Виталий и Кира поднялись на самую верхнюю палубу и махали оттуда толпе своих провожающих.
Маленький буксировщик гудком сообщил, что длинная дорога началась, и ему отозвались долгие сигналы вереницы машин, на которых приехали гости Киры и Виталия. Теперь — супругов Глебовых. Ширилась полоска тёмной, в электрических бликах воды, сумерки туманили лица, и Кира торопилась ещё раз посмотреть на них, увезти с собой тепло их глаз. Мама, Света с Максимом, Клавдия Львовна… незнакомые… О, тетя Полина! И Антон. А это — Иван? Да, тот симпатичный официант, их гость Номер один. Удалялся от пристани залитый светом теплоход, сумерки размывали черты лиц, делали их неузнаваемыми. Но Кира знала, что оттуда, от незнакомых и знакомых ей людей льётся на них свет доброты, пожеланий счастья и любви.
Виталий обнял Киру за плечи, прижал к себе. Ветер трепал воздушное платье и фату и казалось, что Виталий удерживает в руках трепетное белое пламя — разожми руки, и ветер с лёгкостью подхватит его, закружит и унесёт.
Они долго оставались там. Уже расплылся в фиолетовой дымке берег, и город превратился в огромную стаю светлячков. Виталий снял пиджак, укрыл им плечи Киры, и не разнял рук, медленно наклонился к её губам, нежно и долго поцеловал.
Кире показалось, что палуба закружилась легко и поплыла из-под ног. Пусть кружится, пусть плывёт куда угодно… только были бы с нею его сильные, надёжные руки, куда угодно… в его крепких объятиях. И Кира теснее прижалась к нему, обняла за плечи, зарылась пальцами в густые волосы.
Новое, неведомое, но властное чувство пробуждалось в ней. Его будили губы Виталия, которые становились всё более настойчивыми и требовательными — прежде он не целовал её так. И Кира хотела, чтобы он прижал её ещё сильнее, чтобы ещё теснее ощутить его мускулистую грудь сквозь тонкое полотно рубашки. Вплотную к ней подступило нечто неиспытанное ею.
В жизни Киры до сих пор не было мужчины. В тот период, когда девчонки из любопытства делают глупости, рядом с ней был Сергей — заботливый, внимательный, осторожно-бережный. Его любовь и вправду сберегла её. Потом на смену периоду безрассудного любопытства пришли времена студенчества. Девчонки ненормально часто обсуждали тему траханья. Кире обсуждать было нечего, и она выглядела белой вороной, вернее ощущала себя таковой, какой-то ущербной, что ли? Это было довольно неприятно, и в какой-то степени она была готова приобрести нужный опыт. Но всё же сильнее оказалась мысль: «Сделать это лишь для того, чтобы не отличаться ничем? Да я сама себя презирать буду!» Если бы кто-то сказал Кире, что у неё сильный характер, она бы засмеялась: «Это у меня?» Но чтобы иметь смелость быть не как все, нужен сильный характер, и он у неё был.
Благополучно миновав детское любопытство, когда познают огонь, обжигаясь о него, а позже — психологический прессинг окружения, Кира повзрослела и поумнела. Когда складывалась более-менее интимная ситуация, и ей надо было решать, Кира думала: «Этот мужчина не нравится мне настолько, чтобы мне захотелось лечь с ним в постель. А сделать это в угоду ему, потому что ему так хочется — с какой стати?» Кто-то ей нравился больше, кто-то меньше, но сердце молчало. Пока не пересеклись в одной точке её дорога с дорогой Глебова. Теперь Кира сама хотела отдать себя ему. И не было места никаким сомнениям и страхам. Она без тревоги, без оглядки шла навстречу неведомому и всё, что от неё требовалось — безропотно уступать его бережным рукам. Она хотела этого.
— Кира… — его дыхание опалило ей шею.
— Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? — прошептала она. — Покажи мне нашу каюту…
Она проснулась и лежала, не открывая глаза. Мягко покачивало. Из приоткрытого иллюминатора тянуло свежестью и слышался плеск воды. Виталий ночью открыл его, когда им стало жарко.
На эти мысли тело отозвалось сладко-томительным воспоминанием, и губы тронула улыбка. Она лежала, и улыбалась своим мыслям, пока рядом не послышался короткий шорох, и горячие губы прикоснулись к её векам.
— Ты не спишь? — потянулась Кира к Виталию.
— Я давно смотрю на тебя, у тебя новая улыбка. Как у Моны Лизы, как будто ты знаешь тайну.
Кира глубоко вздохнула и улыбнулась. Да, она знала тайну. И заключалась она в том, что Кира не просто стала женщиной, она ощутила себя ею — любимой, желанной, соблазнительной, притягательной. Теперь она знала, как любит её Виталий, и это знание давало ей чувство восхитительной окрылённости.
Жила ли на свете девушка, которая не думала бы о первой ночи с мужчиной? Мысли эти волнуют, пугают, тревожат. И Кира тоже и думала, и слышала, и читала, и, кажется, знала об этом всё, поэтому не рассчитывала ни на что особенное. Крепко помнила вычитанную фразу: «Только в кино первая ночь приносит огромное удовлетворение». Кто писал? Мужчина? В таком случае он эгоист и дикарь. Или женщина? Тогда она несчастна. А, может быть, это ей, Кире так повезло, потому что Виталий — особенный. Его дыхание, прикосновение, взгляд, вздох были проникнуты любовью, трогательной заботой и нежностью. Кира купалась в энергии этой любви, как в ласковых солнечных лучах. Да как же прежде она думала, что счастлива? Ведь те знаки любви были ничем по сравнению с тем, что дал он ей теперь.
