Дремотно лепечут листья, затих поселок, уснул. Только на костровых площадках у огня не спит ночная стража, хранит покой людей.
Теплый ветерок ласково гладит мокрые щеки, хочет осушить их, но торопливые капли чертят новую дорожку. Темнота, наконец, укрыла ее, никто не трогает, забыли о ней. Неле пыталась увести в хижину, ругалась даже — Адоня едва удержалась, чтобы не расплакаться, она весь вечер крепилась. Неле оставила ее и Адоня рада ночному уединению, теперь можно дать себе волю. Слезы приносят хоть малое облегчение.
Зашуршала трава под легкими шагами — Адоня насторожилась, притихла. Из темноты появился черный силуэт, женщина уверенно шла к ней. Неле? Слезы и ночь мешали узнать. Ах, Майга!.. Ведунья опустилась рядом, помолчала.
— Раздели со мной свое горе. Половина легче целого.
Адоня вытерла слезы, не ответила.
— Говори, не бойся. Может, смогу тебе помочь. Вижу ведь, весь вечер сама не своя. Кто у тебя там?
— Отец и брат… может быть.
Майга помолчала.
— Легко сказала. Не о них болеешь.
— Почему это? — сердито буркнула Адоня.
— Ну, не только о них, — покладисто поправилась Майга. — Сердце болит?
— Ох, Майга! — с болью вырвалось у Адони. — Страшно мне! Ввечеру так стиснуло — свет белый потемнел. Беда там!
— Беду не кличь, не гневи Справедливого. Его милостью всё добром кончится. А о ком душа болит… есть у тебя какая-нибудь его вещь?
— Его вещь? — растерянно проговорила Адоня. — Да откуда же?..
Майга коротко задумалась. Потом вынула откуда-то из складок подола пучок травы, растерла между ладонями.
— Дай мне твои руки.
Адоня безропотно подчинилась. Ведунья натерла соком ладони девушки, провела влажными стеблями по ее вискам. Странный терпкий запах коснулся ноздрей Адони, голова сделалась удивительно ясной.
— Так не знаешь ты, где твои родные?
Адоня покачала головой.
— С самого первого дня ничего не знаю.
— Положи ладони на мои, — велела Майга. — Об отце думай, как будто перед собой видишь.
Она закрыла глаза. На мгновение Адоне показалось, что всё вокруг — темные силуэты деревьев, далекие звезды — дрогнули и поплыли.
— О! Кузнец твой отец?
— Видишь его?! Что он?!
— Жив, — медленно проговорила Майга. — Здоров, ран на нем не вижу.
— Но где он?!
— Завтра встретитесь, спросишь обо всем. Теперь о брате… Да, слышу его, вместе они. Дар… о нем думай. Еще… Вот, я слышу… Нет… Боже милостивый, он закрыт!
— Что, Майга, что?! Ради Бога!
— Жив. Подожди… Тише…
Вдруг дрожь конвульсий пробежала по телу женщины, она испуганно отдернула руки.
— Да что узнала ты?! Страшное?
— Жив он.
— Но что еще? Майга, ты испугалась, я видела! Скажи, умоляю!
— Я не успела понять… Он… Я не знаю, правильно ли поняла, раньше так никогда не было… Кажется, он закрытый.
— Да значит-то это что?
— Закрытый — это… укрыт от всех чар, он сильнее любой магии… Ворожить на него нельзя, он не позволяет ничего о себе узнавать. Закрываются только очень сильные колдуны. А простой волшбе, как у меня, это не под силу.
— Дар — колдун?!
— Нет, это как-то по-другому… Он чужой. Он гость.
— Майга, может ты не поняла?.. Попробуй еще, Майга, прошу тебя!
— Еще? Ну, давай, — она протянула ладони, но тут же медленно опустила. — Нет, не могу я… С ним это нельзя.
— Но он жив, правда?
— Да.
Адоня помолчала, потом тихо спросила:
— Что значит — гость?
— Ты знаешь… Он уходит рано или поздно.
Через короткое время Адоня сказала:
— Спасибо тебе, Майга, теперь мне спокойно.
— Нет, я тебя не успокоила. Тебе горько?
— Это ничего… Главное, с ним всё хорошо.
— Пойдем спать. Так утро скорее наступит, и они придут. Завтра у нас будет много работы.
Андрей вывел людей через узкую калитку на хоздворе, и они оказались на соседней улице, узкой и грязной. Дома стояли к ней глухой задней стороной, что было как нельзя более на руку беглецам. За калиткой их поджидали десятка два всадников — с плеч ниспадали длинные черные плащи наемников. Андрей почувствовал, как замерли и подались назад люди за его спиной.
— Спокойно, это Лиента с воинами.
Один из всадников быстро подъехал к ним.
— Людей дождались?
— Да, все пришли, — поля шляпы бросают тень на разбитое лицо, и Андрей старается не поднимать голову.
— С нами Милость Всемогущего. Вокруг тихо, можно идти.
— И побыстрее. Время.
Всадники разделились на две группы: одна выступила впереди беглецов, вторая прикрыла сзади. Обмотанные шкурами копыта глухо постукивали об утрамбованную землю. Тщательно разработанная операция выполнялась с такой же тщательностью. Большая группа людей, в которой были и дети, и женщины, и раненные двигалась стремительно и бесшумно, понимая, что в этом их спасение. Им не встретилось ни души. Все переулки, перекрестки из которых мог вывернуться неприятный сюрприз, были наглухо перекрыты; если там и появлялся какой-нибудь блуждающий патруль, то появлялся на свою беду. Орд, направленный в этот ночной караул, утром не досчитался очень многих.
Впереди всё четче вырисовывалась черная громада крепости. Не было слышно ни шепота, ни стона.
Достигли последнего укрытия, предусмотренного планом — люди затаились в большом заброшенном саду, с беспокойством смотрели на костры сторожевых постов, от которых их отделяли только сотни две-три шагов совершенно открытого пространства.
Передовой отряд лугар к тому времени спешился, лошадей оставили во дворе пустого дома. Подтянулись фланговые группы. Сзади оставалась только группа прикрытия. Андрей с Аланом и Лиентой остановились в тени последних деревьев. Прямо перед их глазами был голый склон с частыми огнями костров, а дальше — крепость, сейчас она казалась мертвой и безлюдной. Но там, на стенах в эти минуты напряженно всматривались в темноту, ловили малейший шум. Андрей почувствовал это темное, тревожное ожидание, нависшее над крепостью.
Эта тревога уже не тревога — людей, что вместе с ним смотрели сейчас снизу на крепость, уже, считай, спасли: остался последний короткий рывок. Его и с боем, на худой конец, проделать можно, из крепости с готовностью придут на помощь. И они, спасители, вернутся в джайву принимать знаки восхищения и славы. И никому в голову не придет винить их в смерти Лоты с Мартой и Гойко, и славного помощника Даньки и Лана, и того отважного малыша, которому Андрей так опрометчиво пообещал жизнь, его отец — Крис? — сейчас, наверно, тоже здесь, за спиной… Но только сам Андрей будет знать, что на его совести и жизнь их, и смерть. Теперь всё зависит от него. Все остальные блестяще выполнили свою работу. Нет, он больше не имеет права ошибиться, норму на ошибки он сегодня выбрал сполна. Хорошо, что ночь так темна — облака плотными шторами надежно укрыли луну.
