Сон её был глубоким и спокойным. Сегодня Ася как будто перешла некий трудный рубеж. Кажется, она сумела многое оставить там, позади. Сон был уже по другую сторону этого рубежа. И, наконец-то, он был глубоким и спокойным. Наконец-то, ей не снилось плохое.
Почему-то, что происходит где-то глубоко внутри — в подсознании ли, в душе — разум тщательно укрывает от человека одёжками рефлексий, сомнений, мыслей, порождённых чувствами и окрашенных в их цвета. И невозможно человеку вывернуться наизнанку, обнажив истину своих поступков и желаний. Похоже, это умеют психотерапевты — вытащить на свет из непроглядных подвалов тебя самого, обшелушив с голенького, неприглядного тельца бесконечные сомнения, мучительные поиски ответов… И показать: твои сомнения и муки — мёртвая шелуха, которая мешает новым росткам жизни. Видишь, ты пытаешься жить тем, что давно мертво. Посмотри сама — оно серое, как давно остывший пепел, сухое, как прошлогодние листья. Но уже весна, и на дереве им не место. Давай, стряхни их!
И пусть бы ты морщилась от созерцания страшненького тельца — думаешь, мы в тех, непроницаемых для разума подвалах, прекрасны, как Афродита, выходящая из пены? — но то был бы шанс откинуть сомнения, принять за истину то, что вовсе не казалось очевидным.
Голос Дакоты, прозвучавший в трубке, отозвался-таки в Асе эхом досады. У неё возникло что-то вроде пресыщения встречами с ним, наполненными яркими, сильными эмоциями. Это оказалось утомительно после долгой внутренней аскетичности. Наверное, она обрадовалась бы, исчезни он из её жизни. Но Женя исчезать не собирался, он без обиняков сказал: «Я сейчас приеду».
Ася уже решила, что откажется куда-либо ехать с ним. И удивилась, когда он попросил:
— Можно просто побыть с тобой? У тебя дома так хорошо, уютно. Не прогонишь?
«Как он догадался?» — Ася глянула цепко, испытующе, но лицо Жени было спокойно, только ожидание ответа читалось на нём.
— Нет, если ты не хочешь дома оставаться, я с радостью, куда угодно, — спохватился он.
— Не поверишь, — хмыкнула Ася, — пять минут назад я подумала: никуда сегодня не хочу. Вот и смотрю — ты не подслушал мои мысли под дверью?
— Мысли подслушивать я не умею, — развёл он руками.- Но рад, что они у нас сошлись.
— Раздевайся и пойдём чай пить, — решила Ася.
— Тогда мои конфеты кстати. А то я уж боюсь показывать их — вдруг опять в штыки примешь, как ту розу? — Он потянул молнию на куртке и вытащил большую коробку конфет.
Ася хмыкнула, впрочем, вполне доброжелательно, взяла коробку и пошла на кухню.
— Проходи. Если хочешь руки помыть, ванная знаешь где.
— Ты голоден? — спросила Ася, когда Женя появился в кухне. — Может, чего посущественнее к чаю?
— Можно посущественнее, — кивнул он.
— Сейчас сообразим чего-нибудь, — Ася открыла холодильник, начала разглядывать его недра, прикидывая, что можно приготовить на скорую руку.
— Можно, я? — услышала она и вопросительно обернулась. — Предлагаю тебе чаем заняться, стол накрыть, а я тут поназадумываюсь. Ты только скажи, чего нельзя трогать.
— Ну, поназадумывайся, — улыбнулась Ася. — Интересно, что из этого выйдет. А трогать можно всё без исключения, весь холодильник в твоем распоряжении.
— Должен предупредить: я не волшебник, я только учусь. Не надо ждать от меня супер-пупер-с-ног-сшибательного. Чтоб не разочароваться.
— А-а-а-а, так мой холодильник — сырье для экспериментов волшебника-недоучки?
— Типа того. Ты хочешь взад разрешение забрать?
— Нисколько не хочу. Единственное просьба — не оживляй мороженую курицу!
Со своей частью дела Ася справилась быстро и теперь с интересом наблюдала, как хлопочет у плиты гость. Созерцаемая картина доставляла удовольствие. Он действовал неторопливо и уверенно. Размеренность движений как будто подчиняла себе весь процесс — всё поспевало вовремя, именно, когда подходила ему очередь. Жене не приходилось ни ждать, ни торопиться.
Он поставил на плиту сковороду с кусочком масла, и пока она разогревалась, отрезал от буханки ржаного хлеба три ломтя, потом каждый из них разрезал по диагонали. Шесть хлебных треугольничков отлично уместились в сковороде. Пока они обжаривались, небольшой кусок подсохшего сыра превратился в пушистую горку натёртого. Женя перевернул хлеб, слегка смазал майонезом, посыпал подрумяненную горячую сторону тёртым сыром, сверху придавил пластиками помидора. Ася сглотнула слюнки. Почему, когда сама готовишь, хлопоты у плиты не выглядит так же аппетитно?