Как долго она, глупая, противилась своему счастью, отталкивала, гнала прочь. Теперь Кира недоумевала — как удалось ей так бесконечно долго удерживать его на расстоянии? И он — умный, красивый, чья-то мечта и бессонница, был так терпелив с нею, послушен. Как мучительно долго он пробивался к ней сквозь оскорбления, насмешку, презрение. Да что же он увидел в ней, если принял всё как должное, не отказался, прошёл весь путь до сегодняшнего дня. А она — глупая, слепая, мучила его и себя, не могла, отчаянно боялась признать любовь в своём душевном трепете…
— «И ласки суля, как подати, о, как вы жестоко медлите…"* - ласково проводя рукой по его щеке, по волосам, прошептала Кира запавшие ей в сердце слова романса, что пел он для неё в тот вечер, когда она заявилась с Вартаном.
— Что?
— Я люблю тебя, — улыбнулась Кира. — Ты удивительный, замечательный, любимый мой… Знаешь, я буду тебе самой послушной женой.
— А знаешь, куда ведёт дорога из благих намерений?
— Правда-правда!
— Тогда я постараюсь не быть тираном.
Он подсунул руку ей под плечи, привлёк к себе. Кира положила голову ему на грудь и услышала стук сердца. Рука Виталия медленно скользила по Кириной обнажённой спине, другая ласкала шею, волосы. Тёплая, расслабляющая волна разлилась по её телу, нежно толкнулась в сердце. Она услышала, как громче и чаще забилось сердце Виталия, дыхание стало неровным. И в ответ на его желание Кире захотелось снова почувствовать над собой власть его сильного прекрасного тела, слиться с любимым и снова ощутить, что он её, только её и ничей больше…
Кира почувствовала, как приятная прохлада остужает тело, наполненной негой.
— Неужели от этого ещё и дети бывают? — вдруг спросила она. — Вот здорово!
Виталий громко расхохотался. Он смеялся так, что на глазах выступили слёзы. Глядя на него, начала смеяться и Кира. Потом они лежали, утирали слёзы и вздрагивали от новых приступов смеха.
— Ты — моё чудо, — успокаиваясь, проговорил Виталий.
Опершись на локоть, Кира рассматривала мужа. Тонкие прохладные пальцы гладили тёмные брови, запутывались в волосах, пробегали по резко очерченным упрямым губам, по плечам.
— Как щедро тебя Бог одарил, — проговорила она.
— Он знал, кому этот подарок достанется.
— Да, ты — подарок судьбы, — она прикоснулась губами к немного колючему подбородку.
— Тебя не смущает, что я настолько старше тебя?
Кира закрыла глаза, вздохнула счастливо:
— Это замечательно!
— Ну и прекрасно. А тебе пора кое-что узнать обо мне, милая жёнушка. Ты пыталась подобраться к моей тайне, но не там двери искала.
— К тайне? Глебов, не пугай меня.
— А может быть что-то, отчего ты захочешь бросить меня?
Кира посмотрела пристально и серьёзно, проговорила:
— Наверно, нет… За тобой я теперь, хоть в тюрьму… только чтобы вместе.
— Не пугай себя так. Моя тайна тебе понравится.
— Тогда говори скорее.
— Дело в том, что ты вышла замуж за очень богатого человека.
Кира нахмурилась.
— Ну… так я и догадывалась. Я видела, как ты соришь деньгами.
— Ни о чём ты не догадывалась. Я по-настоящему богат. Даже не могу сейчас точно сказать, что я имею. Но состояния наших скороспелых нуворишей по сравнению с моим — забавные пустячки.
— Ой, Глебов, — оторопело сказала Кира, — ты что такое говоришь?
Она села, завернулась в простыню.
— Ты повразумительнее можешь?
— Тогда по порядку. — Виталий закинул руку за голову. — Я — единственный потомок очень древнего и богатого дворянского рода. В этом я, разумеется, не исключение, таких дворян сейчас много, даже какие-то собрания дворянские возобновляют. А что у меня исключительного, так это мой дед. Благодаря ему состояние наше осталось нетронутым, ещё и увеличилось.
— Как?..
— Их два брата было, дед — старший, я говорил. Бог умом его не обидел, и когда страна забродила, он верно понял, какое зелье заваривается. Братья успели свернуть в России все дела и перебросить капитал за границу. Управляющим был их старый друг, и ему предложили эмигрировать, чтобы продолжать вести дела. Для себя эмиграцию братья не признавали. Дед был офицером, для него много значили понятия — Родина, присяга, честь. Наверно, потом они пожалели, что не бежали. Россия их убила. А состояние ничего, жило, росло. Накапливались проценты по вкладам, шёл оборот капитала. Политэкономии тебя в институте учили, должна помнить, что деньги к деньгам липнут. Причём расходов, практически, не было — деньгами никто не пользовался. Всё, что смог отец, так это пару раз встретиться с управляющим, он приезжал в СССР в качестве туриста. Это уже сын того, старого управляющего, дело наше от отца унаследовал. Ну, а мне повезло, время изменилось. Сейчас мы едем в наш дом в Швейцарии, там ждут и готовятся к нашему приезду.
— А как?.. Разве нас отпустят?
— Кира, — Виталий отвёл за спину её рассыпанные по плечам волосы, — ты скоро привыкнешь, что мы — очень богатые люди, а это даёт независимость. Человек с деньгами обретает совсем другой статус.
