижалась к ней лицом.
— Велина, милая… Это же я, твоя Алёна. Посмотри, видишь ли ты во мне Веду? Я всё ещё Алёна! Мне плохо! Я будто впотьмах блуждаю! Неужто не видишь?! Я только одна, а вокруг меня мрак и ни огонька!
Но не превозмогла себя старая знахарка. Потрясена была, что её Алёна, любимица, утеха старости, вдруг оказалась владычицей Ведой. А пред ней Велина с малолетства трепет в душе имела. С тех самых пор, почитай, как бабка маленькой Вели приметила в ней дар и наставлять стала, замену себе готовить. А уж когда Велине к омуту ходить доводилось, от благоговейного страха сама себя не помнила, ног не чуяла под собой. И теперь — как же ей хотелось помочь! Душу бы за милую Алёну отдала! Но сознание того, что не Алёна — сама Веда помощи от неё ждёт, как невольничьими цепями сковало старуху, лишало воли, остудило разум. Не смогла она. Со слезами вины попросила отпустить её.
И получилось, что искала Алёна-Веда помощи, совета разумного, а гнёт одиночества лишь тяжельше, безысходнее стал. К Господу обращалась — нисходила в душу кротость наместо отчаяния. Но горечь одиночество слаще не становилась. А так необходимо было ей согреться теплом сердечным! Уж очень студёно одной… Да неужто во всем мире не было у ней друга? Кто не смотрел бы на неё снизу, кто был бы равен ей и по разуму, и по душе. Где найти такого? Ведь была она Алёной, страдающей, с душой изъязвлённой… Но одновременно — грозной и неприступной, чуждой человеку Ведой, пред которой в благоговейном страхе склонялась Велина.
…Долго недвижно сидела Алёна-Веда, невидяще глядела в холодное пустое пространство. Потом решительно подняла голову, распрямила спину и проговорила:
— Я — Веда!
Отпустила от себя Алёну.