Наконец, он выложил горячие гренки на тарелку, пересыпав их нарезанным соломкой зеленым болгарским перцем.
— Ну, Женя!.. — восхищённо проговорила Ася, — Сдается мне, волшебник-недоучка способен на большее!
— Ага! — с готовностью согласился Дакота. — То ли ещё будет, ой-ёй-ёй!
Оба рассмеялись.
— Кажется, я успела проголодаться, пока ты готовил, — сообщила Ася.
— Так долго? — разочарованно протянул он.
— Нет, так вкусно! Аж слюнки потекли! У тебя любимое блюдо — гренки с сыром? — ехидно спросила Ася и с удовольствием запустила зубки в хрустящий хлебец.
— Не только, — с серьёзным видом ответил Женя. — Ещё яичница с помидорами. Но сейчас мне её нельзя готовить.
— Это почему?!
— Ты что подумала бы тогда? Что я виртуозный готовильщик. И то могу, и другое, и ещё шут знает чего могу! Точно? А в заблуждение тебя вводить, мне никакого резону нету! — он категорически помотал головой. — Не-е-е, нам, знаете ли, чужих достоинств не надобно. Нам, понимаешь, свои девать некуда!
— Да ты ещё и скромняшка! — восхитилась Ася.
— Что есть, то есть, золотой характер тряпицей не закинешь.
Ася фыркнула, едва не облившись чаем.
— Не смеши меня.
— Горазды вы, девушка, двусмысленности говорить! Но я выбираю — пусть это, типа, просьба будет. Не буду смешить. Хотя я вообще всегда серьезен до неприличия. Бери ещё гренки. Кому я готовил?
— Женя, — вкуснятина, пальчики оближешь. Я теперь тоже так делать буду. Но там же вон ещё конфеты!
— Ах ты, сладкоежка! Никуда они не денутся. Съешь ещё хоть один.
Ася покладисто взяла с тарелки ещё один треугольный кусочек. На несколько минут воцарилось молчание, только негромко звучала музыка из маленького магнитофона, стоящего на окне.
— Давно не слушал «Энигму», — сказал Женя. — Мне у них многое нравится.
Звучала медленная, спокойная и обволакивающая музыка. Тягучие электронные пассажи вырисовывали мелодию. С ними сплетались звуки свирели и флейты, мелодичные звуки арфы. И как будто струение воды, всплески…
— Кстати, Брайан Ино, человек, который придумал это направление в музыке, он очень интересный человек. Профессиональный музыкант, но его ещё называют великим мыслителем и провидцем, футурологом.
— Он что, будущее прогнозирует?
— Ну да. Я как-то читал его прогнозы. Вроде бы шутливые, но, по сути, все с глубокой мыслью, всерьёз.
— И что он пророчит?
— Ох, да я теперь уж и не помню… Вот с тобой всегда как на экзамене, — попенял он.
— Сам же начал! — изумилась Ася такому беспардонному переводу стрелок.
— Не мешай мне в уме рыться, — остановил он её категорическим жестом. — Что-то про детей интересное было… Да, про воспитание! Их перестанут растить в любви и заботе, потому как вырастают люди, неприспособленные к жестокому миру. Игрушки у них будут: зверушки с зубками-коготками и непредсказуемым поведением. Занозистые кубики. Хорошо, чтоб токсичные слегка. И площадки детские будут устраивать специально с риском травматизма.
— Вот ничего себе! Весёленькое дело! — возмутилась Ася.
— Меняется общество, — развёл руками Евгений. — Может, и доживём до такого.
— Бедные дети…
— Вот! — вспомнил ещё Женя. — У него про это тоже есть. Только не дети бедные, а учителя. Школьные учителя будут проходить жесточайший отбор у работодателей. Детки, прежде чем принять чела себе в учителя, устроят ему мощный перекрестный допрос.
— В смысле — принять? Что ли дети будут работодателями?
— Вот именно.
— Ну и мир пророчит этот Ино! — Ася состроила недовольную гримасу.
— А что, в нашем мире детки сплошь ангелы? — Ася только вздохнула в ответ. — Да, про Иисуса! Он вернётся на землю. Но ему не поверят и осудят заодно с какими-то сектантами за их преступления.
— Это запросто, — сразу поверила Ася.
— В моде перестанет быть юность.
— О как! И что взамен?
— Пожилые, умудрённые опытом, много в жизни повидавшие. Пластические хирурги будут наводить на физиономии морщины. Но знаешь, что мне очень хорошо запомнилось из его пророчеств? Я даже рассказывал несколько раз в виде шутки. Не поверишь, но это на тему секса.