— Ой, да я вообще не это хотела сказать! — Кира покачала головой и проговорила ошарашено: — Обалдеть! Я этого не переживу!
Виталий лежа обнял её, притянул к себе. Она уткнулась ему в шею, прошептала:
— Глебов, Глебов, кто ты?
— Твой муж. И больше никаких секретов у меня нет.
Кира подняла голову.
— Почему ты раньше не сказал?
— Боялся. У тебя же куча комплексов. Может, ты, как бывшая пионерка, из принципа не пошла бы за миллиардера.
— Неужели я не сплю и всё это наяву? За что мне это? Так не бывает. Это только в сказках Золушка просыпается принцессой, — Кира откинулась на подушку.
— Значит, бывает, малыш, — Виталий наклонился над ней, поцеловал в плечо.
Он взял в ладони её лицо, прикоснулся губами к векам и, когда Кира открыла глаза, Виталий увидел, что они стали другими — какой-то болезненный вопрос стоял в них.
— Что, маленький мой? Что случилось?
Она попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Говори же. Я ещё не умею читать твои мысли, поэтому скажи, о чём ты подумала? Я разрешу все твои сомнения, любовь моя.
— Нет… ничего, я не хочу…
Глебов взял её за плечи, заставил поднять глаза.
— Нет, так не годится. Недоговорённости между нами не будет. Я не хочу, чтобы у тебя на сердце осталось хоть крохотное пятнышко. — Он обнял её, положил тёплую ладонь на затылок, прижал её голову к своему плечу. — Ну, малыш?
Помедлив, она заговорила в тёплый, пропитанный им сумрак, заговорила неловко, прерывающимся голосом:
— Ты удивительный. Ты… Таких вообще не бывает. Но скажи мне… — ей пришлось что-то преодолеть в себе, и она совсем тихо выдохнула ему в шею, — почему в тот день ты был таким другим? Ты не сердись. Я и говорить не хотела…
Кира почувствовала, как поднялась и медленно опустилась грудь Виталия — он сдержал выдох, проговорил:
— Ну что ты, маленькая…
Помолчал, лаская её волосы, зарываясь в них пальцами. Потом отстранил Киру, заглянул ей в глаза, провёл пальцем по щеке.
— Может быть, я смогу объяснить. Не знаю… Ты помнишь, я рано остался один. Отца я страшно любил. А мама… — это вообще необыкновенная женщина была. Я тебе ещё расскажу о них. И внезапно их не стало. Только час назад мы были все вместе, говорили о каких-то ненужных пустяках, и вдруг мне говорят, что их нет, совсем… и больше никогда… Это было страшно. Страшно принять, согласиться. И остались мы вдвоем с Клавдией. Я ей всем обязан. Она сумела дать мне настоящее, дворянское образование. И пою я только благодаря ей, рисую, языки знаю. Но всё это было потом. А с кладбища Клавдия предложила поехать к ней и остаться жить. Я не захотел. Не смог. С ней рядом мне ещё хуже казалось. Я видел, как она страдает и старается этого не показывать. Мне ещё и за неё больно было. Легче становилось, когда оставался один. Не надо было думать о выражении лица, можно плакать, если хочется. И я вернулся домой. Теперь понимаю — эгоистом был, оставляя её в одиночестве. Ведь у неё не было убежища, какое я себе нашёл. Когда одиночество становилось настолько жутким, что квартира казалась мертвецкой, я уходил на улицу. А возраст был как раз тот, когда в стаи сбиваются. Стаю боятся, сторонятся. Это даёт ощущение собственной значимости и силы. А я лидер, вожак стаи — потому что гитара, песни, деньги к тому же. Дед как-то исхитрился и в России кое-что оставить, поэтому в средствах существования мы нужды не испытывали. Льстило всё это, разумеется: авторитет, власть, вершитель суда и расправы. Научился пить, понравилось, потому что забывался, мысли переставали досаждать. Так год, другой, третий… И не осознаешь, что попал в трясину, что ещё немного и уже не выберешься. Просто так уйти, порвать все связи уже невозможно. Нужен крепкий подзатыльник, чтобы вылететь из этого болота. Для меня такой оплеухой стала ты. Только отмываться долго пришлось от того дерьма, — усмехнулся Виталий. — В свою пользу могу только сказать — ни разу наркоты не пробовал и насильником не стал.
Он глубоко вздохнул.
— Ещё рассказывать? Про тот день?
— Не надо, — прошептала Кира, обвила его руками, ткнулась в шею. — Я люблю тебя.
В её голосе Виталий услышал слёзы.
В первом же порту, куда зашёл теплоход по программе турне, их встречали. Едва пассажиры спустились по трапу, к Виталию подошёл мужчина. Немолодой, по-европейски подтянутый и оттого казавшийся моложе своего возраста.
Крепко пожал Виталию руку, заговорил по-русски с едва заметным акцентом.
— С прибытием, господин Глебов. Поздравляю вас с бракосочетанием. Госпожа Глебова, — он поклонился Кире. — Рад познакомиться с вами. Примите мои поздравления.
— Кира, это господин Рудин, наш управляющий. Я говорил тебе о нём.
— Очень приятно, господин Рудин. Муж, в самом деле, говорил мне о вас много хорошего.
Киру изумляла великолепная естественность Виталия, как будто к нему иначе, как «господин Глебов» никогда и не обращались. Или это в генах? Сама она совершенно не понимала, как должна держаться.
