За пять дней до Нового года Иван Петрович, заведующий отделом, в котором работала Кира, принёс от Главного весть, повергшую весь отдел в панику: на одном из заводов Перми пошёл сбой их программ, и местные специалисты звали на помощь. Теперь кто-то должен был ехать, чтобы всё отладить, и провести серию тестовых испытаний на стендах. Иными словами — чао, праздничные ожидания!
— Да вы что, Иван Петрович, — напустилась Светка. — Неужели после праздника нельзя?
— Девчата, конец года, а они, практически, встали, что вам объяснять? Нам ведь ещё работать с теми людьми. И так босс хотел двоих послать, подстраховаться, так я одну из вас спас. Считай, собственную голову в заклад поставил.
— Нет, вы как хотите, а я не могу, — демонстративно отвернулась Светлана. — Мы гостей назвали, продуктов натащили. Вы спросите — как я те продукты добывала! Спецы чертовы! За каким лешим тогда на стажировку было ездить?
— Ну, кто, девчата? — с надеждой спросил Иван Петрович. — Решайте сами. Я бы полетел, и думать не стал бы, но от меня какой прок — мне сколько в их специфику вникать, а времени в обрез.
— Ой, я не знаю… — растерянно проговорила одна из женщин. — У нас ведь традиция, вы знаете, мы из разных городов собираемся. Нынче — у нас. Как же я?..
— Девчонки, вы мне душу не рвите. Всё равно кому-то лететь сегодня. На отгулы не поскуплюсь.
— Дорога ложка к обеду, — пробурчала Светлана и вздохнула. — Давайте тогда жребий тянуть, что ли? Настю с традициями трогать не будем? Или кто-то согласен вместо неё развлекать её варягов?
— Не надо жребий, — сказала Кира. — Я поеду.
— Вот новости! Ты что, крайняя? — возмутилась Светка.
— Свет, утихомирься. Так, правда, лучше всего будет. Я никаких особых планов и не строила, а вот маму зовёт на праздники тётя Полина, папина сестра. Маме и поехать хочется, и меня оставлять жаль. Но ей надо развеяться. Так что мне эта поездка кстати, можно сказать.
— Кирёныш! — взвизгнула Светка. — Спасительница ты наша! За то, что ты нас выкупила, за нами самый большой шоколадный торт! Все слышали?
— Ловлю на слове и имейте ввиду, я напомню, — засмеялась Кира.
С Пермским заводом у них были давние партнёрские связи. Кира уже бывала тут и знала людей, с которыми предстояло теперь работать. Её тоже хорошо помнили, и даже спор возник — в какой компании Кире быть в Новогоднюю ночь, каждый уговаривал пойти именно к ним.
Время поджимало, и работали все, как на пожаре. Никому не хотелось жертвовать праздничной ночью, а перспектива просматривалась именно такая, — иначе комплексу с непрерывным технологическим циклом грозила остановка, ЧП. Работу закончили к полудню тридцать первого. До Нового года оставались считанные часы, и все разбежались по домам, наказав Кире быть готовой к тому часу, когда за ней заедут.
Кира вернулась в гостиницу. Настроение было совсем не праздничное. Никуда ей не хотелось идти, глаза резало от многочасового напряжённого всматривания в экран дисплея, голова была дурная. «Хочу домой», — подумала Кира и позвонила в аэропорт. И очень удивилась, услышав, что через два часа будет нужный ей рейс, и на него даже есть билеты.
При перелёте Кира сэкономила час времени за счёт разных часовых поясов, но, всё равно, новогодняя ночь уже началась. Кира замешкалась на выходе, и автобус, идущий в город, помигал ей на прощание красными огоньками. В самолёте Кира вздремнула, теперь её знобило, в сапоги пробирался холод, от пальто ныли плечи, и пределом блаженства виделась горячая ванна, уютный диван с тёплым пледом, связанным мамой, что-нибудь вкусное и хорошая праздничная телепередача. Но пока что она стояла у огромной стеклянной стены, за спиной гулким многоголосием шумел большой аэропорт, невнятный голос что-то объявлял.
Автобус, наконец, пришёл. Кира устало опустилась на мягкое сиденье. Остановки, голос водителя, механическое шипение дверей — всё было таким будничным, что праздник окончательно отодвинулся. Кира бездумно смотрела на бегущие за окном огни.