— Ждите, — сказал Андрей и бесшумно растворился в темноте.
Прошли долгие-долгие минуты мучительного ожидания, и он так же неслышно возник из темноты — на склоне ничего не изменилось.
— Можно идти. Пойдем очень плотно, проследите.
Торопливо проходя мимо костров, люди видели дозорных — они вповалку лежали на земле. Андрей оставался на склоне до тех пор, пока не прошел отряд прикрытия. Он опасался, что, заметив тени, перекрывающие свет костров, кто-то захочет проверить — в чем дело и тогда он должен будет вовремя устранить опасность, не дать вспыхнуть тревоге. Всё обошлось, а может, запоздала проверка.
Мост через ров был заранее бесшумно опущен на руках, щедро смазанные ворота не скрипнули. Когда они затворились, только тогда дозорные заворочались, отходя от сонной одури. Вскидывались испуганно — надо же, сморило! однако, кажись, пронесло, оплошка осталась незамеченной.
Первая половина операции завершилась удачно.
Из темноты вынырнул Алан, глаза его азартно блестели.
— Дар, дружище, они и ухом не повели! — восторженным шепотом воскликнул он и от избытка чувств толкнул Андрея в плечо.
— Ох, черт! — выругался Андрей по-русски, пригнувшись от боли.
— Что с тобой, Дар?
— Ничего. Собери своих людей, у нас почти не осталось времени, они скоро поднимут тревогу — подходит час менять вахты. Пусть приведут мне коня.
Подошел Лиента.
— Готовы?
— Мы готовы, Дар.
Шипя сквозь зубы, Андрей поднялся в седло. Тем же методом спустились с крепостного холма, потерялись в темных улочках. Теперь было проще — центр города остался в стороне, и совсем недалеко начиналась длинная лощина, в которой легко мог укрыться всадник. Кроме того, лугары и здесь позаботились об отсутствии ненужных свидетелей. Оставалось единственное препятствие — посты вокруг трущобного поселка.
Андрей сделал всё, что от него требовалось, и удовлетворенно смотрел, как мимо поспешно проходили люди. Перед ним появилась женщина со счастливыми, влажно сияющими глазами, что-то говорила торопливо и благодарно, он отвечал, а когда отошла, Андрей спохватился — это же Лота была! «Что со мной?» — недоуменно подумал Андрей. Он видел знакомые лица, а кто эти люди, вспомнить не мог. В голове стоял туман, непрерывный звон в ушах делал неразборчивым то, что ему говорили.
Он увидел женщину с ребенком на руках, второй малыш — мальчонка лет четырех, едва поспевал, уцепившись за ее юбку. Андрей взял его и посадил на лошадь, но сам подняться не успел — перед глазами всё поплыло, и он медленно сполз на траву, цепляясь за подпругу.
Андрей быстро пришел в себя, услышал, как шуршит трава под множеством ног. Его равномерно покачивало, оказалось — несут на носилках. «Вот еще!» — сердито подумал Андрей и попытался подняться, но руки сделались непослушными, подламывались.
— Лежи, лежи, — услышал он торопливый шепот, и кто-то склонился над ним. Лицо скрывалось в тени платка, но голос был знаком. Прохладная рука легла на лоб: — Лежи, сынок.
— Марта?
Андрей затих. Звезды над ним раскачивались с какой-то противно длинной амплитудой, их лучи вытягивались, становились непомерно длинными, остро кололи глаза и от этого почему-то огнем охватывало всё тело. Андрей прикрыл глаза. А когда снова открыл, носилки стояли на земле, ярко горел факел, вокруг толпились люди. Рядом, на коленях стоял Лиента, наклонялся к нему.
— Ну? — требовательно проговорил Андрей и попытался подняться. — Всё получилось?
— Да, мы в крепости.
— Ура, — тихо сказал Андрей. — Ай да мы!
— Дар, — услышал он Лиенту, но от огня факела ему было больно, и он закрыл глаза, чтобы не видеть. — Дар, ты слышишь меня? — И совсем уже глухо, издалека: — Несите. Да осторожней же!
Что-то прохладное и влажное скользит по плечам, по груди и утихает жгучая боль ожогов.
— Это я, сынок, Марта. Потерпи, милый, сейчас легче будет.
Ему помогают повернуться лицом вниз.
— Сволочи, — хрипло говорит кто-то рядом, но Андрей не узнает голоса.
Марта накрывает спину влажной тканью, и Андрей шипит от боли — будто напалмом плеснули. Больше всего на свете ему хочется, чтобы его, наконец, оставили в покое. Он впивается пальцами в подушку, втягивает воздух сквозь зубы, медленно переводит дыхание.
— Потерпи, — на голову ложится мягкая рука. — Сейчас… Сейчас уже пройдет.
Черта с два! Никуда оно не проходит. Андрей утыкается лицом в подушку, сцепляет зубы. Кажется, на сегодня с него хватит и так уже явный перебор. Но в следующие секунды острота боли и в самом деле быстро спадает, кажется, почти совсем исчезает.
— Спасибо, Марта.
У нее на глаза наворачиваются слезы.
Марта укутала спину чем-то мягким и теплым, ласково провела по волосам рукой и отошла. Рядом остались Лиента с Аланом.
— Как же это, Дар? — виновато проговорил Алан. — Как же ты не сказал? Нам Веско…
— Оставь, — поморщился Андрей. — Или вы разучились радоваться победам? Мы ведь это сделали, Алан! Мы спасли людей и все живы! Лиента, да улыбнись ты, наконец!
Улыбка Лиенты всё же больше похожа на кривую усмешку, на скулах вспухают желваки.
— Они заплатят, Дар… Клянусь.
Андрей прикрыл глаза.
— Как последние посты прошли?
— В ножи их взяли. Ты отдыхай. — Голос его делается непривычно мягким, — Марта здесь, рядом будет, надо что — скажи ей.
— Одежду пусть принесут.
— Зачем? Она пока тебе не понадобится. Надеюсь, ты не собираешься вставать?
— Нет, — успокоил его Андрей. — Но пусть рядом будет.
Лиента и Алан вышли. Через минуту Марта внесла вычищенную одежду, аккуратной стопкой сложила в изголовье кровати на скамье.
— А вот это выпей, сынок, это придаст тебе силы. — Она поднесла к колючим губам теплую кружку. — Не надо ли еще чего?
— Нет, Марта, спасибо.
— Тогда постарайся уснуть, сон все лечит.
И неслышно прикрыла за собой двери.
Андрей закрыл глаза, отдаваясь покою. Теперь, когда боль почти оставила его, он получил великолепную передышку. К тому же теплое питье оказалось волшебным напитком — Андрей почувствовал себя гораздо лучше. Позади напряжение и тревоги последних дней и он, наконец, почувствовал в душе покой и умиротворение. В эту минуту ничего не мучило его, было лишь сознание полностью выполненного долга. Он сдержит даже слово, данное Адоне — непременно вернуться. Правда, вид у него не очень бравый. Бедная девочка, она, наверно, с ума сходит от беспокойства. А может и теперь еще не спит…
ТИСС осторожно ввел его в полусонное сознание Адони. Ей так и не удалось забыться в спасительном сне, и в полузабытьи к ней подступал смутный образ беды.