— Господин Глебов, — говорил между тем Рудин, — я сделал всё, о чём вы просили. Все формальности улажены. Вот ваши временные визы — ваша и вашей очаровательной супруги.
— Были проблемы?
— Ни на столько серьёзные, чтобы о них говорить.
— Благодарю вас, Анатолий. Сколько времени у нас до самолёта?
— Можем ехать в аэропорт. Прошу в машину.
В прогулках, поездках, развлечениях, в походах по магазинам, поражающим воображение, стремительно пролетали дни, и как одно мгновение промелькнул месяц. А Кира всё не могла отделаться от впечатления, что ей снится прекрасный сон про удивительную страну, про виллу на берегу зеркального озера; снятся люди, говорящие ей почтительно «госпожа Глебова». И самое замечательное было то, что сон этот не кончался.
— Виталий, мне нужен психотерапевт. У меня ощущение, что я живу с отвисшей от удивления челюстью. И дышать нормально я тоже разучилась — от радости я набираю полную грудь воздуха и не успеваю выдохнуть, как снова задыхаюсь от счастья. Я же так инвалидкой стану!
— Успокойся, это не смертельно. Ты скоро привыкнешь.
— А надо? — задумчиво посмотрела на него Кира. — Потом возвращаться.
— Ты думаешь, тебе придётся жить в нищете? Ни о чём не думай, наслаждайся, учись европейскому образу жизни. А ты не хотела бы здесь остаться?
— Ой, ты что?!
— Разумеется, не сейчас. Вообще, ты хотела бы здесь жить?
— А мама?
— Думаешь, она не поедет с нами?
— Ну, у тебя и вопросы!
— Знаешь, почему я ещё не уехал сюда? Клавдия меня удерживала. А её держат могилы. Хочет и после смерти с ними остаться, кто дорог ей был. Но, наверно, так и суждено было, иначе, как бы я встретил тебя? А ты не хочешь позвонить Татьяне Ивановне?
— Можно?!
— Нет проблем. Только звонить надо пораньше из-за разницы во времени. Завтра чуть свет я тебя разбужу.
— Алло, алло, мама, — говорила Кира в полное безмолвие.
И вдруг мамин голос очень ясно и близко сказал:
— Я вас слушаю.
— Мамочка, солнышко, это я! — закричала Кира. — Ты меня слышишь?
— Господи, Кирюша, прекрасно слышу, ты меня оглушила! Откуда ты звонишь?
— Мы в Швейцарии, мамочка!
— Почему в Швейцарии?! Как вы там оказались? В маршруте её нет.
— Ой, мамочка!.. — Кира прикусила губку, пытаясь сообразить что-нибудь, чтобы исправить оплошность. Но как объяснить?
Прикрыв трубку, она умоляюще посмотрела на мужа:
— Я проболталась. Как мы тут оказались?
— Пусть поедет к Клавдии, та всё объяснит.
— Мама, тебе всё объяснит Клавдия Львовна. Вы с ней видитесь?
— Конечно. И созваниваемся почти каждый день.
— Как твоё здоровье, мамочка?
— Отлично, не волнуйся. Ты лучше про себя расскажи, как вы там?
— Нет слов! У меня уже сейчас рассказов на два месяца.
— А с Виталием как?
— Он само совершенство, ты же знаешь. Я бесконечно счастлива, мамочка! Мы привезём тебе кучу подарков!
— С ума сошли! Не вздумайте тратиться на меня.
— Об этом можешь с Виталием поспорить. Хочешь с ним поговорить?
— Здравствуйте, теща.
— Рада слышать тебя, Виталя. Соскучилась по вас. Мне вас обоих не хватает. Спасибо тебе, я по Кириному голосу слышу, какая она счастливая.
— Мамуленька! — у Киры не хватило больше терпения, и она отобрала у Виталия трубку. — Знаешь, у нас сейчас утро, мы только встали. Солнце такое, всю спальню заливает. А окно огромное, во всю стену, и небо голубое-голубое! И горы. Так сверкают, глазам больно. А что сейчас дома?
— А у нас, как у того сатирика, про прогноз погоды: в деревне Гадюкино — дожди. В самом деле, такой ливень хлещет! Давай заканчивать, Кирюша, это, наверно, страшно дорого стоит. Умница, что позвонила. Поцелуй за меня Виталия.
Кира положила трубку и закружилась по комнате, шелковый пеньюар вился вокруг неё.
— Виталя, мне даже страшно становится, до чего я счастливая, сверх всякой меры.
— А разве есть мера? — засмеялся он. — Наверно, все Золушки, когда становятся принцессами, так поначалу себя и чувствуют. А потом привыкают, ворчат на принцев и шлёпают детей.
— Интересно, за что я буду ворчать на тебя?
— Например, что рубашку бросил не там.
— Я с удовольствием буду собирать твои рубашки по всей квартире и никогда не буду ворчать, — торжественно пообещала Кира.
После завтрака Виталий сообщил:
— Приготовьтесь блистать сегодня, сударыня. Мы приглашены на приём. Рудин даёт его в нашу честь.
— Даже так? — удивилась Кира.
— Он со дня нашего приезда вынашивает эту идею, но я убедил его, что надо дать тебе время для адаптации. Теперь прошёл уже месяц, и он не хочет дальше откладывать. Так что — готовьтесь.
— Ой, как интересно! Но я жутко боюсь. Ты знаешь, я сама себе начинаю казаться такой неуклюжей, глупой… Помнишь тот обед? Это было ужасно! И ещё язык. Я чувствую себя такой балдой, когда со мной разговаривают, а я только с дурацким видом улыбаюсь и ничего не понимаю, пока не переведут.