— Кто бы сомневался?! Так что там у него?
Женя расхохотался, так уморительно совместились нарочито презрительное выражение Асиного лица и любопытство в голосе.
— Для уничтожения нефтяных плёнок в морях-океанах придумают микроб. А он, гад, начнёт жрать всю подряд резину. Из-за повреждения шин начнутся аварии. По этой причине люди больше остаются дома и больше занимаются сексом, но презервативы микроб жрёт тоже и они всё время рвутся. За считанные годы население земли удваивается.
Теперь и Ася расхохоталась:
— Вот это весело! И ужасно. Ничего себе, перспективы!
— Женщины и мужчины вообще поменяются ролями. Мужчины будут краситься, носить всякие побрякушки, а за ними станут гоняться женщины в мешковатой, абы какой одежде.
— О, это уже! У меня родители в Германии, папа там работает. Так они именно так и говорят, можно сказать, слово в слово. Мужчины становятся женоподобными, а женщины перестают следить за собой.
— Вот это обидно.
— И это всё вот тот музыкант? — Ася покрутила головой: — Надо же! Знаешь, я не слышала его имени раньше и не знаю кто он такой. Он что, музыку для «Энигмы» пишет?
— Нет, он родоначальник эмбиент-музыки. Это музыка безо всякого ритма, медленная, спокойная, причём в ней есть как бы отдалённые шумы. Обрывки фраз, бульканье, пение птиц, шелест листьев, шум дождя. Под неё хорошо релаксировать, засыпать. Это ты знаешь. А появилась эта музыка так: Ино лежал в больнице, был прикован к постели довольно долго. И вот однажды то ли в полусне, то ли в полубреду звуки за окном он принял за музыку. Из этого родилась идея. Когда выписался, стал ходить с магнитофоном и всё подряд записывать, все отголоски реальной жизни. Потом стал обрабатывать эти записи — смешивать звуки, комбинировать, микшировать. В результате появилась серия работ под общим названием «Эмбиент». По-английски — «обволакивающее, окружающее». Потом это превратилось в музыкальный стиль, и его так и назвали — эмбиент. Вообще в нём три направления. Утро. Печаль. И тёмный эмбиент. По-моему, названия говорят сами за себя, правда?
— В принципе, да. Хотя я не знаю, что такое тёмный эмбиент. А темы «утро» и «печаль», это у «Энигмы» в каждой композиции найдешь, правильно?
— Да. Абсолютно. А тёмный эмбиент — это жуть, мрак, уже не печаль, а тоска. Готские мелодии. Слушаешь, и как будто переносишься на кладбище, к развалинам старинного замка, под ночной дождь. Мрачная, гробовая электронная музыка, бьёт по нервам скрипка. Мурашки по коже. Короче, в плохом настроении лучше не слушать, запросто вгонит в депрессию. Эмбиент, вообще, психоделическая музыка. Один музыкант говорил, что она такого сорта, что может поднять сознание на много порядков выше.
— Женя, твоя эрудиция пределы имеет?
— Имеет. Но вообще-то пределы эти весьма беспредельны. Я и про инопланетян могу, и про домовых, и вообще… многое могу.
— Ты что, встречался с ними? — страшным голосом спросила Ася.
— С кем?
— С этими, с инопланетянами и домовыми?
— Не скажу.
— Хитрый ты, Женя, но я этот приёмчик очень хорошо знаю: остановиться на самом интересном, чтобы сразу мечталось о следующем разе, когда будет продолжение.
— Ты меня раскусила.
Ася хмыкнула, встала, подошла к окну. Снова поднялся ветер. В безлюдном дворе он гонял редкие жёлтые листья по застывшим лужам. Опять всю ночь будет биться в окно, выть, стонать и заглядывать внутрь…
— Так мама тебе из Германии в то утро звонила?
— Что? — Ася задумалась, не сразу поняла, о чём он спрашивает. — А, мама… Да. Папа у нас физик. Его пригласили в Берлин, в университет. Читает там лекции.
— О-о-о! — с уважением протянул Дакота. — Вон, оказывается, какой у тебя папа! И давно ты одна живешь?
Вопрос был самый невинный, а ответить на него, не соврамши, оказалось непросто. «Одна» и «без родителей» — это ведь разное: то, сколько лет отец с матерью в Берлине, вовсе не значит, что столько же Ася живет в одиночестве. Ася взяла широкий шарф, висевший на спинке стула, набросила его на плечи.
— Они уже около шести лет в Германии, — сказала она, но Женя вдруг заговорил совсем о другом.
— Ты помнишь, спросила, почему я так поздно да ещё в непогоду припёрся в библиотеку?
— Неужто прямо так и спросила? — улыбнулась Ася.
— Нет. Ты другие слова сказала. Но, по сути так. Помнишь?
— Ты сказал, что ответишь при следующей встрече. Обманул.
