Ещё когда ехали за город, Ася подумала, что Калина тоже гонщик и озвучила свою мысль.
— Нет, в качестве гонщика он ни разу в гонках не участвовал, абсолютно не азартный человек, — пояснил Женя. — Просто ему нравится там бывать. Но для гонок Калина — человек уникальный и незаменимый
В чём уникальность их нового знакомого Ася в ту минуту не поняла и не спросила, что-то отвлекло. Но уже после гонок она спросила Женю об одном эпизоде, который запал ей в память и беспокоил.
Во время заездов был момент, когда после отмашки автомобили сорвались со старта, но водитель одного на миг потерял контроль над мощью снаряда на колесах. Возник какой-то дикий угол атаки, автомобиль стартовал боком, его потащило на стартёра, и в толпе зрителей послышались испуганные возгласы. Калина неуловимым образом переменился. Он не сделал никакого движения, но теперь фигура его напоминала сжатую пружину, подобно спринтеру, замершему на старте. К счастью, машина, поймала задние колеса, безукоризненно овладела собой и стала послушной. И всё же, Асю увиденное обеспокоило. Пусть она полный профан и мало чего поняла в происходящем… Но, между прочим, другие, не профаны, явно тоже забеспокоились.
Вот об этом Ася и спросила, когда почти под утро, переполненные искрометными впечатлениями, возвращались они в город. Женя к тому времени поучаствовал ещё в двух заездах, вышел в четверть финала, но дальше не прошёл. Впрочем, проигравшим и огорчённым он не выглядел. А уж Лёлька и Эль и вовсе пребывали в эйфории, так как на втором заезде с ним в машине была Лёлька, а в третьем Эль.
И вот теперь, когда подруг увёз Калина, а Женя вёз домой Асю, она спросила, сильно ли рискует стартёр на своём месте?
— Со слухом вон какая беда, и вообще…
— Со слухом ничего страшного не случится. На рок концертах децибелов не меньше. Я однажды побывал на Лав-параде в Берлине. Выглядит это так: по улице течёт поток из одного-двух миллионов людей, в потоке как щепки плывут огромные грузовики, переоборудованные под электро-сцены. На них ди-джеи, грохочет техно-музыка, полуобнажённые девушки танцуют. И оказался я в фарватере одной из машин. Такого звукового удара я в жизни не испытывал. Звук шёл через подошвы. Я думал, подошвы у сандалий отвалятся. И ещё кругом пищалки всякие, свистки — полный дурдом.
— Про Лав-парад я только в новостях короткие сообщения видела.
— Я как-нибудь тебе расскажу, — Женя не торопился на абсолютно пустой городской улице.
— Ну, про звук, ладно, убедил. Но его же чуть не сбила та машина! Ещё бы секунда… слава Богу, что выправилась.
— А, то дрифтующее авто! Нет, оно никакой опасности для Калины не представляло. У него всё было под контролем. Он просто перепрыгнул бы через капот.
— Как? Ничего себе — просто! — возмутилась Ася, выпрямляясь на сиденье и разворачиваясь к Жене.
— Зуб даю! — клятвенно проговорил тот. — Для него — просто. Он трейсер.
— Подожди-подожди! — Ася подняла раскрытую ладонь. Пытаясь сообразить, пробормотала: — Дрэг-рейсинг… трейсер… — И призналась: — Нет, я не помню, что ты про трейсеров говорил.
— Я про них не говорил. Трейсеры никакого отношения к гонкам не имеют. Ты видела «13-ый квартал», «Ямакаси»?
— Д-да… Ты что… ты хочешь сказать, что Калина вот так же по крышам, как там, в этих фильмах?!
— По крышам он тоже может. Калина занимается паркуром. Это городской вид спорта, из новых, современных. Так же как дрэг-рейсинг. «Паркур» — это от французского военного термина «паркур дю комбатен», что значит «полоса препятствий». В нём соединяются акробатика, лёгкая атлетика, альпинизм и боевые искусства. А человека называют не акробат, не атлет и не альпинист. Его называют трэйсер — «человек, прокладывающий новые пути».