— Опять комплексуешь? Давай по порядку. Нашла что вспомнить. Это был чуть ли ни самый первый день — понятно, как ты могла себя чувствовать. И, тем не менее, ты была на высоте. Разве не видела, они же все были от тебя в восторге.
— Не видела, — призналась Кира. — Я вообще мало что видела.
— Господи, Кирюшка, да я чуть не умер от ревности, а ты ничего не заметила, ты уникальная женщина. А насчёт языка — в этом есть свой шарм. И притом учти, когда ты говоришь, они тоже ни черта не понимают. Кстати, твой английский не так уж плох, и ты так уморительно пытаешься на нём говорить.
— Ах, уморительно! — подскочила Кира. — Ты ещё и насмехаешься!
Она запустила в Глебова диванной подушкой, и, пока он уворачивался, налетела на него, забарабанила по груди кулаками.
— Ой, кто-нибудь, помогите! — завопил Виталий и ринулся наутёк, швыряя в Киру всем, что попадало под руку.
Она в долгу не оставалась, успевая причитать:
— Ох, так больно! Ну, ты дорого мне заплатишь!
С индийским кличем Кира продолжала преследование.
— О-о-о! Только не этим! Спасите меня от этой фурии! И это она обещала, что не будет ворчать!
— Я и не ворчу!
— Вот женское вероломство!
В азарте погони Кира не уловила, когда Глебов повернулся к ней лицом, и влетела прямо в его объятия.
— Мадам, вы арестованы! — проговорил он с вкрадчивостью тигра. — Как насчёт маленькой взбучки? Я намерен получить с процентами за каждую свою травму.
— Только не это! — в притворном ужасе простонала Кира, слыша шуршание молнии за спиной. — Коп, вы ещё не зачитали мне декларацию о правах!
— Сейча-а-ас, я тебе её по слогам зачитаю! — пообещал Глебов.
Они не скоро увидели, до какой степени разгромили комнату, стали спешно наводить порядок. Смеясь, перебрасывали друг другу вещи, водворяли их на законные места. Когда следы преступления были заметены, улики ликвидированы, и супруги Глебовы стали походить на чинную, благопристойную пару, Виталий сказал:
— Каковы наши дальнейшие планы?
— Я собираюсь выполнить твоё пожелание и блистать сегодня. Поэтому у меня в программе косметолог и парикмахер — о, где мой маленький Маэстро?! А когда вернусь, ты посоветуешь, что мне надеть вечером.
— Я нужен тебе в твоём супер-походе?
— Ты мне всегда нужен. Но на этот раз довольно будет и Артура.
Глебов специально для Киры принял на работу русского эмигранта из второй волны. Артур был для Киры и шофером, и гидом, и переводчиком.
— А что ты будешь без меня делать?
— Бездельничать. Посмотрю газеты, а потом наведаюсь в спортзал. Ты знаешь, у нас внизу прекрасный спортивный зал. Мне стыдно, но я ещё ни разу не зашёл в него. Пора исправиться и размяться немного. После приму душ и буду ждать тебя.
Кира стремительно пронеслась по комнатам, ей не терпелось скорее показать Виталию новую причёску. Но его нигде не было.
— Ау! — негромко позвала Кира.
Никто не отозвался. Впервые за много дней Кира оказалась предоставленной сама себе.
— Вот вам, госпожа Глебова, первое испытание, — пробормотала она, — отыскать в собственном доме собственного мужа. Надо кого-то спросить. Но для этого надо, опять-таки, кого-то найти. Бог знает, как это у Глебова все всегда оказываются там, где ему надо. О! Мария наверняка на кухне! Так, где у нас кухня?
Киру забавляла ситуация. Разумеется, Виталий бы вот-вот сам объявился, но ей захотелось проявить самостоятельность. Мария оказалась на месте.
— Мария, — обратилась к ней Кира.
«Так, а что говорить? Не по-русски же спрашивать… А почему нет?» И, придав голосу как можно более вопросительную интонацию, Кира проговорила:
— Виталий?
Прозвучало это достаточно по-дурацки, но Мария отнеслась к её вопросу уважительно, почтительно переспросила:
— Mister Glebov?
— Yes.
— I don’t know, I am sorry.
Кажется, она сожалеет, что не знает, — уловила Кира знакомые слова. Кого ещё пойдём спрашивать? Вдруг её осенило!
— Sport-room? Where it is?
— Well, go, please.
«Кажется, я сделала вклад в английскую филологию, — гордо думала Кира, спускаясь за поварихой в подвальный этаж. — Может, они и думают, что спортзал звучит по-другому, но главное — Мария меня поняла».
Остановившись у двери, из-за которой доносились глухие звуки ударов, Кира приложила палец к губам и шепнула:
— Thank you, Mari.
Потом бесшумно приоткрыла двери и заглянула. И замерла, боясь шелохнуться. «Господи, ещё и это!» Кира не знала, что такое она видела — каратэ, у-шу или ещё какой-то вид экзотической борьбы, но это было замечательно красиво. Увлёкшись, Виталий не замечал её, и Кира получила возможность сколько угодно любоваться им. Неужели этот, поразительно красивый, чертовски красивый, непозволительно красивый мужчина — её муж?! Да какая женщина устоит перед ним?