— Мне показалось, ты не хочешь знать.
Ася неопределенно пожала плечом. Может быть, так оно и есть. Она и без того знает, что он беспардонно вторгся в её жизнь и делает всё, чтобы заполнить собою как можно больше. Это у него получается успешно. А она не то что сопротивляется, она просто понять не может — хорошо ей? Или плохо? Но что она точно знает, так это то, что не желает поощрять его расспросами о подробностях первой встречи. Потому её вполне устраивало, что Женя вроде бы позабыл про её дурацкий вопрос и про своё обещание. И вот поди ж ты, ничего он не забыл. И теперь решил воспользоваться, чтоб затеять какой-то нужный ему разговор.
— Пусть это будет твоей тайной, — усмехнулась она.
— Пусть, — легко согласился он. — Ну, если мои тайны знать не хочешь, может, свои расскажешь? Я видел там фото, — кивнул он в сторону спальни. — Это кто?
На тумбочке у кровати стояли фотографии Ильи и Артёма.
— Муж и сын, — не давая времени проскользнуть никакой мысли, ответила Ася. — Их больше нет.
— Как так?.. Ох, прости…
— Да ладно…
Секунду-другую Женя испытующе смотрел Асе в глаза, потом отвёл взгляд, покрутил головой:
— Знаешь, я когда в первый раз тебя увидел, подумал: какая девушка! светлая, лёгкая… и наверняка всё у неё легко… А потом… Ты помнишь, когда я в первый раз приходил? в читальный зал. И ты была вместо Ольги.
— Да, помню.
— Ну да, ты даже фамилию мою запомнила. В зале сначала никого не было, только я и ты. Я читал, увлёкся, потом как-то случайно, мельком глянул на тебя. И как будто в стенку вмазался на всей скорости… Даже не могу сказать, что у тебя в глазах было. Только ощущение осталось, что они чёрные-чёрные, беспросветные… А ведь думал, у тебя всё легко, как у мотылька… И вдруг такие глаза. Тут к тебе пришли читатели. Ты разговаривала, уходила за книгами, потом ты ушла, и пришла Ольга. Я ждал, а тебя всё не было. Вот, собственно, и всё. Потом я узнал, когда ты опять будешь там работать.
— Это что за осведомитель у тебя?
— Да не осведомитель. Ваша тётя Валя.
— Тётя Валя!!! — удивилась Ася. — Да не может быть!
— Может-может. Но она искренне оскорбится, если сказать, что она сливает информацию кому попало. Просто надо знать, как спрашивать.
— Опасный ты чел, Дакота!
— Какой же я опасный? Я белый пуфыстик.
— Ага, пуфыстик-экстремал.
— И всё же, что у тебя случилось? Понимаешь… я должен знать.
— Да не всё ли тебе равно? — скривила губы Ася. — Нет, в самом деле, Женя. Зачем тебе моё прошлое? Вот она я, такая как есть. А что было… Какая разница? Я сама стараюсь подальше его куда-нибудь задвинуть. А тебе оно и подавно не надо.
— Я не спрашиваю о прошлом у девушек, которые мне нужны на одну ночь.
«Какой привет, такой ответ», — едва не сорвалось у Ася с языка. — Да тут палец в рот не клади!"
Она вернулась за стол, вытряхнула сигарету из пачки, закурила.
— Решил счёт подровнять? Беленький, зубастенький пуфыстик.
Дакота медленно накрыл ладонью её руку, лежащую на столе, потом взял её, прижал к своей щеке. Молча смотрел на Асю. Наконец, сказал:
— Я дурак. Прости.
Ася поморщилась, отняла руку, сказала с неприятной усмешкой:
— Да ладно… Еще подумаешь, что у меня там какая-нибудь позорная тайна. Нет никакой тайны. Была замужем. Был ребенок. Потом несчастный случай и ребёнка не стало. А с мужем развелись. Видать, не связывало больше ничего, — хмыкнула она и затянулась сигаретой. Выдохнула дым тонкой струйкой и сказала: — В общем, это всё в прошлом, пережито-прожито, ушло.
Женя молчал, вертел в руках зажигалку. Потом сказал:
— Обманываешь, что ушло. Ты, прежде чем сказать, в сто одёжек завернулась, в скорлупу, в броню. Только бы не дать повода для сочувствия.
— Послушай, кто тебя просит о каком-то сочувствии?! — вспыхнула Ася и резко смяла сигарету в пепельнице. — С какой стати ты мне допросы устраиваешь? — Обхватив себя руками с зажатыми концам шарфа, она нервно и бесцельно прошлась по комнате. Остановилась перед ним. — Это моё, понимаешь? Только моё! Хочу — расскажу, а хочу, спрячу за семь замков. Кому какое дело?
