Олегу позвонили в тот же день, как Арвид вернулся, оставив Ксению на Базе.
— Что решил, боец? Может, чего новенького скажешь?
— Вы меня утомили. Давай, я в последний раз тебе скажу, что никаких общих дел у нас не будет?
— Не понял.
— Что ж ты такой скудоумный? Хочешь скажу куда бы ты пошел?
— У-у, ну ты зря так! — усмешливо протянули в трубке. — Наверно, и вправду утомился. Чего так напрягаешься? Передохни. Если хочешь, мы пока с супругой твоей потренируемся. Может она нас тоже чему-нибудь научит? Мы тут как-то посмотрели на ее, она у тебя ничего, миленькая.
— Заткнись. И напряги свою тухлую извилину, запомни хорошо, что я тебе сейчас скажу. Если вы, погань, еще раз хоть пальцем тронете кого-нибудь из моих ребят, о жене я и не говорю… — и Олег повторил слова Арвида.
В телефонной трубке расхохотались, на чем разговор и закончился.
Предупреждение Олега всерьез не приняли. И через два дня, утром Олег был расстроен новостью, что ночью опять избили одного из парней. Олег связался с Арвидом.
— Понятно, — выслушав, сказал тот.
— Что тебе понятно?
— Что условие наше вступает в силу.
— Как ты собираешься это сделать?
— Ты вправду хочешь сейчас это услышать?
— Я хотел сказать, где и когда мы встретимся?
— Нет необходимости встречаться.
— Постой… Ты что, один действовать собираешься?
— Разумеется.
— Нет.
— То есть?
— Я сказал — нет. Надо встретиться.
— Хорошо. Но не у тебя и не у меня. Предлагай.
— Так… Я могу взять ключ у одного из ребят, сейчас прямо. Подойдет?
— Если там никого больше не будет. Скажи адрес.
Через двадцать минут Арвид стоял на площадке на один этаж выше той квартиры, куда через пять минут должен был прийти Олег. Младший брат всегда был пунктуальным. Арвид видел в окно, как он подъехал, слышал, как вошел в квартиру. Понаблюдав еще некоторое время за улицей, он убедился, что Олегом никто не притащился. Вероятно, исчезновение Ксюши еще не обнаружили, иначе могли бы следить, чтобы выведать, куда Олег ее спрятал.
— Брат, я не согласен, чтобы ты все на себя брал, — сказал Олег. — Нас двое.
— Но работать я буду один, — коротко ответил Арвид.
— И все? Больше ничего не хочешь сказать?
Арвид поднял голову, посмотрел холодно.
— Нет.
— Черт побери! — вскочил Олег. — Я рад был, что ты объявился так вовремя, что поможешь! Но я не просил все сделать за меня!
— Я умею это лучше, чем ты.
— Но я тоже не щенок, и зубы у меня не молочные! Я что, хуже стал с тех пор, как мы вдвоем в разведку ходили?
— Сейчас я бы не пошел с тобой, — спокойно ответил Арвид, отодвигаясь от стола.
Несколько секунд Олег изумленно смотрел на него, потом изумление сменилось гневом, глаза его потемнели, он выругался.
— Как ты смеешь…
Еще через мгновение Арвид оказался у него за спиной. Олег еще и не уловил, не понял его странного скользящего движения, когда заломленную руку пронзила боль, а локоть Арвида сдавил его горло так, что он едва мог вздохнуть. Олег захрипел. Арвид резко повернул его к себе и ударил по лицу тыльной стороной ладони. Это было не столь больно, как обидно — Олег отпрыгнул, развернувшись в прыжке, ошарашенный, но готовый отразить атаку.
— Расслабься…
Арвид повернулся к нему спиной, поднял упавший стул, сел. Бросил короткий взгляд на брата:
— Хватит! — это прозвучало, как приказ.
Олег помотал головой, потер горло. Сел напротив.
— Ты еще не понял, как много изменилось с тех пор? Со времени разведок? Не ты изменился. Я.
— Помолчав, Арвид медленно продолжал: — Во мне мало осталось от того, каким ты меня знал. Два года меня учили убивать. На войне мы убивали, но не хотели становиться убийцами, хотели остаться людьми. Там — наоборот. И лучше бы тебе не знать мою теперешнюю профессию… — Не поднимая головы, Арвид поднял на брата взгляд, и Олег едва не отшатнулся — эти жесткие, ледяные глаза не были глазами его брата. Олег судорожно переглотнул, и Арвид криво усмехнулся, отвел взгляд. — Понял, вижу. Впрочем, я специалист широкого профиля. Телохранителем, тоже могу.
