…Он пришел с работы, усталый. Пока плескался под краном, Даша собирала на стол. Мальчики крутились там же, около Кости. К Даше доносились голоса всех троих, мальчишки были довольны, взвизгивали, заливались смехом — как пить дать, весь пол там будет улит водой. А у Кости голос нисколько не менее счастливый. И абсолютно искренне. Ох Костя-Костя… Эта искренность ставила Дашу в тупик — как он может… вот так?.. Радоваться тому, что в их доме появились эти дети? Разве не понимает он, что сыновья Кирилла встали между ним и Дашей? Ответа на свои вопросы Даша не находила, и оттого, чувствовала себя так, будто они загоняли ее в тупик… А может, не хотела найти их, ответы? Потому что тогда надо было подумать: а душа-то у Кости золотая… теперь она это знает… Как же люди, среди которых он живет столько лет, не знают того, что скоро открылось Даше?! Почему отвели ему место столь незавидное, а он, как будто и свыкся, принял роль никчемного бедолаги… Как такое быть может?! Или сознательно уходила Даша от этого ответа, потому что обнаружив его, тут же надо было отвечать на другой, очень болезненный вопрос: «Что же ей-то делать с ним, с законным мужем? Плюнуть в его золотую душу?.. Что с ним тогда будет?!»
Костя вошел в кухню, еще вытирая полотенцем мокрые, взлохмаченные волосы.
— Что у нас новенького?
— Ничего, — пожала плечами Даша. — Все в порядке. Малышня, давайте-ка дядя Костя поест сначала, — это уже к Саньку с Артемом, обступившим Костю и желавшим немедленно чего-то рассказать ему про машинки, с которыми уже успели заявиться. — Или садитесь за стол, вместе с ним ужинать.
Мальчишки есть отказались и подались из кухни, отложив ненадолго свои «безотлагательные» дела.
— … Костя… знаешь… давай-ка я с Санечкой и Артемом к маме уйду.
Он медленно обернулся:
— Почему?
— Что тут объяснять? Сам ведь все понимаешь…
— Ну вот… а говоришь — ничего нового… — Он опустил голову, помолчал… медленно заговорил: — Даша… ты это… не выдумывай давай. Не надо никуда уходить. Ну куда ты их поведешь в одной комнатке тесниться?
Едва ни вырвалось у Даши, что у мальчишек свой дом имеется, отцовский. Успела прикусить язычок, вдруг увидав, как въяве, усмешку Костину: «Ты хоть дождись его сначала, тогда уж в дом его пойдешь». Да нет, не сказал бы Костя этого, но это ведь и без слов ясно. Малыши-то одни жить в отцов дом не пойдут, значит, она с ними вместе… Тут и впрямь, одно сказать останется: хоть дождись сперва".
— Даша, плохо тебе здесь что ли?
— Да не плохо мне, Костя… Люди-то что скажут?..
— Люди? Про кого? Про меня что ли? — Костя усмехнулся: — Эт мне без разницы, я про себя много чего слышал, привык. А если про тебя… — Он вдруг широко улыбнулся, да не по-хорошему, с каким-то злым весельем: — Я ведь у Кирки учился рты затыкать. Пусть попробуют что сказать. Даша… — он нахмурился, лицо сделалось усталым и как-будто потемнело, — ты не думай, я все понимаю. Коротенькое у меня счастье получилось. Оно уж давно кончилось, да я вроде как с зажмуренными глазами жил, замечать ничего не хотел. А знаешь, когда уже нельзя стало на замечать? Это когда я с пацанятами в тот вечер пришел и увидел… понял… ты их, оказывается, так хорошо знаешь, что различаешь близняшек: кто Артем, кто Санька… Это ведь каким близким надо с ними быть…
Даша нахмурилась, припоминая — как это понял Костя? из чего? И вспомнила, как распорядилась тогда: ты Артемку раздевай…
— Так что, Дашуня, деньки мои счастливые — захотеть, наперечет все перебрать можно. Так хоть не укорачивай их еще больше. Я прошу тебя… побудь еще со мной… сколько сможешь.