— «Адоня…» — осторожно вошел Андрей в затуманенное сознание.
— «Кто меня зовет?» — испугом плеснула мысль.
— «Я, Дар. Не пугайся. Я пришел в твой сон, чтобы успокоить тебя».
— «Дар! — девушка почти проснулась, и Андрей поспешил снова погрузить ее в пограничное состояние. — Дар! Как хорошо, что ты мне приснился! Мне было так страшно!»
— «Ты можешь забыть про свои страхи»
— «Ох, сон-то странный какой, — я будто и не сплю вовсе… Мне кажется, я слышу, как листья шелестят. Наверно, такими и бывают вещие сны, странными? Он ведь не обманет? Говори, Дар! Еще говори!»
— «Твои родные в крепости. Они живы и здоровы».
— «А ты, Дар? С тобой ничего не случилось!?» — ее мысль снова сделалась тревожной.
— «Я вместе со всеми».
— «Отчего же мне было так плохо?.. Вечером так сердце болело. У вас вправду ли всё ладно?»
— «Да, Адонюшка».
— «Как славно ты меня называешь… И Майга мне тоже сказала, что все живы… но что-то всё равно не так… Какой странный сон… А почему только твой голос, Дар? Я так хочу увидеть тебя!»
— «Завтра ты меня увидишь».
— «Странно, это только сон, а мне теперь легко и радостно, будто ты уже здесь. Разве во сне может быть так радостно?»
— «Выходит, может. Больше тебя ничто не будет тревожить, спи спокойно».
— «Дар, ты не уходи, пусть этот сон будет долгим-долгим. Я боюсь, что проснусь, и опять станет пусто и темно, ты не оставляй меня одну. Как мне радостно, что сейчас я могу сказать тебе слова, которые никогда не скажу наяву».
— «Ты знаешь про магию вещего сна? Ты хочешь, чтобы я остался в сетях твоих слов?»
— «О, нет! — в смехе ее прозвенела грустинка. — Ты сильнее всякой магии, сам это знаешь, а в моих словах ее и совсем нет, они никакой силы не имеют. Но сейчас в мой сон пришла твоя душа, и я хочу сказать ей добрые слова. Завтра ты ничего про это и знать не будешь, но, может быть, тебе станет чуточку теплее с нами. Знаешь, что я про тебя поняла? Ты когда про Майгу говорил, это ведь и про тебя было… Ты нес нам добро, с распахнутым сердцем шел, а тебя ненавистью встречали».
— «Что ты придумала себе, Адонюшка? Захотела пожалеть меня? Не надо. Я и не ждал, что меня — чужого, странного, немедленно обласкают и полюбят. Случись так — я усомнился бы, что пришел к друзьям, что со мной искренни. Майга — совсем другое дело, она ваша, вот к ней вы были несправедливы, да, но не со мной».
— «Ты добрый. И мудрый. Рядом с тобой так спокойно и надежно. Знает ли твоя женщина, какая она счастливая?»
— «Ну довольно, Адоня.»
— «Ты сердишься?! Не сердись…»
— «Ну что ты, Адонюшка, я и не думал. Ты очень славная».
— «Какой странный сон, Дар».
— «Спи, девочка. Сегодня был трудный день, душе тоже нужен покой».
Андрей лежал и улыбался. Губам было больно, он прогонял улыбку, но она тихонько возвращалась опять. Он знал, что не должен был делать того, что сейчас сделал, но раскаяние не слишком его мучило. Да, он хронотрансатор и должен уметь держать чувства в плену разума. Но ведь он всего лишь человек и ему так нужна сегодня поддержка этого невинного, хрупкого создания. После лютого немилосердия, выпавшего на его долю, он как будто прошел омовение в ее чистоте и нежности. Это ведь сон…
У него еще хватило сил на сеанс гипнотерапии, и потом он уснул, совершенно обессиленный. Марта несколько раз заходила, прислушивалась к глубокому дыханию и благодарила Всевышнего за этот целительный покой — он был лучшим лекарством измученному страданием человеку. Ей ни раз доводилось видеть, как ночи напролет мечутся раненые, не в силах от боли глаз сомкнуть. У Марты самой сердце сжималось от боли, когда она думала, что именно такая ночь предстоит Дару, душа разрывалась от жалости и вдруг… этот безмятежный, крепкий сон. Он даже не пошевелился ни разу. Истинно, над Даром покровительство Милосердного. Только почему он потребовал такую жестокую плату за сегодняшнюю удачу? Почему заплатить ее должен был именно Дар?
…Пламя факелов заметалось по темным ночным улицам вскоре после того, как в последний раз, уже окончательно и наглухо закрылись крепостные ворота и мост вздыбился над ними. Через короткое время крики раздались и на склоне холма, где лугары ножами расчистили путь в крепость. В ту ночь в лагере наемников покоя не было, и только крепость возвышалась по-прежнему невозмутимо безмолвная.
С рассветом бешеная ярость одураченных юкки обрушилась на крепость — следы беглецов вели сюда, и Гуцу был уверен, что варвары рабству предпочли голодную смерть. Они добровольно залезли в мышеловку, из которой выхода не было — разведчики доложили, что тоннель по-прежнему затоплен. Бесила герцога Гуцу наглость и необъяснимость ночной операции варваров.
Черные волны ярости разбивались о неприступные стены. Защитники в эйфории от успеха небывалой операции, осыпали врага градом насмешек и стрел. Боеприпасов не жалели — для крепости это был последний бой, и арсенал надо было опустошить. Сегодня шум битвы звучал для них веселой музыкой. Хорошо укрытые за стенами, не рискуя понапрасну, они наносили врагу весомый ущерб — крепостной ров наполнялся трупами. Герцога Гуцу как будто оставил его холодный, расчетливый разум — с неистовством безумца он гнал и гнал отряды на приступ, желая смести с лица земли проклятые стены, добраться до тех, кто прятался за ними, рвать зубами, насладиться зрелищем потоков дымящейся крови. Но успокоится он только тогда, когда снова заполучит в свои руки того, кто задумал (Гуцу не сомневался) и осуществил столь дьявольский план. Пусть это будет хоть сам дьявол, он, герцог Гуцу, доберется до него.
— Отдайте мне его! — ревел Гуцу. — И я сохраню вам жизни!
А «дьявол» безмятежно спал, не подозревая о переживаниях «великолепного герцога». Шум битвы не беспокоил его — в комнатку без окон толстые стены не пропускали ни звука.
Проснулся Андрей далеко за полдень, хотел одеться и не обнаружил одежды.
— Марта! — позвал он.
Вошел юноша.
— Я рад служить тебе вместо Марты, Дар. Людей увели из крепости.
— Одежду мою почему убрали?
— Алан распорядился. Он не хотел, чтобы ты встал раньше времени.
— Принеси.
— Прости, Дар, я должен выполнить распоряжение Алана.
— Вот так, значит, я под домашним арестом? А где он сам?
— Все на стенах.
— Что там? — нахмурился Андрей.
— Юкки идут на приступ. Людей увели, а мы решили до ночи продержать юкки здесь.
— Ну и как, получается?
— Алан недавно забегал — веселый. Лицо черным-черно от копоти, зубы да глаза сверкают. За весь день у нас только несколько раненых.
— За весь день? Сколько же сейчас?