Он не ответил на её гневные вопросы, а, помедлив, спросил неожиданно:
— Тебе холодно?
— Нет, — удивлённо глянула Ася, тряхнула головой, сказала резко: — Да. Не люблю осень. Осенью всегда холодно.
Он вдруг встал, и Ася оказалась прямо перед ним, не успела шагнуть прочь, Женя положил ладони ей на плечи. Ася подалась назад.
— Нет. Останься так, — не отпустил он. — Просто послушай. Ничего не говори, просто послушай. Конечно, твоё прошлое, оно только твоё. И ты не должна никому и ничего, и в прошлое своё впускать тоже не обязана. Но… — он вздохнул: — понимаешь… я не могу пройти мимо, когда плачут.
— Кто плачет? — Ася с вызовом вскинула голову. — Да что ты выдумываешь?!
— Не выдумываю. Но ты же не ребенок. Это дети могут плакать открыто, громко, наружу. А такая взрослая женщина, как ты, — он улыбнулся одними уголками губ, — считает, что это нельзя. Неприлично. Некрасиво. Заворачивается в сто одежек и плачет в себя. Но всё равно надеется, что кто-то придёт, поймёт, избавит от пустоты.
— Перестань, это неправда!..
— Чш-ш-ш… молчи. Ты знаешь, человеку, оказывается, очень важно, чтоб к нему прикасались. Обняли, прижали, погладили. Без этого человек болеет…
Ладони его тихонько скользнули по Асиным плечам, и она почувствовала, как вопреки всем колючкам, тягостному несогласию в самой себе, неприязни на грани отчаяния, сто её одёжек неудержимо расползаются, распадаются на молекулы. От горячих ладоней Дакоты исходило какое-то на удивление успокоительное, блаженное тепло, и тело нежилось в нём, таяло, с готовностью впускало в себя медленную глубокую волну, и она разливалась по всему телу… нет, прямо в сердце… до боли…
— …ты это чувствуешь и постоянно кутаешься в шаль… но это другой холод, тут даже самая тёплая шаль не согреет… — тихо говорил Евгений, и тёплое дыхание касалось Асиных волос.
Его рука медленно поднялась к шёе и обожгла прикосновением, но одновременно вниз по позвоночнику пробежали мурашки, и Асю сводили с ума взаимоисключающие ощущения, захватившие её. Она ловила смятенные обрывки мыслей: «Нельзя… Он прав… оно бы любому так же отозвалось… Зачем он так близко?» Но кружилась голова, и если бы не кольцо его рук… Как сладко быть в этом обережном кругу живого тепла!.. Оно успокаивает, баюкает. За ним — холодно, одиноко, горько, а здесь… ах, как трепещет и обмирает сердце в болезненно сладкой истоме… Объятая теплом и нежностью, она не могла и не хотела ни о чём думать. Не думать, не анализировать, не контролировать, не вспоминать. Ничего не решать. Пусть всё идёт само собой, пусть другой кто-то подумает за неё и решит. Просто каждой частичкой своей ощущать, — какое это счастье, когда плечи твои укрыты большими тёплыми ладонями.
— …ты кутаешься, чтобы обмануть себя… как будто тебя обнимают.
С ресниц соскользнули слезинки, и их уже стало не сдержать. Ася плакала молча, горько и одновременно счастливо, освобожденно. Ах, как давно не чувствовала она ничего этого… как пронзительно и невыносимо не хватало всего лишь прикосновения…
— Ася…
— Пожалуйста… замолчи… — чуть слышно пробормотала она.
— Тогда скажи ты…
— Что сказать?
— Чтоб я не отпускал тебя.
— …не отпускай…
Евгений положил руку ей на затылок и заставил поднять заплаканное лицо. Тёплыми губами снял слезинки со щёк, с ресниц, и где-то стороной, едва коснувшись её, прошло удивление, что губы его неожиданно мягкие, нежные. А они уже захватили в сладкий, мучительный плен её губы. Поцелуй был долгим. Евгений пил сладость её губ и не мог напиться. Асино сердце готово было взорваться. Так долго спавшая, а теперь разбуженная чувственность захлестнула её с головой, снося всё лишнее, несущественное в эту минуту. Она трепетала, дрожала в его руках. И вдруг не разумом, а каждой клеточкой тела поняла, каких усилий стоит ему сдерживать своё неистовое желание. Руки её скользнули к нему под рубашку, и ладони прикоснулись к горячей гладкой коже. Как потрясающе приятно было так близко чувствовать сильное тело мужчины, скользить руками по его спине и плечам, по буграм мышц и впадинкам, прижиматься к нему, слегка царапать коготками.
Евгений застонал и оторвался от Асиных губ. Легко, без усилия поднял её на руки, она обхватила его за шею, и губы их снова нашли друг друга.
