Как живописна осень! Я любовалась на драгоценные россыпи внизу: выбирай, чего душа просит! Золото — какое пожелаешь, вот благородной солнечной желтизны, вот в красноту. Желаешь рубины — вон красуются, мерцают на ветру, цветом от нежно розового до багрянца и пурпура. Между ними изумруды, переливы малахитовые… Рощи и перелески, проплывающие внизу, были похожи на яркую, фантастической красоты мозаику. Нет, даже весна и лето не смогут похвастать такой многоцветной палитрой, какой владеет роскошная осень. Странно, что природа увядает с такой пышностью…
«Наш самолет совершает посадку в аэропорту Толмачево города Новосибирска…» Для меня эта дежурная фраза прозвучала, как музыка. Ральф накрыл ладонью мою руку, тихонечко сжал.
— Анна, а если я не понравлюсь твоей маме и брату?
Я улыбнулась.
— Дай слово, что не оставишь меня.
— Даю, — улыбаясь, сказала я. — Я клянусь, что тебе придется нелегко, если захочешь от меня избавиться.
— Я? От тебя?
— Ага.
— Я не понял… Ты дала мне слово, что не бросишь, или не дала?
Я молча улыбалась и смотрела на него, потом поднесла к губам его руку и тихонечко прикоснулась к ней губами.
— Анюта, — Ну кто еще кроме него умеет так мило сказать «Аньюта»? Мой слух просто нежился и мурлыкал от счастья, когда Ральф произносил мое имя! — Давай все же позвоним им? Из аэропорта. Позвонишь? Не надо их врасплох заставать. Это не всегда хорошо, понимаешь?
— Позвоним. Конечно, позвоним, милый мой. Просто я не хотела давать им много времени для волнений. Я ведь свою маму знаю, она сейчас в такую панику ударится — как же, Ральф приезжает!
— Паник? Варум паник? Я такой ужас? — Ральф выговорил эту фразу на русском.
Я рассмеялась, а он надулся:
— Я говорить так пльохо на руски? Не надо говорить?
— Ах, дурачок ты мой! Я же от счастья смеюсь, да ты и сам это знаешь. А я знаю, для чего ты дуешься! Это, чтоб я тебя похвалила лишний раз. Скажешь, нет? Тогда ты вруша.
Ральф рассмеялся тоже.
— Я не вруша. Я хочу быть чуточку хитрым, но с тобой это все равно не получается.
Ральф сразил меня наповал, когда заговорил по-русски в первый раз. Мы тогда увиделись после долгой-долгой разлуки. Уже который месяц я жила в горах, в крохотном домике. Где-то неподалеку находился монастырь тибетских лам, но я его ни разу не видела.
В Тибет мы прилетели в начале июня. Я очень удивилась, что целью нашего путешествия оказалась маленькая деревня далеко в горах. Правда, там имелся «отель», в котором нас и разместились, причем, в разные комнаты. С целителем, как мне сказали, я встречусь завтра. Ни я, ни Ральф, и предположить не могли, как произойдет эта встреча.
Меня разбудили чуть свет — зоря только разгоралась, и увели в горы. Ральф об этом узнал, когда проснулся: ему сообщили, что отель я покинула уже несколько часов назад. Возмущение его и попытка скандалить разбились о непрошибаемое восточное спокойствие. «Так надо, — сказали ему. — Это условие Мастера».
— Когда же я смогу увидеть Рут? — сдаваясь, спросил Ральф.
— Этого вам никто не может сказать. Может быть, женщина вернется уже сегодня после встречи с Мастером. И вы сегодня же отправитесь назад. Но лучше, чтобы она не вернулась… Однако, в этом случае вам придется быть терпеливым, если хотите получить то, зачем приехали.
К счастью, у Ральфа появился друг. В селении жил Клод Ламберт, француз, этнограф. Он очень помог Ральфу, иначе его терпения не хватило бы так надолго. Проходил месяц, другой — все это время Ральф, практически, ничего обо мне не знал, и понятия не имел, где я нахожусь. Он потом жаловался мне, что каких только мыслей не приходило ему в голову за это время. И что меня где-то удерживают насильно, что похитили, и он больше никогда меня не увидит. То он думал, что, возможно, я уже где-нибудь далеко за пределами Тибета, то вдруг начинал подозревать, что меня прячут где-то тут, в деревне… «Если бы ни Клод, — признавался Ральф, — я начал бы там все разносить, и попробовали они мне не сказать, где держат тебя».
Клод успокаивал, рассказывал, какой необыкновенный человек этот самый целитель, к которому мы приехали. Клоду даже доводилось с ним встречаться, правда, всего раз — тогда Мастеру понадобился переводчик. Но и одного раза оказалось достаточным, чтобы Клод получил незабываемые впечатления. При прощании Мастер поблагодарил его за помощь, и Клод почему-то машинально подал ему руку, хотя давно уже привык к тому, что здесь нельзя бездумно пользоваться европейскими навыками и традициями. Но Мастер протянутую руку пожал…
— И тут, — рассказывал Клод, — он посмотрел на меня иначе, вроде бы на меня смотрит, но видит что-то еще. Потом сказал, чтоб я отложил экспедицию на неделю. И чтоб моя мама не боялась операции. Я тогда, и правда, собирался пойти в горы, в маленькое поселение, и удивился, откуда ему об этом известно. Удивлялся, пока не узнал, что именно в те дни, на которые я планировал экспедицию, в горах пошли лавины. Мы бы как раз под них попали, если б я его не послушал. А моей матери предстояла операция, на которую она никак не могла решиться. В общем, слова этого человека… они на вес золота. Но в действительности цены у них нет, как нет цены у жизни, счастья, несчастья. Вам очень повезло, что Рут к нему попала. А ты не должен мешать. Ждать, надеяться, быть терпеливым — вот что ты должен делать. Ты хорошо знаешь, какая работа им предстоит — твоей Рут и Мастеру. Поэтому не рассчитывай, что ожидание твое закончится уже через неделю. Ты мог бы сейчас уехать, но я думаю, что это тебе не подходит. В таком случае, придумай себе какое-то дело. Нельзя постоянно думать об одном и том же и только и делать, что ждать. Надолго тебя не хватит.