Город встретил редким новогодним сюрпризом — снегопадом. Крупные влажные хлопья медленно и невесомо опускались на почерневший асфальт, на плечи, цеплялись за ресницы и таяли. Теперь предстояло сделать ещё один бросок: от автовокзала до дому. И, похоже, сделать это было непросто. У стоянки такси волновалась длиннющая очередь. Ещё один вариант — автобус либо троллейбус, правда, с пересадкой… Вот только как в этот час с общественным транспортом? А ну как застрянешь в ещё более неудобном районе? Кира смирилась с неизбежным, безропотно пристроилась в хвост очереди на такси. Одно хорошо, никто не ждёт её дома, а значит, никто не волнуется. Вскоре Кира больше переживала за старушку, что стояла впереди неё.
— Ах, старая, — упрекала себя та, жалуясь Кире. — Узнала, что у вокзала конфеты хорошие дают и не дорого, ну и подхватилась! Впопыхах даже записку не оставила! Ну что бы два слова чиркнуть? — сокрушалась бабуля. — Хотела подарок сделать, вот уж сделала, так сделала! Ох и будут меня ругать! А и поделом! Мы ведь только-только в новую квартиру въехали. Мои-то, поди, думают — вышла в булочную, да и заблудилась. Поди-ка бегают по району. А я вот тут стою. И не позвонишь ведь — телефон-то ещё не подключили. Ну, старая, совсем из ума выжила, дитя, чисто! Хочешь конфету, доча? Ох, долго же нам с тобой тут куковать!
Нагруженная коробками и свёртками, она то и дело неловко отгибала рукав пальто и сокрушенно охала — стрелка часов перевалила за одиннадцать.
— С Новым годом, — неожиданно услышала Кира и обернулась.
Густая тень падала на лицо появившегося рядом мужчины.
— Простите, я не узнаю, — проговорила Кира, и он повернулся к свету. — А-а…
— Я на машине. Идёмте, подвезу вас домой.
— Вот спасибо, — язвительно усмехнулась Кира.
— Перестаньте, такси вы только в следующем году дождётесь. Поедем.
Крупные снежинки ложились на тёмные непокрытые волосы.
— Надо же, какой добрый дядя, — губы Киры скривились в усмешке. — Прямо Санта Клаус. А я — плохая девочка, укусить могу и по вашим правилам играть не умею, не забыли? Так что идите своей дорогой, здесь не подают.
— Вы очень хотите казаться злой.
— Я и есть злая. Для вас.
— А для других? — Он неожиданно повернулся к Кириной соседке: — Вам очень надо домой?
— Ох, милый, — растерялась от неожиданного вопроса старушка. — Да уж так надо!
Глебов повернулся к Кире.
— Я видел, минуту назад у вас было совсем другое лицо. Вы искренне сочувствовали, а? — И прежде, чем он договорил, Кира поняла, что сейчас скажет Глебов. — Ну, какая вы? Добрая или злая? Одно ваше слово, Кира. Мне ведь ничего не стоит и бабушку подвезти. А вам?
— Сынок, вправду довезёшь? — не веря в такое везение, заторопилась старушка. — Уж какое я лишенько сотворила! Мне-то, старой, так и надо, я за своих переживаю, весь праздник им испортила. Увези, милый, хоть сколько заплачу. Только мне ведь далече, — виновато забеспокоилась она, — аж в новый район, туда и автобусы ещё толком не пустили…
— Далеко, это очень хорошо, я вас за это даром увезу. Но… увезу ли, спросите эту девушку.
Кира поджала губы, не позволив своим эмоциям выплеснуться потоком оскорбительных слов, но ненавидящий взгляд в словах не нуждался.
— Да как же… — неуверенно проговорила старушка, увидев, как полыхнули глаза Киры. — А почто она с тобой ехать не хочет? Обидел, никак?
— Обидел, — ответил Глебов, не отводя от Киры прямого взгляда.
Ох, как ненавидела она его улыбку — наглую и одновременно какую-то виновато-застенчивую, от одной улыбки у неё внутри всё закипало.
— Тогда не надо, коли так… — с плохо скрытым огорчением, расстроено проговорила старушка. — Иди, милый, иди, оставь её. Мы уж так… как-нибудь.