При этой мысли Кира почувствовала в сердце болезненный укол, но тут же вспомнила слова Клавдии Львовны: «Наши мужчины всегда отличались очень привлекательной внешностью, но все они были прекрасными мужьями и отцами». Кира облегчённо вздохнула, как будто только что избавилась от внезапно упавшего на плечи груза. «Никогда не буду так думать о нём, — дала Кира себе слово. — Мой муж — само совершенство. — И улыбаясь, пропела про себя: — Он само совершенство, он само совершенство, от улыбки до жеста выше всяких похвал!"*
Она сняла туфли и проскользнула внутрь, прикрыла двери, прислонилась к ним. Зал был большой. Глебов работал в дальнем конце его и по-прежнему не замечал Киру. Она залюбовалась. Пластика красивого, сильного тела завораживала. Видно, он давно уже занимался, потому что спина, плечи, грудь блестели от пота. Как красиво он двигался! Движения его были то неожиданные, неуловимо стремительные, то нарочито замедленные, полные скрытой силы, которая угадывалась в дрожании мышц, перекатывающихся под кожей, будто ходили сильные, крупные рыбины.
«Я люблю его… Господи, как я его люблю!» — подумала Кира, каждой клеточкой своей вбирая, впитывая любимый образ, и почувствовала, как неровно забилось сердце,
*На слова из песни к кинофильму «Мэри Поппинс, до свидания!» на стихи Н. Олева
сбилось дыхание. Глебов снова, как когда-то давно держал Киру в постоянном напряжении. Теперь он заставлял постоянно желать его. «Может, я какая-нибудь ненормальная?» — подумала Кира и уже намеревалась юркнуть обратно за двери, но в это время Виталий с продолжительным выдохом опустил руки, расслабил все мышцы, стряхнул остатки напряжения. Потом накинул на плечи полотенце и, распуская шнурок, которым были стянуты волосы на затылке, повернулся к двери.
— Кирёныш! — изумился он. — Ты откуда взялась? И давно ты здесь?
— Давно.
— И притаилась, как мышка!
— Ты был великолепен! — она прислонилась к влажной груди, глубоко вдохнула запах разгорячённого тела. — Скажи мне, ты хоть что-нибудь не умеешь?
— Что-нибудь — наверно. Но драться умею. Улица многому учит, я не любил, когда меня били.
— Какие ещё открытия меня ждут?
— Масса всевозможных. Вот одно, самое наиближайшее. — Он подхватил Киру на руки, она обняла его, положила голову на плечо. — Ты не могла бы закрыть глаза?
— Могла бы, — покладисто согласилась Кира и добросовестно зажмурилась, чувствуя, что Виталий несёт её куда-то. — Почему ты молчишь?
— Для большего эффекта. Можешь смотреть. Отгадай, где мы, и что сейчас будем делать?
Кира увидела над собой большую тарелку душа и отчаянно заболтала ногами.
— Отпусти немедленно!
Виталий передвинул рычажок, и на них обрушился поток тёплой воды.
— Сумасшедший! Я только от парикмахера! — жалобно простонала Кира.
— О-о, и душ смывает все следы, — протянул Глебов. — Что они такие непрочные причёски делают, капиталисты проклятые. Вот причёска от твоего Маэстро выдержала бы даже душ, я уверен. Но она была класс, я успел заметить. Ты непременно скажи, чтобы опять сделали бы такую же.
— Нет, ты точно ненормальный! И платье испортил! — жалобно говорила Кира. — Этого я от тебя не ожидала! Я срочно покупаю тебе смирительную рубашку, ты становишься опасным для окружающих.
— Только для тебя. Ты провоцируешь меня, — проговорил Виталий и не позволил ей ответить самым верным способом — закрыл её рот своими губами и отпустил только тогда, когда у Киры перехватило дыхание, и она совершенно забыла, в чём ещё собиралась упрекнуть своего непутёвого супруга.
— Моя маленькая леди, я понятия не имел, что ты панически боишься душа! А за причёской поедем вместе к тому же мастеру. Но как ты меня нашла?
— Мы поболтали с Марией, и она согласилась показать мне спортзал.
— Неужели так прямо и поболтали? А почему именно она?
— Я понятия не имела, где и кого искать, вот и пошла на кухню.
— А кухню, надо думать, ты по запаху искала! Ой-ей-ей, пора вплотную заняться твоим образованием, моя прелесть.
— Что, ещё плотнее? — сделала удивлённые глаза Кира.
— Эта мокрая тряпка делает тебя бесконечно далёкой.
— Мог бы заранее побеспокоиться о моём платье и не обзывал бы его теперь мокрой тряпкой, — оскорбилась за свой наряд Кира.
— Всему своё время, нетерпеливая леди.
Просушивая волосы, Кира спросила:
— Не подскажешь, как мне в таком виде пройти через весь дом?
Виталий поднял с пола мокрое платье, отжал его, встряхнул и с деланным сожалением принялся рассматривать.
— А это тебе категорически не подходит? Оно, вроде, ничего ещё.
— Категорически! — решительно сказала Кира.
— Тогда я пойду вперёд на разведку, а ты уж тихонечко — за мной.
— Ну, дудки! С моим доверием ты распрощался полчаса назад. Ты же непременно улизнёшь, а я опять ищи Марию, чтобы она показала мне дорогу в мою собственную спальню. — И язвительно добавила: — Спальню-то я по запаху не найду.
— Идея! Все помещения метим запахами, и ты будешь прекрасно ориентироваться. Как пёсик.
— За эту идею ты ещё получишь по полной программе, а пока меня другое интересует — давай идею насчёт моего путешествия нагишом через весь дом.