— Да уже четвертый час пополудни. Только ты не вставай, Дар, меня пожалей. Коли ты встать захочешь, мне тебе удержать потруднее будет, чем юкки под стенами. А Алан после гневаться будет на меня.
— Ладно, — засмеялся Андрей, — не стану я тебя подводить. А тебе ведь тоже на стену не терпится? Иди.
— Ох, Дар! Да ведь ты…
— Не встану, не бойся. Передай там привет от меня.
Андрей здраво рассудил, что коли у защитников дела идут хорошо, ему нечего среди них делать, он будет не очень хорошим помощником, еще и мешать станет, отвлекать, поскольку его непременно примутся опекать. Сегодня они вполне управятся без него. А ему лучше сберечь силы для джайвы.
— «Лиента.»
— «Дар, наконец-то!»
— «Долго ждать пришлось? Я столько времени проспал, только проснулся».
— «Я рад этому. Но что у вас там?»
— «По воле Алана я не должен и носа из своего закута высовывать…»
— «Уж ты будь добр, так и сделай».
Андрей засмеялся.
— «Но насколько могу судить, Гуцу с прежним успехом бесится под стенами, и потерь у нас нет. Большего, увы, не знаю».
— «Больше и не надо. У нас тоже всё в порядке. Ты знаешь, что мы тоннель затопили?»
— «Нет, не знаю».
— «Мы с Аланом подумали — Гуцу так просто не проведешь, уж он обязательно задумается, отчего это горожане полезли в ловушку, из которой выхода нет. Или есть? Поэтому ушли затемно еще, а Алан открыл затворки».
— «Ну и? Была разведка?»
— «Была, а как же. С них глаз не спускали, боялись, что они следы наши увидят, их ведь только на первый взгляд нет, а приглядись и вся маскировка насмарку. Но на счастье, их другое интересовало — тоннель, а к джайве они не сильно присматривались. Правда, у выхода оставили сторожевой пост. К ночи мы его уберем и просигналим вам дымом».
— «Завтра Гуцу совсем озвереет и от злости съест собственную шляпу».
— «У тебя хорошее настроение, я рад. Как ты себя чувствуешь?»
— «Лучше, чем ты думаешь».
— «Всё же несправедливо, что именно тебе это выпало. Так не должно было быть».
— «А может, именно так и должно? Я захотел стать вам не чужим — наверно, за это заплатить надо было. Страдания, которые испытывал каждый из вас долго, изо дня в день, для меня сошлись в одном».
— «Дар… как странно ты думаешь. Разве можно это принять… так…»
— «По крайней мере, я теперь стал равным среди вас. Ведь теперь никто не назовет меня чужим, а?»
Что мы знаем о справедливости? Принимаем, как должное, удовольствие, а на неприятности сетуем — за что? несправедливо! Но Законы высшей гармонии незыблемы. Полу-миф о битве Добра и Зла перешел на уровень научного знания о необходимости равновесия положительного и отрицательного энерго-потенциалов — увы, их должно быть поровну.
В какие законы вмешался я, изменив судьбу многих, своевольно переменив знак минус на плюс? Какие связи порвал? За удачу надо платить. Всего — поровну. Жив остался, и на том спасибо, значит цена еще милосердная.
С наступлением темноты атаки прекратились, но под стенами началось копошение — крепость наверняка минировали. Видно, юкки планировали ворваться в крепость в самый глухой час ночи или на рассвете. Что ж, так тому и быть. Только хозяева незваных гостей встречать не станут, правда, угощение припасут — мины, самострелы и прочие смертельные ловушки.
…Закрепленные в скобах факелы освещали пустое пространство двора и обезлюдевшие широкие стены. Откуда-то, будто из-под земли доносились глухие голоса, но вскоре и их не стало слышно. Пусто… Безмолвно… Так прошло несколько минут. Потом возник далекий еле различимый шум, он быстро нарастал и вот уже превратился в грохот… Под опустевшей крепостью в подземной зале из темноты тоннеля стремительно выплеснулся водяной вал, неся на длинном языке желтую пену, мусор, зеленые стебли водорослей.
Андрей наотрез отказался, чтобы его несли на носилках, как других раненых, рассердился, когда друзья пытались быть настойчивыми. Если он и чувствовал себя слабым, то всё же не на столько, чтобы ехать на чужих плечах.
Веско был при нем неотступно, сторожил каждое движение. Андрей уставал. Всё чаще выползали под ноги узловатые корни, больно вцеплялись сучья, ветки заставали врасплох и наровили туго хлестнуть наотмашь. Но всякий раз Веско был настороже, и плечо его оказывалось рядом становилось надежной опорой. Под конец Андрей уже не останавливался передохнуть. Ему казалось, что стоит на миг сбиться с этого механического шага, и он упадет. Да впрочем, вероятно, так оно и было.
В сознании настоящее мешалось с прошлым и, временами он переставал осознавать, в какой реальности находится.
«Неаккуратно работали ботаники, увлеклись, творцы… Для чего это такие дебри? Или это уже она сама, планета? Торопится. В другой раз надо комплект СМП захватить, на спорамине я бы продержался… Фу ты, какой комплект скорой медицинской помощи?!» — прояснялось в голове, и Андрей понимал, что две реальности пересеклись только в его переутомленном сознании и больше точек соприкосновения у них нет. Эта планета — не результат проекта «Реанимация», она еще не умирала, ее не убивали еще. Еще ох как не скоро выйдет на нее «Странник» и только потом родится проект ее второго рождения. Минут сотни и сотни лет, прежде, чем придут на планету люди и будут выводить ее из «комы»: дезактивировать, растапливать многовековое оледенение, культивировать плодоносный слой. Потом в этот слой бросят семена, добытые хронсаторами из прошлого планеты.
Андрея как-то попросили помочь — поехать к растениеводам, рассчитать деформацию хронального поля по заданным параметрам и локально навести ее на нужной им территории. Вот тогда Андрей и видел, как джайва шевелилась, вспухала, поднимаясь прямо на глазах. Даже привычному ко всему Андрею это показалось чудом.
Глаза устают от мельтешения буро-зеленых пятен, хочется закрыть их, упасть ничком и долго-долго лежать неподвижно. Андрей поднимает лицо и сквозь первый полог джайвы, где-то на невероятной высоте угадывает второй и опять думает: «Нет, точно, перестарались эти садовники…»
Когда он почувствовал запах дыма — запах поселка, он не мог сказать об этом — на это усилие его уже не хватало.
Поселок еще скрывался за стеной зелени, когда он увидел Адоню. Ждала она их или что-то толкнуло выбежать навстречу, но она торопилась к ним, мелькая в сплетении стволов, веток и лиан.
— Сестренка твоя, — выдохнул Андрей и привалился к дереву.
Веско тоже увидел Адоню, окликнул ее, и в следующее мгновение руки ее обвили его шею.
— Братик! Живой! — уткнулась она в него. — Живой! Родненький мой!
Адоня смеялась от радости, не вытирая счастливых слез. Она отстранилась, и Веско охнул, уставился на седую прядь.
— Потом, потом! — махнула Адоня рукой. — Отец где?
— Он сзади, в прикрытии.
— И Дар там? — в радостном нетерпении Адоня всматривалась в лица проходивших мимо.