— Ой-ё-ё-ё… — протянула Ася, уже даже не удивляясь, а как бы капитулируя перед обстоятельствами. — Женя, с того вечера в библиотеке я как будто в другом измерении живу. Никогда не интересовалась гонками, никакими экстремальными делами, и вдруг оказываюсь прямо посерёдке этого самого экстрима.
— Тебе это измерение не нравится? Хочешь к креслу, к телевизору, к книжкам, в своё уютное тёплое гнездышко?
Ася медленно, без улыбки повернулась к нему, так ничего и не сказав, снова стала смотреть на дорогу.
— Настя? — позвал он. — Что случилось?
— Ничего, — качнула она головой. Не говорить же ему, как она задыхается в «уютном, тёплом гнездышке» — от одиночества, он острой тоски по утраченному, от необратимости произошедшего с ней и её любимыми… — Ты классный, Женя. Я… и девчонки, мы тебе так благодарны. Ты появился и открыл для нас такую… чертовски интересную грань жизни! Она всегда была рядом, а мы о ней понятия не имели, даже не подозревали. Ты просто ведешь меня ужинать, и я открываю для себя чудо — тот невероятный ресторанчик! Твой звонок — и я оказываюсь на этих нелегальных гонках, и голова идёт кругом от всего, там происходящего. Я про машины столько узнала, сколько за всю жизнь не знала. А про вино? Теперь паркур… правильно я хоть сказала?
— Правильно.
— Ты… — Ася пошевелила пальцами, отыскивая нужные слова, — странный. Был у тебя в детстве калейдоскоп? Сколько ни смотришь — постоянно новый узор, яркий, нарядный, праздничный. По сравнению с ним вокруг всё тускло и блекло. Он притягивает, манит, не оторвёшься. Он обещает узор красивее прежнего…
Женя свернул к обочине и остановился. Спросил:
— Ты хочешь продолжить сравнение?
Ася посмотрела на него вопросительно.
— Суть этих волшебных узоров — разноцветные стекляшки. Обман. Тебя это пугает?
Ася нахмурилась, медлила, не находя ответа.
— Я вовсе… — Вдруг рассмеялась, покачала головой: — Так ты и позволишь разобрать тебя до стекляшек! Брось, Женя, ничего такого я не думала, и твой логический вывод совсем не правильный. Я и сама не помню теперь, куда меня несло с этими аналогиями… так что, не обращай внимания. Ничего умного я не изреку. Под утро. После такой ночи! После глю-вайна! Мне сейчас только спать и ничего больше. Честное слово, я сейчас мало чего соображаю. Забудь.
На лестничной площадке перед дверью Ася никак не могла найти ключ. По второму кругу обшаривала одни и те же карманы и сначала с досадой, потом растерянно бормотала: «Вот этого мне ещё не хватало… да где же он…» — пока Женя не заметил угловатый рельеф, проступающий на ткани нагрудного кармана Асиной куртки. Он расстегнул на кармане молнию и двумя пальцами извлек ключ на брелоке.
— Ох! — облегчённо и обрадовано вздохнула Ася. — Я её уже сто лет не надевала, совсем забыла, где тут карманы!
Женя повернул в замке ключ, толкнул дверь, нашарил внутри выключатель и зажёг свет. Пропустив Асю, сам вошёл следом, закрыл за собой дверь.
— Уф! Дома… — Ася опустилась на маленькую, обитую гобеленом скамейку в прихожей, с закрытыми глазами прислонилась к стене.
Женя присел перед ней и начал снимать сапоги.
— Ты здесь, — утвердительно сказала Ася, не открывая глаз.
— Здесь, — подтвердил он.
— Отлично. Щас будет забег. Мы стартуем и до утра идём параллельными курсами. Пересечение чревато катастрофой. Ищи себе место и ложись спать. Хочешь чаю, кофе — всё там, — бессильно махнула она рукой. — И холодильник где-то там. Считай, что меня нет. М-м-м?
— Принято, — улыбаясь, сказал Женя.