Позже от одного лишь вспоминания о том, как прикосновения нежных рук и горячих губ снова и снова разжигали в ней иступленное желание, стремительной волной горячей дрожи накатывающее на неё… как изнемогала и отдавалась неистово… в сладостно-мучительных судорогах умирала в объятиях… в изнеможении, в полубеспамятстве, покрытая любовным потом, опустошённая до состояния невесомости, выпитая до капельки, раскачиваясь на медленно затухающих волнах наслаждения, и усталая, проваливалась в забытье… Когда позже Ася вспоминала об этом, сердце начинало бухать колоколом, разгоняя по телу кровь волной жаркого томления…
…Её лёгкий сон спугнул какой-то мелодичный звук. Ася открыла глаза и увидела, как Женя, завернутый в шёлковое покрывало подобно римскому патрицию, ставит на тумбочку у кровати бутылку красного вина и два бокала. Он с улыбкой смотрел на Асю, потом наклонился и лёгким поцелуем прикоснулся к усталым губам.
Потом они пили вино, хохотали над чем-то, пока Женя не облил её, когда Ася неожиданно рассмешила его, пригубившего в ту секунду бокал. Она подскочила с воплем и, глядя на пятно, произнесла:
— Так вот вы какие, алые паруса!
Снова расхохотавшись, Женя опрокинул её на спину и умолк, любуясь. Потом наклонился и снял губами остаток вина в ложбинке на груди, медленно провёл языком.
— Ты не представляешь, насколько в этом больше градусов. Я и так от тебя пьян, а сейчас вообще начну безобразия безобразничать.
— Вы нахал, мистер! — сообщила Ася и с видом обличителя уставила на него указательный палец.
— «Нахал» — совсем не значит «прекратите»! — хмыкнул он и поцеловал кончик её пальца.
— Ой, да уже не сомневаюсь я нисколько, что ты начитанный-начитанный!
— Эй, это мой собственный шедевральный перл! — преувеличенно возмутился Женя.
— И врал он искренне и заблуждался честно, — вздохнула Ася словами Вишневского.
— Да-а-а… с кем взялся тягаться… с библиотекаршей!
— Вот именно! Здесь вам не тут! — строго сказала Ася.
Женя с полу-улыбкой задумчиво смотрел на неё.
— Что? — забеспокоилась она.
— Ничего. Пытаюсь сказать, какая ты… а слов нужных не знаю… Просто вот тут, — он положил руку себе на грудь, — сжимается, когда смотрю на тебя, и всё.
Он откинулся на подушку, обнял Асю и привлёк к себе.
— Ася, давай праздник устроим.
— Угу. А как? — закрыв глаза, и наслаждаясь теплом его тела, гладкостью и упругостью кожи, пробормотала она.
— Давай поедем куда-нибудь.
— Например? — не особо вникая в его слова, вздохнула Ася.
— Где осени нет. Чтоб тебе тепло было. Хочешь в Испанию?
Ася открыла глаза:
— Ты шутишь?
— Нисколько. Я уже года два собираюсь. Приятель был в Каталонии на Коста-Брава. Это вблизи французской границы. Он столько рассказывал и с таким восторгом, я решил — обязательно поеду. Сейчас там тепло, купаться можно. Пляжи, горячий песок, море… Правда, давай сбежим от осени! Представляешь, только мы, двое. Как будет здорово! У тебя отпуск есть ещё?
Ася повернулась на живот и покачала головой.
— Ну и ладно, — не увидел в этом проблемы Евгений. — Ты же можешь за свой счёт пару недель взять.
— Я не могу так, Женя…
— Как? — он вопросительно посмотрел на неё.
— Не знаю… всё слишком быстро.
Женя вздохнул:
— Жаль… Послушай! — вдруг осенило его: — Мы могли бы и Ольгу с собой взять!
— Тогда бы и Калину.
— Почему… Калину?
— У них, кажется, роман. Боюсь, что выдаю тебе страшную тайну, но ты спроси у него, как он остаток ночи после гонок провёл?
— Да ты что?! — в крайнем изумлении протянул Женя. — Вот это да-а-а!.. Ай, скромник! Так тогда что, надо к свадьбе готовиться?
— Сразу уж к свадьбе!
— Ася, это ж его знать надо! Он девушку за руку подержит и считает, что уже жениться обязан!
— Реликт! — рассмеялась Ася. — А кто он по профессии?
— О! Тут у него полный Hi-Fi! Самая крутая и востребованная сфера деятельности — «Информационные технологии».
— Э-э… и чем он занимается?
