Хорошо, что в этой чопорной аккуратистке-Германии ничего не происходит экспромтом. Каждый визит заранее обговаривается, точно определяется время встречи. Таким образом, я знала заранее, когда явится врач.
Проснулась чуть свет, и сна как ни бывало. Все утро — как на иголках. Спрашивала сама себя: «Ну что ты с ума сходишь? На пустом месте накрутила или есть реальные причины волноваться?» Я пыталась ответить со всей искренностью и объективностью, но никакой объективности у меня не получалось, все мое самообладание и воля куда-то подевались, я нервничала, чувствовала, что где-то совсем близко притаились слезы, а мой взгляд на часы, наверно, был подобен нервному тику.
Может быть, мне к тому времени и в самом деле нужен был психотерапевт, потому что каждый день, прожитый мною в доме Ральфа, каждый час цеплял на мои нервы дополнительный груз бестолковых поступков, ошибок и промашек, и к сегодняшнему дню нервы звенели от напряжения, удерживая этот груз. Я пыталась доказать самой себе, убедить, что такая реакция неадекватна причине, что это будет обычный визит доктора, и ничего не случится. Но сегодня дар убеждения мне изменил.
К назначенному доктором часу я так себя измотала, что у меня буквально не осталось сил, и я попросила Ральфа из кресла-каталки перенести меня в постель. И буквально перед приходом врача я неожиданно уснула.
Разбудили меня тихие голоса рядом, в комнате, но я продолжала лежать с закрытыми глазами. Почему я так поступила? Сама не знаю. Я продолжала «спать» и услышала, что Марта шепотом просит мужчин выйти в гостиную и дать мне еще несколько минут покоя:
— Бедняжка Рут сегодня плохо себя чувствует. Она только что уснула, и я не стала ей мешать. Думаю, она вот-вот проснется.
— Разумеется, пусть отдохнет, а мы пока побеседуем, господин Ольстин. Вы расск_а_жете мне о причинах, которые побудили вас пригласить меня.
Голос был незнаком, но я неплохо его понимала. Надо же! А в немецком-то у меня прогресс, — подумала я и усмехнулась мысленно — самое время! Понадобятся мне эти успехи? Сколько у меня остается времени, чтобы радоваться им, успехам этим? Может, пора побеспокоиться о том, не забыла ли я русский?
Голоса отдалились, но не стихли — я продолжала слышать их. Видимо, мужчины остановились в коридоре неподалеку от неплотно прикрытой двери. Благодаря этой случайности я смогла услышать весь разговор. Начало рего заставило меня затаить дыхание и ловить каждое слово, изо всех сил стараясь понять его смысл. И одновременно обмирать от услышанного.
Доктор снова попросил Ральфа рассказать подробно, что именно вызывает у него беспокойство и почему он решил, что мне нужен психотерапевт.
— Врач, который наблюдает Рут, порекомендовал вас, как знающего специалиста, и посоветовал пригласить к ней.
— Ах, так это его идея!
— Нет-нет, это я поделился с ним своими тревогами. Он как раз считает, что повода для беспокойства нет. Однако сказал, что мнение хорошего специалиста не помешает.
— Понимаю.
— Я наблюдаю за Рут, и меня многое смущает… — как бы нехотя заговорил Ральф. — Я вижу в ней такие перемены… и не могу их себе объяснить. Почему Рут не всегда понимает меня? Может быть, она плохо слышит? Она прекрасно знала английский. Один из последних классов гимназии она заканчивала в Америке, родители отправили ее, чтоб получила разговорную практику, Рут свободно на нем говаривала… А теперь вообще не воспринимает! Она не понимает этого языка, как будто и не знала никогда. Погодите, — видимо, он остановил доктора, желавшего что-то сказать. — В американской клинике мне объясняли, что так бывает, что это не уникальный случай… Но… неужели до такой степени?! Рут как будто потеряла память.
— Но вас она помнит?
— Не знаю…