Он встал, прошелся по комнате. А Олег снова увидел, как он странным шагом… Нет, не шагом — невероятным единым скользящим движением мгновенно преодолел разделяющее их, довольно приличное расстояние…
— Это неправда… — потеряно, невпопад проговорил Олег, не желая верить, что брат стал другим, не желая соглашаться, что он настолько другой.
— Ты, братишка, хуже не стал. Может, как боец, теперь даже лучше. Но в разведку я тебя не возьму. И никого. Я одиночка. Помнишь, Сталкер напарника угробил?.. Тоже за двоих думать не умел. Вот и я…
Он повернулся к Олегу, усмехнулся:
— Для меня было бы идеально остаться с ними один на один.
— А я?
— А ты уехал бы, как Ксения.
— Но ты ведь не собираешься?..
— Нет, — Арвид засмеялся. — Если только ты не намерен устраивать истерики и осложнять мне жизнь новыми проблемами.
— Куда уж больше? — пробормотал Олег.
— И я о том же.
Олег глянул обидчиво и дерзко:
— Я ни о чем не просил тебя!
— Уймись, Чума! — снова засмеялся Арвид. — Дурачок ты, братишка. И про меня ты все же ни черта не понял!
— Так еще раз объясни!
— Нет. Так оно и лучше. Закончим с этим. Ты, братишка, живешь и дальше, как до этого жил. Только одно — будь осторожен. Я думаю, никаких акций против тебя лично они не предпримут — ты им живой и здоровый нужен. Да и слишком уж портить отношения с тобой им не к чему. Но, береженого Бог бережет. Завтра их сильно заинтересует Ксения, ее искать начнут, на работе, по дороге с работы. Потом «догадаются», что ты ее дома прячешь. Искать придут. Завтра, в крайнем случае, послезавтра могут двери взломать — двери, это не ты, их жалеть не будут.
— Предлагаешь мне их открытыми оставить? — буркнул Олег.
Арвид пожал плечами.
— Закрой замок на один оборот, чтоб отжали легко. Впрочем, у дверей они шуметь не будут, им же надо будет еще Ксюшу вывести. Но вот не найдя ее, обидятся. Боюсь, потом тебе долго уборку делать придется.
— Щаз-з! Еще убирать за ними. Я лучше присмотрю, чтоб не хулиганили.
— Как хочешь. Здесь твои проблемы, без меня справишься. Встречаться часто не будем, только по необходимости. Телефоном не пользуйся, связь я тебе дал. Если не отвечаю… Значит, я в таком месте, где шумовые эффекты мне ни к чему.
На следующее утро Арвид связался с братом и назвал номер телефона. Кроме текста, который надо было сообщить в трубку, Арвид ничего не сказал, а Олег спрашивать не стал — вчерашний урок старшего брата был впечатляющим.
В тот же день произошло событие, о котором накануне предупредил Арвид: в квартиру нанесли визит. Утром Олег, как всегда, уехал в клуб. Но не прошло и получаса, как он, незамеченным, вернулся домой, оставив машину у клуба, на обычном месте парковки. Телефон зазвонил далеко за полдень. Трезвонил долго, настойчиво. Короткое время спустя, позвонили уже в двери. Потом зашебуршало в замке, дверь открылась, и уверенные шаги раздались в квартире. Олег прикинул, что вошло человека четыре. Коротко стриженный здоровячок замер в дверях, уставился на сидящего в кресле Олега, которого никак не должно бы здесь быть.
— Здороваться надо, когда входишь, — проговорил Олег, поднимаясь.
Ему потребовалось не слишком много времени, чтобы сообщить незванным гостям все, что они хотели знать и даже то, чего совсем не хотели, а потом помочь ускоренным темпом спуститься по лестнице.
После этих событий наступило затишье.
Человека, который так нужен был Арвиду, о котором он знал уже много и — не знал ничего, называли просто — Босс. Вначале его стали так называть, потому что как-то же надо было его обозначить. Вот и пошло: «Босс сказал… Босс велел…» Это вошло в привычку, а скоро можно было уже и кличкой считать, потому что в достаточно широких кругах, услышав «Босс», все понимали, о ком идет речь. Теперь и Аснисов можно было причислить к этим кругам.