Проснулась Ася поздно. Она и дольше спала бы, не разбуди её телефонный звонок. Ася на ощупь отыскала трубку, отозвалась невнятным со сна голосом.
— Настюша, ты что, спишь ещё? — услышала она мамин голос.
— А, мама… Привет! — она приподнялась на локте, устраиваясь повыше, выпростала руки из-под одеяла. — Ага, сплю ещё. Мы с девчонками вчера допоздна… — и тут до Аси донеслись какие-то позвякивания, шорохи, совершенно неуместные в её квартире звуки. — …допоздна засиделись, — машинально закончила она, слушая приближающиеся шаги.
В дверях появился Женя и встал в проеме, прислонять к косяку. Он смотрел на Асю и улыбался. Только полусонное сознание не позволило ей тотчас сообразить, кто является источником звуков, сосредоточенных где-то в районе кухни. Но все-таки, она вспомнила о присутствии гостя раньше, чем узрела его в дверях. Поэтому встретила его улыбку спокойно, чувствуя себя неуязвимой в зимней фланелевой пижаме.
Ася не догадывалась, что за его улыбкой скрывается любование ею, ещё не вполне проснувшейся, но такой домашней и уютной. В эти минуты Ася ещё не успела нацепить своё дневное лицо, давно обретшее способность скрывать мысли и чувства. Этой необходимой способностью владеют все дневные лица. В какой момент они возникают? Наверное, когда человек утром посмотрит на себе в зеркало и — оп! — в зеркале уже отражается другое лицо, потому что никто никогда не видит в зеркале себя настоящего. Видит по-особому сосредоточенный взгляд, некую значительность в своем облике. Думает: это я. И зеркало не разубеждает его, легко и привычно лжёт. Но сейчас лицо Аси было так беззащитно, так мило и безыскусно.
— Мама, как вы? Здоровы? Как папа? — говорила Ася, не придавая улыбке Жени особого значения.
— Всё в порядке, Асенька. У тебя что нового?
— Всё нормально. Я тебе позже перезвоню, ладно?
— Не звони, нас дома не будет. Нас пригласил папин коллега, мы сейчас уйдём. Я тебе потому и позвонила пораньше, узнать, всё ли у тебя в порядке. Ну, спи дальше. Целую тебя, детка!
— Пока, мамуля.
Ася опустила руку с телефоном на одеяло.
— С добрым утром, — сказал Женя. — Ничего, что я в кухне похозяйничал?
— Не знаю. Надо оценить последствия твоего самоуправства.
— Я их мог бы и сюда доставить. Последствия, имею ввиду… А может, встанешь?
— Может, встану. Если дашь мне такую возможность.
— Даю возможность. И через пятнадцать минут ты объявляешься в кухни. Идёт?
— Угум-с, — согласилась Ася, с блаженным видом ныряя под одеяло.
На лице Жени обозначилось сомнение.
— Примечание, — сказал он. — По истечении оговоренного срока за неявкой известного лица в пределы вышепоименованной территории, лицо… хм-м-м… с прилегающими к нему частями тела, — добавил он, — надлежит упаковать в мягкую тару, коей может служить одеяло, и доставить по назначению.
— Шедеврально! — сон из глаз Ася улетучился. — Теперь вижу — юрист!
— Иди уже. Умывайся, — проговорил Женя, исчезая из её поля зрения.
Ася чуточку постояла под душем, потом немного посушила волосы и в пятнадцать минут, конечно, не уложилась. Когда она появилась в кухне, стол был накрыт к завтраку, фырчала кофеварка, Женя перекладывал со сковороды на тарелку гренки с расплавленным сыром.
— Я подозревал, что пятнадцать минут у нас с тобой разной длины, — ворчливо сказал он. — Но всё-таки надеялся ошибиться.
— Не мелочись, — посоветовала Ася. — К тому же, я торопилась. А это откуда? — Ася смотрела на крупную белую розу, украшающую стол.
— Никогда не угадашь!