Но он стоял и смотрел. Смотрел так, будто не было рядом ни старушки, ни толпы людей. Он не должен был так смотреть, не имел права. Бабуля беспокойно переводила глаза то на Киру, то на Глебова, встревоженная молчаливым поединком. Из очереди к ним стали оборачиваться.
— Прошу вас… — тихо сказал он, и Кира снова сдержала рвущиеся с языка слова и подняла голову навстречу его взгляду.
Прекрасно, она поедет. Но всё будет не так, как он думает. Прочёл ли Глебов что-то в её глазах, но он медленно протянул руку к ремню её дорожной сумки, висевшей через плечо. Протянутую руку Кира проигнорировала, спросила:
— Где ваша машина?
— Сначала бабушку отвезите, — сказала она, когда Глебов повернул ключ в замке зажигания. И язвительно добавила: — А то, чего доброго, высадите её за углом моего дома.
— Вас мне прямо Бог послал, — неуверенно говорила старушка, опасливо поглядывая то на Глебова, то на Киру. Кира улыбнулась и ободряюще кивнула ей. Ехать и в самом деле было не близко, старушка скоро приободрилась, радуясь, что попадёт домой ещё в этом году. К ней вернулась её словоохотливость, и в Глебове она нашла неплохого собеседника.
Наконец, подъехали к большому, новому дому. На большинстве окон ещё не было занавесок, но зато видны были нарядные ёлки, переливались разноцветные огоньки гирлянд. От подъезда к машине бросился мужчина.
— Мама! Ну, слава Богу! Мы с ног сбились, перепугались!
— А уж я-то себя изругала! Не серчайте на меня, старую, я как лучше хотела. Спасибо добрым людям, кабы не они, не знаю, чего бы я и делала. Ты, сынок, погоди, — она засуетилась, выискивая в недрах сумки кошелёк.
— Мы же договорились, — улыбнулся Глебов. — Вы со мной в расчёте.
— Спасибо тебе, парень, — наклонился к окну мужчина. — Ты прямо камень с души снял — любимую тёщу вернул! — засмеялся он.
Прежде, чем уйти, бабуля обеспокоено едва слышно спросила у Киры:
— А ты как, доча? Ничего, что одна с ним остаёшься? Может, шепнуть зятю, чтобы проводил?
— Нет, всё в порядке, не беспокойтесь, — улыбнулась Кира.
— Вправду так?
— Да-да, в самом деле, всё в порядке.
— Ну, смотри.
— Не беспокойтесь.
Прежде, чем исчезнуть за дверью, старушка обернулась, и Кира весело помахала ей рукой. Потом вытащила из салона свою сумку, накинула ремень на плечо и замерла, почувствовав, что сзади подошёл и остановился Глебов. Обернулась. Он стоял так близко, что Кира отшатнулась, прижалась спиной к машине.
— В дураках меня оставлять я даже вам не позволю. — Помолчав, сказал: — Не глупите, садитесь в машину.
Кира шагнула в сторону и сейчас же почувствовала его руку.
— Что же вы заставляете меня быть с вами грубым? — усмехнулся он. — Неужели вправду думаете, что я позволю вам в полночь остаться чёрт-те где? Я же просто возьму вас в охапку и засуну в машину. Будете кричать? Начинайте.
Сделал паузу, будто подождал, что она воспользуется его предложением, снова усмехнулся:
— Если бабуля посмотрит сейчас в окно, примчится спасать вас. Или вам всё ещё нравится быть плохой девочкой? — Он чуть улыбнулся своей гадкой улыбкой.
Понимая, что Глебов не оставляет ей выбора, Кира села в машину, он захлопнул за ней дверцу.
Поток машин заметно поредел, и пешеходов почти не было — люди сидели за праздничными столами.
— Двенадцатый час. Заждались вас?
Кира не ответила. Мотор урчал приглушённо, уютно, приятное тепло расслабляло, и Кирина взвинченность постепенно проходила. Остановились у светофора. Снова пошёл снег, опускался на стекло, медленно превращался в водяную кляксу. Глебов включил дворники, и снег лениво сползал, оставляя на стекле мокрые дорожки. Сидя на заднем сиденье, Кира боковым зрением уловила взгляд Виталия в зеркальце заднего вида, посмотрела ему в глаза, выдерживая этот взгляд.