— Кирочка, ты у нас умненькая, с поварихой запросто лопочешь по-англицки, — так уж ни одного варианта и нет? — заискивающе проговорил Виталий.
— Нет, — уверенно сказала Кира, — мне придётся здесь жить и умереть.
И она уселась на пол с трагическим выражением лица.
— Мы умрём здесь вместе, — самоотверженно сказал Виталий и сел рядом, — от голода. А воду будем экономить.
Кира с подозрением покосилась на него.
— У тебя людоедов в роду не было?
Глебов убедительно замотал головой.
— Нет, — вздохнула Кира, — не могу я позволить прерваться древнему дворянскому роду. Где твоё огромное полотенце? В конце концов, почему после парикмахерской я не могу принять душ?
— Ой, Глебов, ты посмотри, сколько времени, — всполошилась Кира, оказавшись, наконец, в своей спальне.
— Времени ещё уйма.
— Ты помнишь, что обещал?
— Насчёт парикмахера? Разумеется. Но сначала лучше заняться гардеробом. Проще причёску под платье сделать, чем наоборот.
— Послушай, — с подозрением начала Кира, — а не ради этого ты затеял всю историю с душем? Чтобы преподать мне урок и начать всё сначала?
— Ну, конечно, я заманил тебя в спортзал, уволок под душ и занимался с тобой любовью с единственной целью — испортить тебе причёску.
— Да, надеюсь, ты не столь коварен… — неуверенно проговорила Кира.
— Нет, уж если совсем честно, то так оно и было.
— Что-о-о?!
— Э, кто здесь только что паниковал по поводу времени?
— О, Боже, этот инквизитор будет со мной всю жизнь! — причитая, Кира понеслась к плательному шкафу, распахнула его. — Даю тебе шанс реабилитироваться — изволь выбрать, что мне надеть.
На самом деле Кире был необходим совет Виталия. Она уже ни раз имела возможность убедиться в его тонком вкусе и чутье обстановки. В этом она доверяла ему гораздо больше, чем себе — всё здесь было ей непривычно, незнакомо и Кира понимала, что ей ещё многому предстоит учиться.
Она надела всё, что он выбрал. Виталий придирчиво осмотрел её и сделал вывод:
— После пары комплиментов у тебя в глазах появится чертовинка, и ты станешь неотразимой.
— Глебов, ты неисправимый циник.
— Малыш, я без ума от тебя, ты знаешь. И если я позволю себе поддаться твоему очарованию, на приём мы сегодня не попадём. Я и так не могу спокойно смотреть на тебя. И вообще, откуда в тебе это взялось? Ты чертовски сексуальная женщина! Как ты умудрялась раньше это скрывать? Я искренне сочувствую всем остальным мужикам: это пытка — смотреть на тебя и знать, что от этого кусочка не полакомишься. Послушай, моя добропорядочная жёнушка, не смей сегодня никому делать никаких авансов, я из мужской солидарности тебя предупреждаю.
— О чём это ты? Какие авансы я делаю?! — возмущённо заговорила Кира и попятилась, выставив перед собой ладошки. — Глебов, Глебов, не смей ко мне приближаться!
— Посмотри, я умею быть кротким ягнёнком, неужели ты забыла, как целый год дрессировала меня?
Он двумя пальцами приподнял Кирин подбородок, прикоснулся к уголку её губ, потом нежно, несильно поцеловал.
— Малыш, к сожалению или к счастью, я прошёл слишком хорошую школу, чтобы позволить себе роскошь быть обманутым. Ты можешь кокетничать с кем угодно и сколько угодно — это воздух, которым женщине дышать необходимо, она завянет без него. Но единственным твоим мужчиной буду я. Я просто не дам тебе возможности захотеть другого, я привяжу тебя к себе тысячами паутинок крепко-прикрепко, я не оставлю тебе выбора.
— Не оставляй мне его… Ты мой выбор, — прошептала Кира, спрятала лицо на груди Виталия, улыбнулась. — Так ты ревнивый?
— Нисколько. Ревность, это от глупости и неуверенности. Это от комплекса неполноценности, хотя мужик ни за что не признается, что страдает таковым. Женщина не изменяет. Если она от одного мужчины идёт к другому, здесь только вина первого. Но вот тут уж альтернативы нет — если другой даёт тебе больше, уходи к нему.
— Ты самый замечательный в мире муж! Каждую минуту я открываю тебя заново и люблю всё больше, хотя кажется, что больше уже невозможно. И всё же я попытаюсь, если ты немедленно повезёшь меня к парикмахеру.
— И не подумаю. Я не могу тебе позволить шастать в таком виде по городу. Одно платье ты уже испортила, и это испортишь — порвёшь, обольёшь, полезешь, чего доброго, под душ.
Кира села на кровать, покачала головой и сказала:
— Глебов, я с тобой развожусь.
— Для этого уже не осталось времени. Не сходи с этого места. Сейчас мы с Артуром доставим к тебе твоего парикмахера.
Не прошло и двадцати минут, как Глебов вернулся с мастером. Тот взглянул на Кирину голову и что-то проговорил.
— Он что, ругается? — озабоченно спросила Кира.
— Говорит, что безумно рад снова видеть тебя.
Обменявшись с мастером парой фраз, он сообщил Кире:
— Я сказал ему, что ты всегда делаешь причёску, прежде чем принять душ, а он говорит, что практичнее делать наоборот.
Кира фыркнула, едва сдерживая смех.
