При Ральфе я, оказывается, еще держалась. А когда осталась одна, мне просто стало тошно, другого слова я тут найти не могу.
«Ну за что?! — бился во мне горестный стон. — За что со мной так?.. Я разве виновата, что так получилось? Ральф, в чем я виновата перед тобой?! За что меня так?!»
Он ушел… От Рут он не ушел бы… От меня — ушел…
И такая тоска беспросветная навалилась, и жалость — к нему и себе, и стыд, раскаяние, и… обида — горькая-горькая, как отрава. Я закрыла глаза: под веками стало горячо и больно. Шаги… а, все равно… что хорошего я могу ждать? Ничего кроме упрека в любимых глазах, разочарования, обиды… Да ведь не за что меня упрекать, Ральф… только захочешь ли ты понять?
Горячая ладонь легла мне на голову. Лицо Ральфа плыло.
— Прости меня. Я не должен был оставлять тебя сейчас одну.
Я смотрела на него и ни о чем не могла думать, кроме одного: «Ты вернулся: Пожалуйста, пожалуйста, никогда не уходи от меня: Никогда-никогда…» Он вернулся, остальное было не важно.
— Ты не бойся ничего… Все будет хорошо. Я все исправлю… ты прости меня, Анна.
Простить? За что?
В те минуты мы оба выглядели ни лучшим образом, но Ральф… он был как в лихорадке, таким нервным я его еще ни разу не видела.
— Как глупо… Я глупец… Знаешь, я подумал, что наконец-то счастье мне улыбнулось. Я все время боялся тебя потерять…
«С кем он говорит сейчас? С Рут?»
Ральф сел на край дивана, уткнулся лицом в ладони. Не отнимая ладоней, сказал:
— А ты — не мое счастье…
Помолчал. Потом покачал головой:
— Теперь мне так много стало понятно. Ты ведь мне давала это понять, постоянно…
Я?! Давала ему понять?!
— Какой я глупец… Я просто не хотел видеть очевидного. Придумал себе все, и как сладко мне было жить в этом самообмане…
Я не понимала его. Сейчас — не понимала. Я тронула его за руку — Ральф поднял голову, посмотрел на меня, улыбнулся неловко, судорожно.
— Тебя кто-то ждет? — я не сразу поняла, потом торопливо кивнула.
— Муж? Друг?
Я покачала головой.
— Нет? — Ральф смотрел озадаченно. — А… кто?
Я пальцем на пледе написала: «Мама».
— Что? — переспросил Ральф, и я хотела повторить, но он сжал мою руку, потом быстро обнял, прижал к себе: — Мама? Боже мой… — Он переглотнул, отстранил меня, посмотрел в упор: — Скажи мне одно только… Ты не уйдешь?
Я потрясенно смотрела на него, а он вдруг изумленно проговорил:
— Ты плачешь?!
Я потрогала свое лицо и посмотрела на пальцы — пальцы дрожали и были мокрые.
Ральф снова прижал меня, теперь осторожно, бережно, и хрипло сказал:
— Знаешь, мне все равно, как тебя зовут. Я люблю тебя. Я люблю вот эту женщину, — он положил обе руки мне на голову, прижал к груди. — Все, что было раньше… как бледная тень… а ты — вот, живая, бесконечно дорогая. И у меня нет других желаний, кроме одного — чтобы ты была со мной и была счастлива.
Ральф взял в ладони мое лицо, прикоснулся к нему губами и прошептал:
— Не бросай меня.