— Уделите мне чуточку внимания, — попросил Глебов.
Кира отвернулась к окну.
— Вы по-прежнему ненавидите меня?
Она молчала. И когда Глебов решил, что его не захотели услышать, Кира ровно проговорила:
— Ничтожество не стоит того, чтобы тратить на него такое сильное чувство.
— Какое ёмкое слово вы для меня нашли, — усмехнулся Виталий. — Нет, Кира, я кто угодно, но не ничтожество. Вы ведь совсем не знаете меня.
— И ничуть о том не жалею.
— А ничтожество можно только презирать, как я догадываюсь?
— Да нет мне до вас никакого дела. Вы мне не интересны, — равнодушно проговорила Кира. — Я вообще вас знать не хочу, будто бы вас и нет.
— Но я же есть.
Кира неопределённо пожала плечами, и отвернулась, давая понять, что чуточка внимания, на которую мог рассчитывать Глебов, кончилась.
— У вас нет света, — сказал он, когда машина въехала во двор. — Вас никто не ждёт?
— Вам-то что? — Кира досадливо поморщилась от мысли, что он знает окна её квартиры.
— Сегодня праздник.
— И вы ещё не за праздничным столом — какая жертва! Вас-то наверняка заждались.
— Не велика потеря. Там, куда я хотел бы прийти, меня, к сожалению, не ждут.
— Неужели есть проблемы? С вашими-то способностями?
— Там мои способности не в цене, ведь так?
Кира поморщилась. Собираясь открыть дверцу, протянула вперёд деньги.
— За труды.
— Балуешь, хозяйка, — не притрагиваясь к купюре, проговорил Глебов. — Нам бы монетку, кругленькую, чтоб медальоном у сердца носить.
Кира бросила деньги на сиденье, хлопнула дверцей — яростно простучали по асфальту её каблучки.
Дома она первым делом отогрелась в ванной. Некоторое время по инерции ещё думала о Глебове, потом одёрнула себя: «Да Бог с ним, с этим Глебовым!» Кира закинула руки за голову, потянулась всем телом и впервые за весь день подумала: «А ведь и в самом деле — Новый год!»
Если бы не командировка, была бы она сейчас за городом, на даче, где собралась шумная компания старых школьных друзей. Кира знала, что компанию их цементирует Серёжка. Это он чаще всего бывает инициатором их встреч. А причина в ней. В конечном итоге, он старается только для того, чтобы сохранить возможность встречаться с ней на дружеских междусобойчиках, потанцевать, побыть вместе. Так было и на этот раз — Сергей первым предложил встречать Новый год за городом, а уж потом его идею подхватили остальные. Ах, как он ждал сегодняшнего вечера, как потух его голос, когда Кира позвонила и сообщила о командировке. Ей было немножко неловко, что сама не испытывала особого огорчения. Конечно, всегда приятно встретиться с друзьями, но все они знали, что Серёжка со школы обожает Киру, сочувствовали ему, и непременно кто-нибудь вроде бы в шутку, но заведёт разговор об их свадьбе. Кира не знала, сожалеет ли теперь, что сегодня не с друзьями. Она тряхнула головой, прогоняя задумчивость.
Перед шкафом Кира остановилась. Рука потянулась к большому, тёплому халату, но мысль, что, может быть, кто-то из соседей захочет поздравить её, заставила Киру снять с вешалки любимое светло-коричневое трикотажное платье. Она досушивала волосы феном, когда мелодично запел звонок. Похвалив себя за предусмотрительность, Кира открыла двери.
Он стоял, прислонясь плечом к дверному косяку. Помедлив, вошёл в прихожую и прикрыл за собой дверь.
— Не смейте… — задохнувшись, проговорила Кира. — Убирайтесь немедленно!
— Не бойтесь, Кира, я не прикоснусь к вам. Вы должны меня выслушать. Дайте мне полчаса.
— Ничего я вам не должна! Уходите!
— Нет. Если я здесь, то не для того, чтобы сразу уйти, — твёрдо сказал Глебов, и Кира поняла — не уйдёт.
На секунду она прикрыла глаза, пытаясь взять себя в руки, унять противную дрожь внутри.
— А если я жду кого-то? — спросила она.