— Компьютерная обработка информации. Это очень интересно. Вообще Калина свободный художник, но за работой ему бегать не приходится, наоборот, работа за ним бегает. Сейчас ведь без компьютера нигде и никак, а специалистов по обработке информации раз-два и обчёлся. Хороших специалистов! — подчеркнул Женя. — А Калина именно хороший и очень востребованный. Взять рекламу. Кто делает агенствам проекты всяких стендов, растяжек, баннеров? А рекламные анимационные ролики. Компьютерные спецэффекты. Калина делает сайты, проектирует объёмный дизайн помещений, телевизионные ролики для разных презентаций! В общем, он специалист во всём, что касается графики, звука, 3D-анимации и тэ дэ, и тэ пэ.
— Круто! Да он молодчина! — с уважением и долей удивления проговорила Ася.
— А то! — с удовольствием подтвердил Женя. — Так мы едем в Испанию?
— Давай не так быстро, — полу-шутя, полу-серьёзно попросила Ася.
Ночью пошёл снег. На тихих ночных улицах он роился под лампами фонарей, возникал из ниоткуда и пропадал в никуда. Тихонько шуршал об оконные стёкла и успокаивался, выстилая белым холодный асфальт и пожухлую траву, дворы, парки, скверы. Наверное, Ася услышала бы сухой шелест снежинок за окном, отдёрнула бы штору и стояла, кутаясь в шаль, смотрела на белые рои. Если была бы одна. Но в эту ночь ей не было дела до колючих белых мух, бьющихся об её окно.
Проснулись они в другом городе. Ещё вчера ветер разбойно свистел по улицам, и город был неспокоен, затаённо тёмный и нечистый, как закоулки мятущейся души. А поутру явился преображенным: чистым, тихим и умиротворённым. Снег скрыл грязное и тёмное, и в мире сделалось светлее. «Земля как будто тоже знала внутренний холод, тосковала… — неожиданно подумала Ася. — И вот пришёл, наконец, снег, обнял, окутал… После первого снегопада в воздухе всегда разлито умиротворение…»
Они неторопливо пили кофе. Сегодня почему-то состояние внутреннего покоя лежало на всём. И на этом начале рабочего дня, тоже. Вроде бы обычное будничное утро. Но сегодня время как будто сказало: «Я к вашим услугам», и сделалось медленным, вмещало их неспешность — долгий утренний поцелуй, завтрак. Нет, конечно, сегодня Асе не было надобности поглядывать на часы, чтоб вовремя выйти из дома и не упустить свой автобус, потому что тогда другой придётся ждать, а в это время холод будет вкрадчиво и упорно подбирается к телу всё ближе… Но ведь не только из-за этого сегодня всё по-другому?
Они пили кофе и молчали, но молчание было таким тёплым, объединяющим, наполненным одинаковыми чувствами и мыслями. В глазах Дакоты нежилась улыбка. Ася сказала:
— Ты откуда знаешь про тактильность?
— А я про неё знаю?
— Не кокетничай, признавайся.
— А зачем ты такими умными словами меня спрашиваешь? Нет что сказать: откуда ты знаешь, что обниматься дюже для здоровья полезно?
Ася рассмеялась:
— Ближе к делу! Отвечай коротко и по существу.
— Да не помню. Читал, наверно. Ты вот тоже знаешь. Откуда, а?
— Я психолог по образованию.
— Ёлы-палы! Вот это да! А я-то кажилюсь, изображаю, что на три метра вглубь вижу! Нет, что, правда?
— Факультет прикладной психологии, специальность психолог-логопед.
— Так почему ты в библиотеке?!
Ася пожала плечами:
— Не захотела по специальности.
— Ой, ты знаешь, мне страшно нужен психолог!
— У тебя проблемы?
— Та не-е-е… В фирму нужен!
— Могу порекомендовать хорошего специалиста.
— Но специалист уже передо мной.
— Женя, я не ищу работу. Мне нравится в библиотеке.
— Не отказывайся сразу. Давай, так: я делаю тебе предложение, а ты обещаешь подумать.
— Хорошо, — улыбаясь, беззаботно согласилась Ася.
— Обманываешь, — грустно заключил Женя. — Не хочешь всерьёз подумать.
— Не хочу.
— Тогда не обманывай. Тогда я потом, позже тебя опять спрошу.
— Попробуй, — опять согласилась Ася.
— Да-а-а, психолог в тебе не дремлет: обезоруживаешь сговорчивостью, но в ней не больше весу, чем в мыльном пузыре.
— Да ладно тебе! Библиотекарь я. И вообще, молодой человек, задумайтесь о своем поведении — лишь только я разоткровенничалась, как вы тут же даете повод пожалеть об этом.
— Да нет, же, Асенька! — воскликнул Женя, мгновенно отбросив шутливый тон. — Я не думал, что тебе так неприятно, — с огорчением сказал он. — Ася… ну обещаю, я буду хорошо себя вести!
— Перестань. Не будь таким серьезным, — рассмеялась она. — Между прочим, мне пора. Что-то мы засиделись.