— Дар? Вот он, — Веско показал глазами, и Адоня стремительно обернулась.
Улыбка еще была на губах, но уже умерла.
— Дар… — прошептала она
Андрей попытался улыбнуться, но, кажется, это испугало ее еще больше.
— Я знала… — она растерянно и беспомощно обернулась к брату, снова метнулась взглядом к Андрею. — Как же так?.. Веско, да что ты стоишь?! Его скорее в поселок, к Майге!
Он сумел-таки продержаться до конца. Зато в хижине рухнул на постель, полностью отдав себя в руки Неле. Она решительно раздела его, не проронила ни слова, увидев следы недавних пыток, только плотнее сжала губы, да побелели крылья носа. Она смазала потрескавшиеся, кровоточащие струпья, и Андрею стало легче. Накормила, уложила в постель, заботливо укрыла невесомым пуховым одеялом.
Он облегченно закрыл глаза, расслабил все мышцы. Легкое тепло разлилось по телу. Но из состояния безмятежного покоя его вывело ощущение чужого взгляда — у входа стояла Майга. Некоторое время она изучающе смотрела на него, потом сказала:
— Лиента велел мне прийти.
— Рад видеть тебя. Но Майга, тебе и без меня работы хватит. Я в твоей помощи нуждаюсь меньше других.
— Но… я не могу ослушаться. Позволь хотя бы осмотреть тебя, Лиента спросит.
— Смотри, — подавив легкий вздох, согласился Андрей.
Ведунья умело, не причиняя боли, прикасалась легкими теплыми пальцами. Молчала. Потом спросила:
— Лечил тебя кто?
— Марта. Неле.
— Еще? — внимательно посмотрела на него Майга.
— Я сам, — вздохнул Андрей.
Она укрыла его одеялом, сказала:
— Ты прав, тебе мои умения не нужны — я не имею силы сделать лучше, чем ты сам.
— А нет ли у тебя какого снадобья для восстановления сил?
— Как ни быть? — живо обернулась Майга. — Ты хочешь, чтобы я дала тебе?
— Было бы кстати.
Впервые ее сумрачное лицо осветилось улыбкой, сделалось ласковым и милым.
— Я дам тебе настой девятнадцати трав, ты сразу почувствуешь облегчение и приток сил.
Майга расстелила чистую холстину, расставила на ней многочисленные склянки, флаконы, принялась волхвовать над ними. Под шелест заговоров ведунья готовила одной ей ведомый сбор: крохотной мерной чаркой тщательно, по каплям наполняла хрустальную чашу, украшенную рубинами. Большие камни отбрасывали карминные блики на смуглое лицо лекарки, когда она осторожно вливала в нее компоненты снадобья, одновременно роняя в чашу магические древние слова: «…подымись с одра болезни, смертельной постели, с мук телесных… Сымаю немочь лихую и кладу на уголья пенные… На ноще, и на утренней заре, и на вечере проходите мои слова в ущелья дремучие, в омута тянучие…» Шепот женщины в полумраке, уютный и мягкий, как шелест листьев или тихого ночного дождя, негромкое позвякивание склянок, сами движения ее — плавные, не суетные… Всё это завораживало, расслабляло. Сами собой закрывались глаза, и музыка чарующего нежного голоса уводила куда-то в забытое, но пленительное покоем и безмятежностью… Полувнятный женский шепот ласкал и баюкал, и в этом тоже было нечто, что казалось навсегда забытым…
— Смиренно мольбу тебе приношу, Человеколюбче, — яви скорое заступление свое страждущему, посети его в немощи и исцеление даруй.
Теплая рука коснулась легонько.
— Дар…
Он открыл глаза. Майга держала чашу в ладонях, отпила чуточку и сморщилась:
— Пей разом, горько.
Андрей опрокинул в рот жгучую жидкость.
— Да уж… А сама-то зачем пила?
Майга пожала плечами, сворачивая холстину.
— Как иначе? Я всегда так делаю. Хлебнет вот такого снадобья человек, да и подумает, что отравить хочу.
— Бедная Майга, несладко тебе жилось?
— Всяко, — коротко уронила она, вставая. — Если позволишь, я еще приду к тебе.
— Разумеется.
У выхода она обернулась.
— За девочку эту… Спасибо тебе. — Чуть помедлив, добавила: — А я ведь думала, тебя ни нож, ни стрела не возьмут, а ты такой же, как мы. И другой.
Не дожидаясь ответа, она вышла.
Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Что за колдовское снадобье? По всему телу внутри будто муравьишки бегали. Слегка кружилась голова, туманились мысли, звуки за тонкой стеной уплывали далеко-далеко, исчезали вовсе… Потом и тело исчезло — Андрей шевелил пальцами и не чувствовал их.
Вместе с утратой физического ощущения тела абсолютно исчезла боль, пришло замечательное ощущение блаженства. Наркотик? Да, но совсем малая доля. Тут что-то другое совсем.
Андрей не знал, сколько он находился в удивительном состоянии отрешенности от мыслей и чувств, когда знакомый голос пробудил сначала его слух, потом и сознание.
— Неле, милая, ну пусти меня! — умолял шепот.
— Не проси! — так же шепотом отвечал другой голос, в котором явственно угадывались властные интонации брата. — Что вы все, умом тронулись? Ему отдыхать надо, спать, а вы все идёте и идёте. Еду вон несут! Будто мне дела другого нет, как гостей выпроваживать.
— Не гони меня, Неле, дай только взглянуть. Если он спит, я тотчас уйду.
— Конечно, спит! Уходи, не серди меня. Ты сама-то подумай, что он вытерпел. Уж не тебе об этом рассказывать. Заслужил он покой или вы все такие бессердечные? Всё, Лиента велел к Дару одну только Майгу пускать.
— Прости, Неле, — увял шепот. — Ты правильно делаешь, не пускай никого к Дару, и меня не пускай. Мы и вправду бессердечные…
— Неле! — позвал Андрей.
— Ах! — шепотом в сердцах воскликнула женщина. — Видишь, что мы натворили!
— Пусти ее, Неле.
Полог приподнялся, и несмело вошла Адоня.
— Прости, я потревожила тебя.
— Нет, хорошо, что ты пришла.
— Я лучше попозже, потом. Ты отдыхай.
— И потом тоже. Подойди же, Адоня.
Она медленно опустилась на колени рядом с Андреем, широко раскрытыми глазами смотрела на него.
— Что они с тобой сделали, Дар… — она легонько прикоснулась к его губам, отвела со лба прядки волос, глаза наполнились слезами.
— Ты поплакать надо мной пришла?
— Нет!.. Прости… — она быстро заморгала, сгоняя слезы. — Но я знала, я чувствовал, что тебе плохо!
— Уже всё в порядке, всё заживет. Мы же с тобой договаривались не вспоминать плохое, а побыстрее его отпускать — пусть уходит.
Адоня глубоко вздохнула.
— Я так не умею. Я не такая сильная, как ты.
— А вот это неправда. Ну ладно, расскажи, что ты делала, когда нас не было.
— Что делала? Не помню. Все из рук валилось. О, знаешь, я с Майгой подружилась!
— Правда? Вот это очень хорошо. Я рад.
— Она нисколько не страшная, наоборот, добрая. Она мне ворожила и сказала, что всё хорошо будет, что переживать не надо. Вот только про тебя не сказала, — потускнел голос.