— Не ждёте. Домой вы не спешили. И телефон до сих пор отключен. — Глебов кивнул на лежащий на телефонной тумбочке шнур. — Кира, я только хочу…
— Носитесь со своими «хочу»! — гневно прервала его Кира. — А чужие желания для вас такой мизер, что с ними и считаться ни к чему! Глебов, я не хочу, чтобы вы были здесь.
— Сегодня старые обиды прощают, — негромко и виновато проговорил Виталий.
— Господи, что вы комедию-то ломаете?! Ведь не нужно вам никаких прощений! Просто подвернулось свеженькое приключеньице.
— О чем вы?
— Да ну, Глебов! Не устали вы от роли скромника? Развернитесь-ка во всём блеске!
— Я не понимаю…
— Правда? Бе-е-едненький, непоня-я-ятливый, — с умилением протянула Кира и презрительно усмехнулась. — Видно, приелось вам старое, пресно стало, а тут случай такой подвернулся — не упускать же.
— Этот случай — вы?
— Ну разумеется! Да главное, — так кстати! Вот вы и принялись импровизировать: немножко наглости, фантазии, шантажа, артистизма и получится шикарный коктейль! А заодно и реванш возьмёте, ведь нельзя так оставить — Глебову и вдруг такой облом. Тут верно, шансов упускать нельзя. Ну, давайте, не стесняйтесь, победителей не судят.
Киру будто тащило в чёрном неуправляемом потоке, и она с ужасом думала: Что я говорю? Зачем я дразню его?!
Лицо Глебова потемнело.
— Ух, как больно вы умеете… — хрипло проговорил он. — Зачем так?
— А чего вы хотели? — жёстко усмехнулась Кира. — Зачем шли сюда? Может, я должна пожалеть вас, такого одинокого, неприкаянного? Вы меня там пожалели, и считаете, я, вроде, в долгу теперь?
— Лучше бы пощёчин надавали.
— Руками, это по вашей части.
— Словом можно куда больнее ударить. Вам нравится словами бить?
— А вам нравится — бить?
Виталий провёл рукой по лицу, отошёл к окну.
— Вы что, — рассмеялась Кира, — неужели проглотите, не ответите? Это уже перебор, Глебов! Растерялись, что ли? Руками вас ловчее получается. Ну, ударьте же, неужели не возьмёте реванша?
Он быстро обернулся, глянул остро и холодно.
— Мы в разных весовых категориях, девочка, и я сейчас перед тобой — в весе пера.
Кире вдруг сделалось зябко в тёплой комнате. Глебов увидел её переменившееся лицо, нахмурился, провёл рукой по глазам, глухо проговорил:
— Что я несу… Не слушайте меня, Кира…
— Отчего же? По-моему, только это и стоило слушать. Самое интересное началось — из-под ангельских одежд выглянуло копытце. Вы устали держать роль, Глебов? Возьмите тайм-аут, пойдите вон!
Виталий вдруг широко улыбнулся.
— Ну что вы за прелесть, Кира! Вы сами не знаете, что вы за чудо!
— Что это с вами? Уймитесь, держите свои восторги при себе, мне они без надобности.
— Я испугал вас, я видел… Но… вашему чувству достоинства можно позавидовать.
— Я устала от вас, Глебов, — тихо сказала Кира. — Пожалуйста, уйдите.
— Да, я скоро уйду. Но сначала выслушайте, не могу я уйти вот так, «показав копыто». Дайте мне несколько минут.
Кира усмехнулась.
— Будто вам надо моё разрешение! Я вас выслушаю — похоже, иначе от вас не избавиться. Но тоже поставлю условие: через пятнадцать минут вы уберётесь отсюда, и я никогда вас больше не увижу.
— Круто!
— И ещё. — Кира посмотрела Глебову в глаза. — Был тот день. И вы никуда его не денете. И все ваши слова, — я их через тот день слышу, они изменяются в нём, как луч в призме. Я не знаю, что вы хотите мне сказать, но я знаю, каким вы тогда были. Сверхчеловек! Какие слова вы можете мне сказать, чтобы я забыла ваши глаза… усмешку?..
— Вы должны меня выслушать… Как же мне пробиться к вам?!
Глебов помолчал, потом медленно заговорил:
— Никогда раньше не думал о Боге, о душе, о грехе, об искуплении… А в последнее время вдруг стали такие мысли приходить. И я подумал — может быть, вы появились в моей жизни и наказываете за мои прежние грехи, вы — моё искупление?