От разных людей слышали они о Фредди. Фредди был из людей-прилипал, существ самих по себе малозначительных, но те, при ком они живут, снисходительно позволяют им пользоваться своей покровительственной, а то и грозной тенью, доедать вкусные крошки. Впрочем, ничтожеством Фредди никто не считал. Он и дельце свое развернул — хоть и с небольшое, но с надежным прибытком. Арвид прошел мимо него, устремившись к центру, и скоро оставил за спиной — таких как Фредди набралось бы побольше сотни, а то и двух.
А вот про Бяшку, в отличие от Фредди, мог сообщить лишь один человек, но, опять же, Арвид не увидел повода для встречи, и вопроса не было. Да и в любом случае — едва ли он прозвучал бы. Никто даже не подозревал, как бесила эта дурацкая кличка ее обладателя. Бесила до того, что однажды в школе он потерял контроль над собой: в ответ неумело махнул кулаком (драться он никогда не умел, да так и не научился). Но в кулаке на ту беду оказалась бритва, карандаш точил. Ну и — едва не отхватил нос незадачливому однокласснику. Раненого увезли в травмпункт, а перепуганный Бяшка сидел нахохленный за партой. И тогда, кто-то из однокашников, удивленных столь отчаянным поступком всегда спокойного, вежливого тихони, со смехом хлопнул его по спине: «Фредди Крюгер!» — в то время на стерильные голубые экраны каким-то образом просочились ужасы с улицы Вязов, наикрутейший жутик по мнению неизбалованных подобными зрелищами мальчишек. Новое имячко не забылось, стало проскальзывать порой. А ему новая кличка странным образом придала уверенность, он ощутил себя по-иному. Он всегда чувствовал, что способен на жестокость и стыдливо это скрывал, потому что существовал стареотип — дурно быть жестоким. Но оказалось, что совсем даже не плохо продемонстрировать эту свою способность окружающим. Он никогда не признавался даже самому себе, что труслив, что маскирует трусость, напяливая шкуру жестокости. Новое имя стало искрой, которая запалила что-то внутри его. «Фредди Крюгер»? Вот именно! Как раз это я вам и докажу! И вскоре, когда кто-то опять назвал его Бяшкой, он схватил камень и ударил обидчика. Ударил расчетливо — больно, но не опасно. И то, как он молниеносно, без предупреждения кинулся на мальчишку — побледневший, злобно оскалившийся — это произвело нужное впечатление. Ему же доставила невыразимое удовольствие возможность не сдерживать бешенства. И еще он понял, что к власти легко прийти через силу и жестокость.
Вот эта кличка — Фредди, и стала настоящей, соединив в себе Босса и Бяшку. Бяшкой его давно уже никто не называл, доведись кому вспоминать, он бы припомнил-то эту кличку с трудом. Но сам Фредди — помнил. И где-то глубоко-глубоко жив был страх несостоятельности, он боялся вновь превратиться в Бяшку.
И поступки Асниса никак не способствовали тому, чтобы этот страх почивал успокоено, свернувшись маленьким, почти уютным комочком. Вначале Фредди был просто слегка удивлен неуступчивостью какого-то тренера какого-то клуба. С тех пор, как Босс решил обзавестись собственной базой подготовки боевиков, он довольно долго искал человека, годного для осуществления его идеи. Выбирал придирчиво, и когда его внимание обратили на руководителя городского клуба боевых искусств, Босс распорядился предоставить информацию об Олеге Аснисе. И обнаружил, что ему нужен именно этот парень.
И вдруг — тот спокойно и категорически заявляет: «Нет». Поразмыслив, Босс решил, что он мало предложил Аснису. Да и в самом деле, он стоит дороже. Ведь по всему видно, парню есть что продавать: прошел через ад и остался невредимым. А в огне закаленная сталь становится булатом и стоит недешево, потому что потом мало что может ее уязвить. При встрече Олег Аснис держался спокойно, а ведь догадывался, поди, с кем имеет дело. И в его положении — абсолютно один, без всякой поддержки, с завязанными глазами, — редко кто сохранит хладнокровие. И Боссу импонировала сдержанная уверенность Асниса в себе. Будучи неплохим психологом, он пристально наблюдал за Олегом во время встречи, пытаясь отыскать признаки беспокойства в чуть суетливом жесте, или нарочито безмятежном тоне, или в нервном повороте головы на посторонний звук… Ничего этого не было. И Босс решил, что не жалко удвоить ставку. Обескуражило, что это не возымело ожидаемого эффекта, парень будто мимо ушей пропустил огромный, по сравнению с его сегодняшним заработком, оклад. И покупатель оскорбился. С какой стати этот молокосос решил, что с ним, Фредди, можно разговаривать с такой самоуверенной невозмутимостью? С чего решил, что его воля значимей желания Фредди?