— Почему?
— Не знаю… Она тебя боится.
— Майга? Боится? С чего ты взяла?
— Когда она ворожила, что-то случилось… Она сказала, что ты закрытый… Что ей нельзя на тебя гадать.
— Вот как?! — искренне удивился Андрей.
— И еще она сказала, что ты — гость.
— А это что значит?
— Что ты уйдешь…
— Вот про это никто знать не может. Я и сам не знаю. Что ты поскучнела, Адоня? Ты совсем плохо себя ведешь — пришла к больному, а он должен постоянно тебя утешать.
Адоня растерянно подняла глаза, но, встретив смеющийся взгляд Андрея, улыбнулась:
— Дар, я видела сегодня удивительный сон, вещий. Очень-очень хороший. А утром, когда проснулась, на душе было так легко, так празднично.
— Пусть все твои сны будут такими.
— Ах, если бы!
В хижину вошел Лиента, и Адоня встала, склонив голову, поспешно вышла.
— Как ты, Дар?
— В порядке.
— Выздоравливай поскорее.
— Случилось что-то?
— Пока нет.
— Какие новости?
— Вторая разведка Гуцу во всем разобралась, они всё поняли и вышли на наш след.
— Разве ты рассчитывал на другое? Столько людей прошло.
— Они готовятся переправляться.
— Наверно, Гуцу сильно обиделся на нас.
Лиента надел на голову белую повязку из сурового полотна, расшитую символами племени — знак власти вождя.
— Я позвал вождей на Большой Совет.
— А меня не зовешь?
— Но Дар… Мы и без того сверх меры испытываем твое мужество! Оставайся в постели. После Совета я приду и всё тебе расскажу.
— Да, мне надо восстановить силы и потому я в постели. Но если бы снова пришлось пройти через подвал ратуши, меня бы хватило.
— Да знаешь ли ты, что такое боль?! — вырвалось у Лиенты.
Андрей усмехнулся.
— Надо было в тот час впустить тебя в свои мысли. После ты не усомнился бы, что я только человек из плоти и крови.
— Дар!.. Прости меня, Дар, если сказал обидное! Не в тебе я сомневаюсь, а… как сказать?.. Когда себе не верю, ушам своим, глазам… Делаю, вижу, слышу, а не верю. Вот других, которые в подвалах через подобное прошли, бесчувственными выносили, мертвыми, скорее, чем живыми, а ты…
— Что такое пытка? — поднял тяжелый взгляд Андрей. — Недолгая боль, у которой есть конец. Знаешь ли ты, что есть настоящая пытка, когда по-настоящему нестерпимо?
Андрей прикрыл глаза, помолчал.
— На твоих глазах, вождь, придавали лютой смерти друга? Или человека, которого хотел бы так назвать. Но даже не это самое страшное. А то, что спасти его — только рукой шевельнуть, но ты стоишь и смотришь, а он умирает в жутких мучениях.
— Но почему? — еле слышно выговорил Лиента.
— Потому что есть запрет. Вот что пытка, вождь. И такие раны заживают гораздо хуже, а болят сильнее.
— Ты был разведчиком?
Андрей посмотрел на Лиенту — если бы знал лугарин, как близка и одновременно — как далека его догадка от истины.
— Да, тогда я был Разведчиком. Но теперь другое, теперь я воин и никто не может запретить мне защищать и спасать. А ты говоришь — отойди в сторонку, пожалей себя. Нет, друг Лиента, жалеть меня не надо. Сейчас только я, сам хозяин своей жизни.
Лиента долгим взглядом посмотрел на Андрея.
— Нас ждут, Дар. Пора.
Под большим навесом вкруг сидели десятка два мужчин. Почти всех Андрей знал по прежнему Совету или видел в памятный день в доме Мотли. Лица были суровы. Все понимали — сражения не миновать, они и не желали уклоняться от него — каждый из них жаждал боя, у каждого был свой собственный счет. Но осознавали и значение его.
Лиента передал последние донесения разведки о событиях в лагере неприятеля, высказал свои предположения. После детального обсуждения приняли следующую тактику: ждать врага на месте. Отклонили предложение выступить вперед и встретить юкки во время переправы, как это было несколько дней назад у Двух Близнецов. Теперь юкки будут осторожны именно на переправе, да и масштаб операции другой. Решили найти укрытие для тех, кто нуждается в нем и принять бой на месте. Здесь каждое дерево, каждый куст будут им союзником и врагом юкки.
Андрей не принимал участия в обсуждении, согласный с решениями вождей, но теперь его молчание казалось, беспокоило. То один, то другой бросали на Андрея пытливый взгляд. Наконец, и Лиента спросил:
— Дар, вожди и старейшины благодарны, что нашел силы прийти на Совет. Но мы просим от тебя короткого слова — ты одобряешь решение вождей или видишь в нем ошибки?
— Я бы не молчал, если б считал, что принимается ошибочное решение. Но если вожди позволят, у меня два предложения.
— Вожди слушают тебя.
— По следу, который мы оставили в джайве, враги легко придут к нам. Это вроде бы не на пользу нам, но не стоит пренебрегать даже крохами выгоды. А выгода нам вот в чем — охотники ведь мастера по части ловушек, так не дадим юкки идти по джайве, как по собственному дому. Джайва наша, пусть ни на минуту не забывают. Кроме того, можно выслать два-три маленьких отряда, которые будут беспокоить их фланги и тылы. Пусть идут в страхе, пусть смерть кусает им пятки. Юкки должны бояться нас еще до встречи с нами!
— Это хорошо, Дар! — заблестели глаза у Иланда. — Вожди, доверьте это моим воинам! А к началу сражения мы поспеем на свои места.
— Принимает ли Совет предложение Дара? — скорее для порядка спросил Лиента, и ему ответили одобрительными возгласами.
— Но Дар говорил о двух предложениях, — напомнил Алан.
— Второе касается убежища. Трудно в столь короткое время найти или соорудить что-то надежное. Если далеко увести, лазутчики юкки могут выследить и напасть на детей и женщин. Воинов для защиты отправлять — лишние у нас едва ли будут. Значит, надо, чтобы близко и надежно. Верно ли, что вблизи поселка начинается болото?
— Да, это так.
— Но большинство здешних болот имеет кольцевую форму. У этого тоже в середине остров? Если так, то ничего лучше и искать не надо.
— Верно. Так. Это самое безопасное, — обменялись мнениями вожди.
— Мы берем это на себя, — поднял руку Итко, вождь одного из дальних племен.
— Времени мало, — взял завершающее слово Лиента. — Сделать надо много. Сейчас каждый без
промедления займется своей работой. Ты, Алан, работаешь в поселке, готовишь людей к переселению. Едва Итко сообщит, что броды готовы, начнете переводить туда женщин и детей. Хорошо, если уже сегодня мы сможем переправить туда хотя бы половину. Твои мужчины, Итко, помогают на переправах, насты подправлять надо будет постоянно, и на острове — тоже ваше дело, там надо сделать хотя бы самые простые укрытия. Ты, Иланд, хочешь выйти навстречу юкки, пусть так и будет. Но к началу сражения ты должен присоединиться к Мотли. Вы, Ланга, Ставр и Мотли — за вами фланги. Нельзя позволить юкки задушить нас в кольце, займитесь укреплениями и укрытиями. На направлении главного удара встанет самый большой отряд — лугары и воины Алана. Дар, когда начнется сражение, тебе лучше всего заняться ранеными, никто не поможет им лучше, чем ты.