— А за какие грехи вы мне в наказание даны?
— Я не в наказание.
— Да уж! Вы — в качестве подарка судьбы! Всё это не по адресу, Глебов, я вам грехи отпускать не собираюсь.
— Погодите! — Нетерпеливый жест остановил Киру. — Меня очень мало заботило, что обо мне думают другие. Я знал, что умею нравиться, мной восхищались, искали знакомства — стоимость всего этого я хорошо представлял, потому и не ценил особо. Одновременно кто-то считал, что я негодяй и подлец, хотя в глаза не говорили, но и это меня мало трогало. И вдруг появились вы… — Глебов помолчал. — И оказалось, мне очень важно, что вы обо мне думаете. Но прежде я сам сделал то, из-за чего выгляжу в ваших глазах самой последней дрянью. Я до сих пор вижу, как вы очень чётко выговариваете своё «Ненавижу!» Я не понял тогда, что с этого мгновения перестал существовать для вас, как нормальный человек. Каждое ваше слово ко мне, как пощёчина подонку. Всё время, что прошло с того дня, я живу только вами. Было очень мало дней, которые я прожил, не видя вас.
Кира вскинула удивлённо глаза.
— Я приезжал к вашим окнам и ждал, что вы подойдёте к окну, или хоть силуэт ваш на шторе увидеть. Как на паперть… Это я, который прежде сам своё внимание, как милостыню бросал. Сколько раз я говорил себе: идиот, из-за юбки у тебя едет крыша! Я злился и запрещал себе искать вас. И какое-то время мне даже казалось — ну, вот и всё. Мне удавалось уйти с головой в работу, в загул ли — всё равно — я уверял себя, что теперь у меня всё нормально… Хватало этого ненадолго. Приходило мгновение, и я понимал: «Господи, что же я душу свою насилую?! Ведь не надо мне этого ничего! Здесь, в этом городе есть женщина, которая для меня ВСЁ. Так почему я должен отказаться от единственной радости, которая у меня есть — видеть её?» Я всё бросал, и мчался к вам, и понимал, что лгал себе, и что никуда уже не смогу от вас уйти. Я люблю вас, как любит человек никогда и никого до сих пор не любивший. Потому что любить — это верить, а я никогда не верил ни одной из женщин. Потому, что для этого надо уважать человека. Как минимум. Но оказывается, можно обожать. И обожествлять. Я не подонок, Кира, — он не нашёл в её глазах того, что пытался найти, и губы тронула его странная улыбка-усмешка. — Вот и всё. Других слов я не нашёл. А этих, выходит, мало. Я помню ваше условие. Не бойтесь, я его выполню. Только… — он поморщился, — не примите это за барский жест… время сейчас трудное… Если вам вдруг плохо будет, так, что край уже, если помощь понадобится…
Он подошёл к стене, вынул авторучку и прямо на обоях написал адрес и номер телефона.
— Так вы не выбросите. Ведь обои рвать не станете?
Звонок запел длинно и требовательно.
В прихожей зазвенели возбуждённые голоса: «Вы посмотрите, она и вправду дома! С Новым годом, Кирюш! Можно, чмокну, пока Серёжки нет? Представляешь, не дал мне выпить ни капли, спорил, что ты непременно прилетишь! Вы с ним что, договорились? А телефон чего отключила, мы дозвониться не могли! Эй, всё, отстань со своими жалобами! Одевайся, Кир, поехали, тебя ждут все».
— Ребята, — Виталий услышал растерянность в голосе Киры, — не обижайтесь, я не поеду, — устала до смерти…
— Да ты что?! Спать собираешься? Вот глупости! Быстренько собирайся!
— Серёж, ты слышал? Она ехать не хочет!
— Почему? — появился новый голос.
— Устала, говорит.
— Там вздремнёшь, Кир.
— Серёжа…
— Э-э, бросьте вы разговоры! — вклинился кто-то хмельной и нетерпеливый. — Поехали! И выспишься там, и повеселиться успеешь — ночь длинная.
— А хочешь, я тоже останусь? Отпразднуем вдвоём.
— Да послушай ты меня!
— Что-то случилось?
— Я не одна.
Шаги. Он остановился в дверном проёме. Постоял. Неловко повернулся. Хлопнула входная дверь.