Фредди не привык отказывать себе. «Я хочу!» — это был его жизненный лозунг. «Я получу все, что хочу» — он самоутверждался с каждым достижением желаемого. И вдруг кто-то, какое-то ничтожество смеет заявить ему: «А я — не хочу!» Чем дольше и чем упорнее сопротивлялся мальчишка, тем больше росла уверенность Фредди, что в итоге он поимеет этого каратиста так, как ему вздумается.
Но парень оказался крепким орешком! Фредди, как волчонка, обложил его красными флажками, оставив один выход, — а он сидит в этой западне и поплевывает на все усилия Фредди! И спортивный интерес иерарха дополнился необходимостью сломить этого человека, вынудить его поступить так, как определено. Не Фредди же будет ему уступать, в самом-то деле? «Или?.. — ощутимо толкнулся Бяшка. — Молодой и настырный, вдруг он сильнее?» «Заткнись, сволочь!» — слегка запаниковал Фредди, подобно той самой злобной красавице перед говорящим, правдивым зеркальцем. Да ни за что не признает он, что пацан сильнее. Он всю жизнь карабкался к манящим вершинам власти над человеческим муравейником, теперь, на склоне лет он — Босс-Фредди, и уступить сейчас, значит согласиться с тем, что как он был Бяшкой, так Бяшкой и сдохнет. Спортивный интерес сменился злостью.
И все же предупреждение Асниса не насторожило. Решил, что блефует парнишка, да к тому же переигрывает, — столь уж крутыми карами грозит. И когда ему доложили, что его «кожаные мальчики» опять избили кого-то из клуба — потому что некстати встретился вечером на безлюдной улице — предостережение это даже не вспомнилось. А на утро был звонок Асниса одному из людей Фредди: он просто назвал адрес и положил трубку. Выяснилось, что человека, там проживающего, ночью обнаружили на лестнице с переломанными шейными позвонками. Все указывало на несчастный случай, но страусом Фредди никогда не был. Однако, стерженек-то у парня каков! Понятно, что убить человека для парня, прошедшего такую школу — раз плюнуть. И все же — промахнулся Фредди, показалось, что с такой легкостью на убийство каратист не решится. А, поди ж ты — так неожиданно приоткрылось другое его лицо, будто принадлежащее совсем другому человеку. И еще. Погибший не пацаном с улицы был, не из тех, у кого кулаки весомее мозгов. Он был близок к структурам среднего звена. Добыть его имя, адрес — это надо было суметь. Значит, этот двуликий Аснис во всю шурует в доме Фредди, а он, Фредди, до сих пор ни сном, ни духом! Недооценил… Вот это уже было опасно и непростительно. И Бяшка испуганно вскинулся. Страх тут же перешел в опасливую ненависть: Асниса необходимо было или уничтожить (но с этим спешить не стоит), или подмять, заставить работать на себя. Парень ясно продемонстрировал свои способности и силу. Именно такой, он был нужен еще больше… Но — прирученный, покорный: ты совсем не так крут, умник Аснис, ты — никто против меня.
И Фредди приказал, больше не сметь задевать кого-либо из спортсменов Асниса. Размениваться на такие мелочи, имея на своей стороне труп?.. Нет, ответ должен быть равнозначным. Взять жену Асниса, — будет ли он тогда таким же самоуверенным и невозмутимым? Но буквально накануне, по распоряжению Фредди же, с ней пообщался по телефону один из «плохих мальчиков», вполне безобидно, кстати. И теперь выяснилось, что на момент второго распоряжения, женщины уже не было в городе. Попытки выяснить — куда именно Аснис спровадил жену, результата не дали.
