Кириллу еще не приходилось быть свидетелем мероприятия, которое объявил Гоги. Но что оно значит, он хорошо знал. «Замес» означал профилактическое избиение мужиков и чушкОв. Били просто так, ни за что. Дабы не забывали, кто они есть.
Мужики составляли среднюю, самую многочисленную касту заключенных, и назывались они так потому, что их делом было «пахать». За себя и за воров — представителей высшей касты. Мужик-пахарь составлял, по сути, фундамент зоны. Потому кроме многочисленных обязанностей у него были и некоторые права. Так, к примеру, запрещено было отнимать у мужика положенную пайку хлеба. Нарушителя этого закона ждало довольно суровое наказание.
А бывало и такое, о чем сказал Кириллу Куприянов — авторитет мужика оказывался ничуть не меньше, чем у вора, и слово его весило поболе воровского.
Чушки — рабы, неприкасаемые. Прав они не имеют и с ними можно делать все, что угодно. Попасть в касту чушков легко. Неопрятный, слабый, малодушный или слишком интеллигентный, нарушитель воровского закона, осужденный по неуважаемой, сексуальной статье… любая из этих причин в один миг могла сбросить человека на самое дно лагерного сообщества, превратить его в грязного изгоя.
И вот сейчас, по прихоти Гоги, им, вырванным из сна, надо было всего лишь пробежаться до двери по проходу между кроватями — и спи дальше. Но по обеим сторонам прохода уже стояли бойцы со скрученными мокрыми полотенцами, а то и с ножками от табуреток. Вот сквозь этот строй предстояло бежать. Получить свое, пойти в умывальню смыть кровь, и тогда уж опять на шконку, досыпать.
Кирилл почувствовал, как в голове у него зашумело от внезапно нахлынувшей ярости. И, глядя, как полупроснувшиеся зеки торопливо посыпались с нар, он шагнул в проход, отшвырнул кого-то в сторону и гаркнул:
— Назад!
Мужики затравленно оглянулись, приостановились в нерешительности, не зная, кого слушать: бугра или углового.
— Ты што, дарагой? Зачем шумишь? — изумленно уставился Гоги.
— Мое сословие знаешь? — наклонив голову, исподлобья посмотрел на него Кирилл.
— Какой такой сасловий, а? Я знаю, кто ты есть, дарагой. Што ты хочишь?
— Я мужик, если ты забыл. С меня замес и начинай. Этих — после меня.
— Плохое настроение, да? Зачем людей обижаишь? Мы по закону делать будим. Пачему, дарагой, ни по чину делаишь?
— Чины-сословия… Это ты точно заметил, хоть сословие у меня как у них, но чин другой. И по чину мне на удары отвечать положено, так?
Правило замеса гласило, что во время экзекуции мужики не имели права сопротивляться, а могли только лишь прикрываться руками.
Бригадир шагнул вперед, и Кирилл спиной почувствовал, как позади него мягко и почти беззвучно спрыгнул со своей верхней койки Али. Его-то замес вообще никак не касался, он мог спокойно спать или поразвлекаться как зритель… Долгие минуты бригадир и Кирилл стояли лицом к лицу. Кириллу доставляло своеобразное удовлетворение видеть в глазах Гоги ярость и одновременно — растерянность. Наконец, бригадир воровато отвел взгляд:
— Пачему нада спорит, дарагой? Савсэм не нада. Лучше тихо иди спать. Все идите спать! — повысил он голос.
Только тогда Кирилл обнаружил, что за его спиной стоял ни один Али. Когда продошли и встали плотно угрюмые зеки? Этого он как-то не заметил. Рассмеявшись, он махнул рукой: «Спать».
Прежде чем лезть наверх, Седой мрачно сказал:
— Зачем нарываешься, дурной? Законы не перепишешь. Мужикам не привыкать — ну вломят им на раз больше, на раз меньше, делов-то. А вот опасного врага заполучил.
— Неужто круче Куприянова?
— Да хоть бы не смеялся еще над ним… Ох, дурак ты, Кира, и я вместе с тобой. Чего лезу, спрашивается? Будто мне своих забот мало.
— Не ворчи, Седой. Отбой, я сказал, не слышал что ли?