— Кир, ты извини… — услышал Виталий.
Помедлив, он вышел в прихожую. Кира стояла, закрыв лицо рукой, обернулась, глаза полоснули как две бритвы.
— Вы заразны, Глебов. Я стала такой же дрянью, — голос был слишком ровным, но губы вздрагивали, и Виталий видел, что только его присутствие не позволяет Кире расплакаться.
— Кира… — шагнул он к ней.
— Убирайтесь! — в ярости выкрикнула она.
Секунду помедлив, Глебов быстро вышел. Лифт был внизу, и Виталий, перепрыгивая через ступеньки, побежал по лестнице. Когда он выбежал из подъезда, белый Москвич выезжал со двора. Глебов свистнул, и машина притормозила. Он открыл дверцу, отыскал в полутьме Сергея.
— Выйди, — отошёл в сторону.
Когда тот не спеша подошёл, Виталий сказал:
— Вернись.
Сергей тяжело посмотрел на него.
— Кулаки чешутся? — усмехнулся Глебов.
— Пошёл ты… — на скулах вспухли желваки. — Сволочь же ты… Что тебе от неё надо?
— Я обязан тебе доложиться? Сволочные у меня намерения, неужто не ясно.
— Послушай, если ты её хоть пальцем тронешь… — стиснул Сергей в кулаке свитер Глебова.
— Для трёпа знаешь где меня искать. А сейчас иди к ней и будь мужиком, не лезь с вопросами. Кира ни перед кем не виновата. Меня она в гости не звала.
Отошли новогодние праздники и начались будни. На людях Кира отвлекалась, но дома, сидя с вязанием у телевизора или с книгой, ловила себя на том, что давно не следит за событиями на экране, не вникает в сюжет — ею снова овладевали мысли о новогодней ночи. Глебов настолько вторгся в её размеренную жизнь, что теперь она не могла просто выбросить его из головы. Он вошёл в её мысли с той же наглостью, с какой появился в жизни, и уже невозможно сделать вид, что его нет. Если бы ещё не их встреча с Сергеем. До сих пор при воспоминании об этом её охватывает чувство мучительного стыда и возникает лицо Сергея — закаменевшее, враз облитое бледностью. Что он тогда подумал?
Странно, что Серёжка вернулся. Кира до сих пор не знает — почему. Просто, когда стояла и плакала, уткнувшись в пальто на вешалке, плакала от стыда и обиды, вдруг почувствовала на плечах чьи-то руки — обернулась испуганно и с облегчением уткнулась в его рубашку.
И всё. Ни Сергей, ни она не сказали о случившемся ни слова. Серёжка утешил её, уговаривал, как маленькую девочку, увёл в ванную, умыл. Потом стал подтрунивать над ней, шутить, пока она не рассмеялась сквозь слёзы. А потом в так и не запертую дверь снова ввалились друзья и предъявили ультиматум: им не интересно всю ночь сидеть в машине и если несносная парочка намерена уединиться, то они не против, только пусть сначала хоть выпьют с ними за Новый год. Сергей вопросительно посмотрел на Киру, и она махнула рукой — едем! Но и потом, в круговерти праздника, она так и не смогла отделаться от мыслей о Глебове.
И что ещё хуже, — он остался с Кирой и позже.
Она не хотела верить ни одному, сказанному им слову. «Он блефует, — уверяла себя Кира. — Это обыкновенная лапша для ушей наивных девочек». Но, несмотря на это, на улице она теперь чувствовала себя неуютно. Прежде в толпе людей Кира была почти как на необитаемом острове — никому нет до неё дела и ей ни до кого. Теперь же она несла ощущение, что её обшаривают чужие глаза. Кира даже старалась не очень смотреть по сторонам — боялась встретиться с его глазами, боялась, что страх её подтвердится…
Кира злилась, обзывала себя шизофреничкой. «У тебя скоро разовьётся мания преследования! — ругалась Кира, но переломить себя не могла — он поселил в ней иллюзию своего присутствия и это выбивало из её размеренных будней.»
Хотя внешне всё как раз было прекрасно. И Сергей, и друзья, невольно втянутые в историю с Глебовым, казалось, напрочь забыли о нём. А сама Кира даже Светлане ни слова не сказала о своих новогодних злоключениях, не говоря о маме.