— Не хочу расставаться с тобой, — сказал он, продолжая сидеть. Потом вздохнул и встал: — Ладно. Куда деваться, поехали. Увезу тебя в твою библиотеку и сразу начну ждать вечера.
— Сомневаюсь я. Неужто тебе никаких дел в фирме нет, кроме как сидеть и торопить время?
— Дела есть. Но я всё равно сто раз на часы гляну сегодня и всё с одной только мыслью.
— Знаешь, Женя… я тебе признаюсь. Я буду думать ту же самую мысль, — Ася обняла его за талию, прижалась.
Действительно, мысли о Дакоте не отпускали её ни на минуту. И ещё она думала, что психолог она, оказывается, плохой. Иначе, как получилось?.. Ведь знала всё, о чём сказал вчера Женя. Но, как выяснилось, одно дело знать всё в теории и совсем другое — применить на практике, да не просто на практике, а к себе самой. Как точно подметил он её навязчивое желание закутаться, создать иллюзию тёплых объятий. Ей-то почему даже в голову не пришло?
Когда-то Ася отлично знала, что прикосновение — это вопрос здоровья. Врачам известно: если человека легонько взять за кисть руки, у него замедлится ритм сердца, понизится кровяное давление. Это и практика показывает, и серьёзные исследования.
В Асином подъезде жила одна стервозная дама. Ася в общем-то никак с ней не пересекалась, единственное — доносился время от времени её визгливый крик, да выслушивала потом сетования бабушки из соседней квартиры: «Опять Нинка крик на весь подъезд подняла, не так ей, видите ли…» Дальше следовала причина визга. Причины Нинкиных скандалов варьировались. А однажды сын бабули, случившийся рядом, добавил к словам матушки: «Мужика нет, вот и бесится».
Спустя какое-то время дама эта вдруг начала по-соседски захаживать к Асе, увидев в ней родственную душу, одинокую и тоскующую. Или звала Асю на свежеиспеченный пирог, на бутылочку вина, под которую так хорошо изливать тоску и обиды.
Тогда Асе не понадобилось много времени, чтоб разглядеть причины психического неблагополучия одинокой женщины. Соседка была явный кинестетик, воспринимала мир через ощущения. В отличие от аудиала, для кого на первом месте звуковые ощущения, и визуала, ориентированного на зрительное восприятие. Завяжи такому визуалу глаза, и он будет реально страдать, так как порвётся его связь с миром. А дама лишена была этой связи из-за скудости ощущений и прикосновений, и остро страдала от этого, мучилась.
Ася посоветовала ей заняться танцами. Та очень удивилась такой рекомендации, но всё же записалась на какие-то танцевальные курсы. И ведь как подменили человека! Глаза засветились, стала куда спокойнее и добрее. Такой малости не хватало человеку, чтобы стать счастливее. Соседи забыли об истерических скандалах в подъезде. Они так и не поняли, что, по сути, скандалы эти были неосознанным криком о помощи.
А когда работала в поликлинике — сколько раз объясняла родителям, что прикосновение — не просто поверхностное физическое касание участка кожи. Что это сильное эмоциональное воздействие, потому как на коже человека расположено около пяти миллионов тактильных рецепторов. Учила избавлять близкого человека от усталости и стресса: «Положите одну ладонь ему на лоб, а другую на шею, под подбородок — результат будет уже через несколько минут. Обязательно обнимите и приласкайте ребенка, если он упал, ушибся, ободрал коленку — от прикосновения происходит повышенный выброс эндорфинов, естественного обезболивающего. Если болен ребёнок, массаж — универсальное и необходимое лекарство. Вы его просто поглаживаете, а иммунная система начинает интенсивно работать».
Ещё на курсе им рассказывали одну историю. Ходила по врачам мама с ребёнком. Малыш был явно болен, а чем — никто не мог понять. Ребёнок часто плакал, вёл себя странно, неадекватно: все дети смеются — он плачет, плачут — он смеётся. К четырем годам всё ещё не говорил. Мать измучилась, дошла до пределов отчаяния. Десятки врачей, сотни диагнозов, денег сколько потрачено бестолку. И всё же им повезло. Нашёлся врач, сумел и болезнь распознать, и правильное лечение назначил. Очень простое и дешёвое. Тактильные ощущения. Поглаживания, объятия, пеленание. Это был экстра-кинестетик. «Дозировка» ласки и нежности оказалась слишком мала для его физического и психического благополучия. С самого рождения он как будто жил в сумрачном и холодном мире, в состоянии тревоги, одиночества и потерянности. Пребывание в постоянном стрессе дало результат — психика ребёнка страдала. К счастью, финал у этой истории был хороший.
«Ох, Женя! — покрутила Ася головой, — Ох, надо с тобой ушки на макушке держать! Ты и вправду на три метра под землю смотришь. Какой тебе психолог на фирму? Ты сам себе психолог».