Ася задумчиво посмотрела на Женю и, не отвечая, села к столу. Завтракали молча. Иногда Асин отстранённый взгляд останавливался на нём, как будто она решала что-то для себя.
— Настя, что с тобой? — он поставил на стол кофейную чашку.
Она встала, отвернулась к окну.
— Я хочу, чтобы ты ушёл.
— Я вернусь, — помедлив, сказал он.
— Не знаю, хочу ли я…
— Ты сказала, что твои дни стали ярче, праздничнее.
— Я не знаю, хочу ли я этого! — повторила Ася зазвеневшим голосом.
— Скажи… что у тебя случилось? — Женя не знал, как мочь ей заговорить, открыться.
Она медленно, неловко помотала головой: «Ничего».
— Прости, но это неправда. Ася… послушай… позволь мне помочь тебе? Это не поставит тебя ни в какую зависимость. Ты ничем мне не обязана, не обязана отвечать взаимностью. В конце концов, бывают же простые человеческие отношения!
— Ну ты ещё скажи, что будешь мне другом.
— Почему нет?
— Ой, не говори ерунды! — Ася резко вскинула руки, сцепила пальцы на шее в замок, сжала голову локтями, заговорила резко, нетерпимо: — Конечно, вот именно такого друга, как я, тебе не хватало по жизни!
— Чем я обидел тебя?
— Перестань, Женя. Ты — человек-праздник. А я не хочу веселиться. Причем тут «обидел»?
— Я готов с уважением отнестись к твоему желанию. Может быть, я уйду. Совсем. Но не раньше чем пойму, почему должен так сделать. Сейчас я только вижу, что тебе плохо. Сама подумай, могу я послушаться твоего «уходи»?
Ася не отвечала, и Женя, помолчав, сказал:
— Я приеду. Может быть, сегодня… Или завтра. Не знаю.
Ася шагнула к столу, вытянула из пачки сигарету и вернулась к окну. Зажав её в губах, глазами рассеянно повела по подоконнику, по плите, как будто не могла сообразить, чего же ещё не хватает. Зажигалка осталась на столе, рядом с пачкой. Женя несколько раз щёлкнул ею, прежде чем вспыхнул язычок пламени, подошёл к Асе, поднёс огонь к сигарете. Она кивнула в знак благодарности, затянулась, глотнула дым.
— Я не хочу быть назойливым… Даже особо настойчивым быть не хочу. Одно только можно, попрошу? Если велишь оставить тебя, то я хочу понимать — почему я это делаю. Объяснишь?
Асины губы дрогнули в неприятной усмешке. Она вздохнула, и чтобы смягчить впечатление, качнула головой:
— Я попробую. Потом. Не сейчас.
Не могла же она сказать ему, что усмешка как раз означала: мне бы самой это понять.
Женя постоял, потом повернулся и пошёл в прихожую. Когда негромко хлопнула дверь за спиной, и щёлкнул замок, Асины плечи опустилась, из позвоночника будто вынули стальной стержень — она сникла, глаза сделались несчастными, как у горько обиженного ребёнка. Несколько минут она сидела и курила. Казалось — если бы не резкие короткие затяжки, она бы расплакалась. Она докурила сигарету, успокоилось нервное дыхание, Ася встала и пошла к телефону.
— Я тебя разбудила? — спросила она.
— Нет, — прозвучал далёкий Лёлькин голос. — Думаю вот, чего бы слопать.
— Приезжай ко мне. Прямо сейчас.
— Ну… ладно. Только я страшно голодная, чем ты меня накормишь? — Ася глянула на часы — время шло к обеду. Озадаченно перевела взгляд на холодильник, а Лёлька продолжала: — Своим фирменным салатом. Ага?
— Если по дороге чипсы купишь.
— А кукурузу?
— Есть.
— «Бондюэль»?
— «Бондюэль».
— Ну всё. Уже иду.