— Начну я с твоим отрядом, а потом буду там, где понадоблюсь. Ранеными займется Майга с женщинами.
— Дар! — нахмурился Лиента.
— Ты обязан подчиниться Совету, — проговорил Алан. — Легко раненые будут драться, но ты уже и теперь не относишься к ним. Если надо, решение будет общим.
— Я надеюсь, вожди не примут решения, которое я вынужден буду нарушить, — улыбнулся Андрей. — От этого боя зависит многое, оставьте мне самому найти для себя место. Я смогу быть полезным.
— Никто в этом и не сомневается, но ты еще слаб, и мы не хотим потерять тебя, — сказал Мотли.
— Разве похоже на то, что я ищу смерти? — сухо проговорил Андрей. — Довольно. Всё, что касается меня, я решу сам. Это не та проблема, которой надо занимать время вождей. Если уважаемому Совету больше нечего обсуждать, предлагаю заняться делом.
— Хорошо, перейдем к делу. И да будет с нами благословение и милосердие Справедливого.
— Да будет с нами благословение и милосердие Справедливого, — вслед за Лиентой повторил каждый.
Лиента пришел уже глубокой ночью. Тихо, стараясь не шуметь, прошел к постели, устало растянулся у противоположной стены.
— Как дела? — тихо спросил Андрей.
— Ты не спишь? Торопятся. Завтра надо их ждать. Почему не спишь? Очень болит?
— Днем выспался.
— Как чувствуешь себя?
— Хорошо. Майга была, настоев своих дала.
— Майга, это та женщина, ведунья? Я и не знал ее имени.
— Женщины у вас замечательные.
— Лучшие в Эрите, — голос Лиенты прозвучал глухо, и Андрей опять подумал, какую неизбывную боль носит в себе невозмутимый лугарин.
Он потерял жену и маленького сына во время первой атаки на мирно спящий поселок. Ратану и Нэя не нашли ни среди погибших, ни среди живых. Жену Лиенты схватили с ребенком на руках, и они погибли позже. Счастье еще, что каким-то чудом наемники не проведали, кто попал им в руки. Но Лиента ничего не знал об их судьбе. А сказать — как?
— У тебя есть семья, Дар? — спросил Лиента, и Андрей понял, что думали они об одном и том же.
— Нет, я не был женат.
— Так выбери женщину из наших. Оставайся с нами, Дар.
Андрей не ответил, сейчас об этом говорить не хотелось.
Помолчав, Лиента снова заговорил:
— Ты говорил, что твои друзья могут прийти тебе на помощь. Ты хочешь, чтобы они пришли?
— Да, хочу.
— Значит… новую землю мы будем искать без тебя?
— Я останусь с вами до тех пор, пока во мне будет надобность. Думаешь, я могу позвать людей в неизвестное и бросить на пол-дороге? Я останусь, даже если мне откроется дорога назад, — тихо проговорил Андрей. — Клянусь.
— Я хочу тебя спросить, Дар, — помедлив, снова заговорил лугарин.
— Спрашивай.
— Гуцу был у тебя в руках. Почему ты его не убил? Я помню, вместо одного Гуцу будет другой. Но за кровь и страдания многих людей… почему ты его не убил? Я пытаюсь найти ответ и не нахожу — ведь он заслужил смерть.
— Ответ проще, чем ты думаешь, — усмехнулся Андрей. — Я не могу убивать.
— Как? Но дозорных ты…
— Они спали.
— Они спали?! Ты говорил, что ненавидишь юкки! Почему же не можешь?
— Есть запрет.
— Кто может запретить убивать врагов?
— Он внутри меня. Я отвечу, потому что рано или поздно, завтра, ты всё равно спросил бы. Вот только примешь ли ты мой ответ?
— Дар, если я не должен был, я возьму обратно свои слова. Каждый народ имеет право на свои законы.
— Нет, отчего же. Я не могу убивать. Это как яд выпить — ты выпить можешь, но не станешь, знаешь, что нельзя. Ты заметил, чем больше у человека власти, тем в более тесные рамки он должен себя загонять. Конечно, если не хочет потерять в себе человека. Мы — очень сильные, мы владеем страшным оружием, когда нет нужды сходиться с врагом лицом к лицу. Одним движением руки можно снести город со всеми его жителями. Но если позволить себе убивать, как не превратиться во зло? Как взять на себя бремя высшего судии, и решать — этому жить, этому умереть. Любая смерть чье-то горе. Добро с мечом в руках неизбежно оборачивается для кого-то злом.
— Но сейчас, здесь, разве тебе не ясно, где добро, где зло?
— Разве я не с вами? Разве я не смог быть вам полезным, не обрывая чужих жизней?
— О, Дар! Неужели ты услышал упрек в моих словах? Если народу Эрита суждено жить долго, столько же будет жить и высокая память о тебе. Но надо быть слишком великодушным, чтобы оставлять врагу жизнь. Или чувствовать себя много сильнее, чем он. Я не чувствую в себе ни того, ни другого… и я не смог бы жить по твоим законам, даже если бы захотел.
— Тебе и не надо. Это тяжелое бремя. Может быть, ни раз мне хотелось забыть про запрет, и я боялся, что смогу это сделать, тогда я перестану быть собой.
— Дар, значит ты не владеешь оружием?
— Насчет этого не беспокойся.
— Но как ты собираешься драться завтра? Лучше уж не ввязываться в это дело, в бою нельзя жалеть врагов.
— А кто сказал, что я собираюсь их жалеть?
— Побереги себя, Дар. Постарайся не прибавить нам горя. Тебя любят.
— Я обещаю тебе.
— У нас совсем нет времени для разговора, а мне так много хочется спросить у тебя. Еще только одно. Когда они тебя схватили, почему ты не послал мне свою мысль?
— Я не мог. Они забрали у меня одну вещь, а без нее я не могу посылать свою мысль так далеко.
— Твой красивый браслет? Веско говорил. Он понял, что ты у них чего-то требовал, а когда увидел, то понял, что вещь и вправду очень дорогая.
— Хочешь посмотреть? — Андрей снял ТИСС и передал Лиенте. — Ценность его не в красоте. Он делает меня в чем-то сильнее. Например, посылает мысль дальше, чем я могу делать это сам. Без него всей операции грозил провал.
— Вот в чем секрет… — Лиента благоговейно рассматривал обруч. — Я заметил его в тоннеле, тогда в первый раз. Ты снял рубаху, и я подумал, что за удивительное украшение и зачем ты прячешь его под одеждой? Так эта вещь заключает в себе магическую силу?
— Нет тут никакой магии, сделали его люди. Знания есть, а колдовства нет.
Лиента неопределенно покачал головой и осторожно протянул браслет назад.
— Как же им удалось схватить тебя?
— Они застали меня врасплох, я потерял сознание.
— Врасплох? Тебя? Как это может быть, когда чужие мысли открыты тебе?
— Я не слушал их мысли. Я не делаю этого постоянно, иначе привыкну надеяться на эту штуку — он открывает мне чужие помыслы — и тогда стану слабым, зависимым от нее.