Мастер причёсывал её, а Виталий сидел рядом и оживлённо болтал то с ним, то с Кирой. Ей доставляла удовольствие свободная речь мужа, она просто наслаждалась, слушая его.
— Виталий, я хочу учить язык, — сказала она.
— Умница. Завтра я найду тебе репетитора.
— У меня репетитор будет?!
— А ты собираешься по самоучителю язык учить?
Домой вернулись поздно.
— Ой, как я устала, — проговорила Кира, выбираясь из машины.
Она не успела ступить на землю, — Виталий поднял её на руки и понёс в дом. Кира обняла его за шею, положила голову на плечо, закрыла глаза, пробормотав:
— Только не в душ.
— Тебе понравился вечер? — спросил Виталий.
Кира, улыбаясь, восторженно вздохнула:
— У меня до сих пор голова кружится.
— С чего бы это? Кстати, почему ты сегодня ничего не пила?
— А что, это было неприлично? — Кира озабоченно подняла голову.
— Нет. Но странно, что ты вдруг решила стать трезвенницей. Чего доброго, заподозрят, будто моя жена — бывшая алкоголичка.
— Ты серьёзно?! — испугалась Кира.
— Да нет, конечно. Кирюшка, ты у меня чудо! — рассмеялся Виталий. — Так почему?
Кира тихо рассмеялась:
— Почему-почему-у, — пропела она.
Виталий внес её в комнату, и она сронила одну туфельку за другой.
— Позвольте раздеть вас, госпожа Глебова. — Он начал расстёгивать её платье, приговаривая при этом: — Похоже, вы до конца решили сохранить имидж загадочной русской леди?
— Я выполнила твоё пожелание?
— Блистать? О, да, с блеском! Ты справилась великолепно! Я весь вечер не мог от тебя глаз оторвать. Ну, что я тебе рассказываю, надеюсь, на этот раз ты всё сама видела. Мужчины готовы были напрочь забыть о существовании всех прочих дам. Видала, как на тебя смотрели?
— Я видела, как смотрели на тебя.
— Кто? Мужики? Да, они мне страшно завидовали!
— Ха! Он будет мне лапшу вешать! Будто кроме мужиков там не было других женщин!
— Не хило сказано. Но имей в виду, моя дорогая, в следующий раз я прослежу самолично, чтобы ты не осталась трезвой, как стёклышко.
— Я в этом не уверена.
— В чём именно?
Кира села, опустив босые ноги в пушистый ковёр.
— Виталя, я хочу кое-что тебе сказать.
— Что, любовь моя?
— Я не уверенна… И так скоро… Но, кажется, я беременна.
Глебов медленно опустился на колени.
— Кира… Неужели…
— Ты не хотел так быстро?
— Да ты что! Дурочка маленькая! У меня ведь сын будет!
— А если дочка?
— Твоё маленькое подобие? Да! Хочу дочку! Кирюшенька, любимая моя… Неужели это правда?!
— Ты разве не слышал? Я сказала — кажется.
— Ничего не «кажется», я знаю. И утром мы поедем к врачу, да?
— Хорошо.
— Ох, как это ещё долго!
— Утро?
— Нет, появление нашего малыша. Я не переживу этих месяцев. Я буду постоянно бояться, что ты упадёшь, что тебя толкнёт кто-нибудь! И кажется, я ненавижу лестницы!
— Глебов, не сходи с ума, — засмеялась Кира. — Я не хрустальная, я нормальная русская баба, как все прочие, которые ходят по лестницам, толкаются в автобусах и ничего — нормально ходят и нормально рожают.
— Не нормально! — рассердился Виталий. — Но до всех мне нет дела, пусть другие мужья думают. Да будь моя воля, я бы тебя… вас, все девять месяцев на руках носил. Я ещё не знаю, как это будет — после такой новости я ничего не соображаю. Но у тебя будет лучший врач, лучшая клиника, ты будешь дышать самым лучшим воздухом! И не смей мне возражать.
Виталий подхватил Киру, бережно закружил по комнате.
— Кирюша, девочка моя славная, счастье моё долгожданное, любимка моя маленькая, да я же теперь в лепёшку разобьюсь для вас. Что мне для тебя сделать? О! Завтра от врача поедем к тому ювелиру, помнишь? И закажем тебе самую обалденную вещь!
— Глебов, если бы я знала, что ты такой сумасшедший, я бы ничего тебе не сказала, пока не знала бы наверняка.
— Как это ты не сказала бы? Нет, как ты могла бы мне не сказать? Глупая девчонка! Она бы не сказала!
В ту ночь они долго не спали. Кира уютно устроилась на руке Виталия, замирая сердцем от счастья, слушала его. А он рассказывал ей о будущем. Он уже всей душой, безмерно любил крохотное существо, которое Кира ещё и не ощущала в себе. Но зато она была переполнена тихой радостью от сознания, что любима и знала, что малыш их будет прекрасным, умным, здоровым — иначе быть не может, ведь каждая новая клеточка его пропитана энергией любви, счастья и восторга.
— Кирюша, — тихо проговорил Виталий, — выходит, наш малыш — иностранец? Может, это знак судьбы, и его родина здесь? А?
— Что ты спрашиваешь, — ответила Кира. — Ты знаешь — решать тебе. Ты с самого начала оговорил себе это право. Вот и решай. И за меня, и за маму, и за бабулю свою. Всё будет так, как ты посчитаешь нужным сделать. Я ведь теперь знаю, что у меня самый умный, самый замечательный муж в мире.