Ася качнула головой, чуть улыбнулась. Как у Лёльки получается — одним голосом… или одним своим существованием уменьшить тяжесть, давящую на сердце. И уже смягчился упругий, тугой комок в горле, вот уже дышится легче… Ася налила в кастрюлю воду и поставила варить яйца для их любимого салата. Пока они варились, успела порезать луковицу, потом очистила и покрошила сваренные вкрутую яйца, опрокинула туда же банку кукурузы, щедро плюхнула майонеза и хорошенько всё перемешала. Теперь добавить пачку крабовых чипсов и готово. Дешево и сердито. Просто до примитивности и обалденно вкусно.
— …Ну как тебя сказать, чтоб не обидеть? — спросила Лёлишна, глядя в бокал с мартини.
Ася посмотрела на неё, подумала, пожала плечами и отвернулась.
— Аська, бедная ты моя Аська, — вздохнула подруга. — Скажи, чего ты испугалась? Ты что, не видела, что нравишься ему, не понимала, для чего всё?
— Оно как-то само собой шло. Всё с моим участием, но одновременно я как будто в стороне… — медленно сказала Ася. — А сегодня вдруг так резко поняла… уже в стороне нельзя быть… требуется решение…
— Скажи, подруга… Тебе сейчас хорошо жить? Нет, не в смысле хорошо… Устраивает тебя твоя жизнь?
— Я привыкла, — помедлив, сказала Ася. — Мне плохо. Но я так привыкла уже.
— Теперь слушай меня внимательно и, главное, спокойно. И думай. Ты привыкла, или лучше сказать, смирилась, что Артёма и Илюшки нет с тобой. Но ты всё ещё живёшь вместе с ними. Каждую минуту помнишь обоих, думаешь. Ложишься с мыслями о них и встаёшь. Так ведь?
Ася кивнула.
— Не надо говорить, что это неправильно? Что так нельзя жить? — Ася молчала. — Не надо, — ответила за неё Лёлька. — Сама прекрасно знаешь. И вот появился мужик — умный, интересный, состоятельный во всех смыслах. Благодаря ему, твоя жизнь может измениться. Но этого ты как раз и испугалась. Тебе показалось, что это означает — ты должна ещё раз потерять тех, кого любила в прошлой жизни. Совсем уйти от них.
Лёлька вдруг неожиданно и громко хлопнула ладонью по столу. Получилось оглушительно, Ася подпрыгнула, испуганно вскинула влажные глаза.
— Не реви! — со злостью крикнула Ольга. — Не хочу, чтоб ты ревела! Не смей!
— Не кричи, — попросила Ася.
— Кричу потому, что злюсь!
— Я их люблю, — тихо сказала Ася.
— Что?
— Ты сказала — испугалась ещё раз потерять тех, кого любила. Не любила. Люблю.
Повисло молчание. Потом Лёлька проговорила:
— К сожалению, это не имеет значения. Ни для Артёма, ни для Илюшки… — У Лёльки задрожали губы, и она крепко сжала их. Когда заговорила, голос был ровный. — Дакота — твоя соломинка, цепляйся за него и выкарабкивайся, живи! Даже если потом ничего у вас не будет. Сейчас выбирайся. Ты, действительно, привыкла, смирилась, успокоилась. Это называется — сжилась со своим горем. Но к жизни ещё не вернулась. Надо ещё один шажочек сделать. А ты испугалась. Женя как раз такой человек, который поможет. Он умеет тонко чувствовать. Он понимает… Пожалуйста, Ася…
Ася взяла бокал и выпила всё до дна.
— Хватит. Всё, что мне надо было, я услышала.
— И что?
— Ничего. — Ася хмыкнула, глядя, как лицо подруги принимает огорчённое выражение. — Я ещё не знаю. Но больше не надо об этом. Давай про что-нибудь другое.
— Ну что ж… давай про другое. Я сегодня ночью тоже не одна была.
— А с кем? — удивлённо подняла брови Ася.
— С трёх раз отгадай, что это был Калина.
— Ба-а-а-а… Ну, ты даёшь!
— Контуженому человеку нельзя без присмотра оставаться.
— Хм-м-м… А твой стоматолог?
— Пора в романе ставить точку. В душе я её уже сто раз поставила.