— Дар, они ведь схватили тебя, заковали в железо, пытали! Разве не был ты беспомощным? Куда же больше?
— Лиента, по-твоему Гуцу сам захотел с меня цепи снять? Ведь браслет мне тогда еще не помогал. Да и браслет он привез в ратушу, потому что мне это надо было — не ему же. А впрочем, да, в этот раз я не имел права рисковать. Я ошибся. За что и поплатился.
— Как много я хочу узнать о тебе, о твоей стране.
— У нас будет для этого время.
Едва ночной сумрак разжижился серым, Андрея разбудили торопливые шаги по траве.
— Лиента, — позвал он.
Через мгновение полог откинулся, и голос из темноты сообщил, что юкки начали переправу.
Скоро лагерь пришел в движение. Множество факелов разогнали остатки ночной мглы, осветили поселок. Первым делом возобновилась эвакуацию на остров. Опустевшие хижины разбирали — на месте поселка должна была остаться просторная голая поляна. Строительный материал мирного жилья шел на военные укрепления.
С рассветом десятка два охотников отправились снять силки и капканы, настороженные с вечера, женщины развели последние костры, чтобы накормить детей и сделать маленькие припасы. Мужчины не брали в рот ни крошки — ужасны раны в набитый пищей живот, да и с жизнью почти наверняка придется распрощаться — только чудо спасет от долгого и мучительного умирания. Чудо, да еще клинок друга. Свободные от работы воины сосредоточенно занимались снаряжением и оружием.
Как только не стало слышно женских и детских голосов, сделалось пусто и тревожно. От тишины веяло не покоем, а затаенной угрозой. Андрею принесли воинское снаряжение. Он натянул штаны, рубаху — они пришлись точно по нему и плотно облегли тело. Сшиты они были из кожи, обработанной особым способом — секреты обработки хранились, как военные. Тонкая кожа становилась эластичной, но настолько плотной и упругой, что не всякому лучнику под силу было пробить ее. Грудь, спину и живот прикрыли щитки; на коленях и локтях закрепили широкие манжеты с шипастыми остриями — в бою на мечах и рукопашной схватке воины умело действовали ими, как дополнительным оружием.
Андрей сделал несколько движений — одежда не сковывала, была легкой и удобной.
— Какое оружие возьмешь? — спросил Лиента, вкладывая клинки в ножны на поясе.
— Пока ничего не надо. Мешать только будет.
Лиента обернулся, посмотрел с беспокойством:
— Ты пойдешь на юкки с голыми руками?
— Я знаю, что делаю.
— Надеюсь, что знаешь.
Из джайвы осторожно вышел отряд разведчиков. Они прошлись по пустому поселку, вернее, по поляне, где он стоял. Потрогали теплую золу в очагах. Потом часть отряда повернула назад, остальные, читая следы, неосмотрительно сунулись в джайву. Впрочем, сожаление к ним прийти не успело.
Скоро из зарослей появились юкки. Они неспешно вытягивались на открытое пространство, от них становилось черно. Видно, здесь они намеревались дождаться своих разведчиков, пока те определят направление дальнейшего движения. Орды оставались компактными, не перемешивались, люди устало опускались на траву, вынимали баклажки с водой.
И тогда раздался долгий и тоскливый крик флеминга, и на место бывшего поселка обрушился град смертоносных стрел. Кто-то, вскочив, тут же падал, уже отмеченный жалом смерти, другие с криками рванулись назад под прикрытие джайвы.
Всё вокруг огласилось криками команд, предсмертными воплями и стонами. Стрелы не переставали сеять смерть, пока в бурой мешанине джайвы не скрылась спина последнего наемника. Всё открытое пространство устлали тела убитых и раненных. Джайва онемела — унеслись прочь птицы, мелкое зверье забились под землю, лишь тягостные стоны нарушали предгрозовую тишину.
Неожиданно ее разорвал голос Андрея.
— Герцог Гуцу, с вами говорит тот, кто известен вам, как Стаур Красивый. Прежде, чем вы бросите своих воинов на смерть, я хочу говорить с вами.
Андрей поднялся из укрытия.
— Дар! — попытался удержать его Лиента, но движением руки он остановил лугарина, вошел с ним в ТП-контакт.
— Выходите, Ваша Светлость. Даю слово, вашей жизни ничто не грозит.
Андрей остановился в центре открытого пространства, в перекрестье взглядов и прицелов.
— Малодушие не прибавит вам уважения, вы рискуете стать предметом тайных насмешек. Я знаю герцог Гуцу, вы меня сейчас слышите.
— Что он делает, вождь? — Алан беспокойно вслушивался в звуки чужой речи.
— Дар вызывает Гуцу на переговоры.
Заросли зашевелились, раздвинулись и из них выступили два наемника с арбалетами. Оружие целило в землю, но тетива была натянута и стрелы лежали в ложах, а пальцы — на спусковых крючках. За их спинами появился Гуцу. Арбалетчики остановились и расступились. Герцог медленно пошел вперед, оставляя их у себя за спиной. Не доходя шагов двадцати до Андрея, он остановился рядом с толстым деревом.
— Приветствую вас, Ваша Светлость. Как вы убедились, легкой добычи сегодня не будет. Поэтому мы предлагаем вам оставить нас в покое.
Гуцу ухмыльнулся.
— Подумайте, проявите присущую вам мудрость, и моё предложение не покажется вам столь нелепым. Численно мы вас превосходим. Сражаться вы пришли в сложных и непривычных условиях, в отличие от соперника. Вы не возьмете здесь ни пленных, ни богатой добычи, если придется трудно — мы просто растворимся в джайве, она нас укроет. Согласитесь, не разум, а ваше пострадавшее самолюбие бросит в бой ваших воинов, но стоит ли оплачивать его многими сотнями жизней? Если вы считаете, что вам нанесено оскорбление, а я знаю, вы именно так и считаете, то ответственность за это я беру на себя. И если вы непременно хотите крови, я готов выйти против любого вашего воина. Но пусть этим всё кончится.
— Пусть они отдадут тебя, и я оставлю им их ничтожные жизни!
— Боюсь, ваше условие покажется моим друзьям неприемлемым, — усмехнулся Андрей. — Оставьте нас, мы скоро уйдем отсюда. Город и крепость мы отдали, отдадим и джайву, никто не будет вам отсюда грозить. Подумайте, герцог, я предлагаю вам хорошие условия.
— Жаль, что я не приказал убить тебя.
— Когда? Вы забыли, какой сигнал ждут от вас стрелки? Что же вы медлите, герцог, поддерните ваши перчатки.
С криком: «Убейте дьявола!» Гуцу метнулся за дерево.
Дальше произошло то, от чего опешили все, кто мог наблюдать эту сцену. Арбалетчики вскинули оружие, и в тишину ввинтилось пение стрел. И в то же мгновение Андрей неуловимо подался в сторону, стремительно выбросил руку и замер так — в пальцах он сжимал короткую арбалетную стрелу. Он повернул ее жалом в сторону противника и метнул в дерево, за которым укрылся Гуцу. Стрела вонзилась в ствол.
Секунд общего замешательства было достаточно, чтобы Андрей оказался в безопасности. Он упал на траву рядом с Лиентой, и лугарин сжал его руку.
— Вперед! — взвился яростный крик Гуцу.