Фредди допускал, что Олег Аснис не заблуждался насчет того, что воздействие кнутом и пряником имеет один источник. Но убит был один из тех, кто непосредственно руководил и разгромом клуба, и «налогообложением». Поэтому Фредди позволил себе еще немножко поиграть по прежним условиям: допекают тебе негодяи, а я хороший и сильный, иди под мое крыло. Сейчас эта игра была на руку, — Фредди сохранял лицо, как бы оставляя без ответа наглый выпад Асниса: «Какое мне дело до этих плохих людей? Можешь и дальше сводить с ними счеты».
На телефоны Олега — домашний и рабочий — поставили «жучков», самого же круглые сутки держали под профессиональным наблюдением. Фредди чувствовал себя охотником в засаде. Созвонятся голубки в конце концов, вот тогда и придет его черед дернуть за веревочку.
Время шло, ни Аснис, ни жена не звонили. Однако Фредди это не беспокоило, в засаде сидеть он умел. Время все равно работало на него. То, что наступил период затишья, это и не плохо — Аснис потеряет бдительность, решит, что с его упрямством смирились, так или иначе, но он подставит ее.
Олега не тревожили звонками, парней его не трогали. Сложилось впечатление, будто действия Арвида достигли цели. Они увидели, что предупреждение Асниса не пустое сотрясение воздуха, вспомнили значение математического термина «геометрическая прогрессия» и не хотели рисковать своим шеями… Так можно было бы подумать, если бы к тому времени Арвид уже не составил себе психологический портрет человека, с которым у Олега была столь странная встреча. Человека по кличке Босс.
Бывший разведчик и до обучения в Центре знал цену вовремя полученной информацию. В любой войне, будь она большая или малая, прежде всего, необходимо знать о противнике как можно больше. Поэтому для Арвида затишья не было, времени он не терял. И он имел все основания сомневаться, что дело идет к финалу.
Босс был игроком, похоже, что вся его жизнь была театром одного актера. И если бы он, в самом деле, решил, что пьеса сыграна, он непременно сделал бы эффектный финальный жест — может быть, вошел бы в контакт с Олегом, скорее всего, анонимный, и предложил условия перемирия. Причем, вовсе не обязательно он намерен был бы неукоснительно их соблюдать. Но ничего этого не потребовалось — Арвид был уверен, что выходить на последний поклон перед финальным занавесом Босс и не думает, игра продолжалась. Не тех масштабов был этот человек, чтобы признать в Олеге равного себе соперника.
То, что открывалось, Арвиду, он предпочел бы никогда не знать.
В затрапезном, полу провинциальном городке бок о бок с другими жил маленький неприметный человек. Ходил по замусоренным улицам, не слишком-то и выделяясь из толпы «униженных и оскорбленных», — и решал судьбы людей, передвигал их по свой прихоти, как пешки на доске, упиваясь собственно властью, находя извращенное удовольствие от несовпадения своего внешнего облика и внутренней сути. А суть его заключалась в том, что был он властителем уголовного клана.
Люди, сами того не сознавая, всю свою жизнь занимаются камуфляжем. Ну что как ни маскировка макияж и мода? Желание скрыть истинное лицо и предстать кем-то иным.
Большинство всю жизнь занимаются информационным камуфляжем — думают одно, говорят другое. При том еще и тщательно скрывают истину. Кому-то это удается лучше, кому-то хуже, но одна из заповедей выживания, которые курсанты заучивали наряду с «Отче наш», учила: «…при любой маскировке всегда есть тот, кто знает о тебе все через тебя лично». И Арвид должен был найти этого «единственного», кто знал о Боссе все.
Арвид, как четки перебирал его людей. Непутевый Сашка был только первым шагом, за которым последовали десятки других. В отличие от него, другим Арвид не докладывал, что имеет какое-то отношение к Олегу. Он спрашивал их о многом, так, что они не могли предположить истинного направления интереса нежеланного визитера. В разговоре Арвид избирал жесткий стиль общения, вел его в психологическом и физическом прессинге. Срабатывали угрозы, часть которых он незамедлительно приводил в исполнение. Арвид активно применял один из самых действенных аргументов — боль, а пользоваться им он умел. Подавляла сама манера вести разговор — слова ложились четко, жестко, будто врезались, голос отдавал металлом; он насмешливо, между прочим, ронял фразы, которые приоткрывали странную осведомленность незнакомца об их делах. И буквально в каждом жесте, в каждом слове сквозило его уверенное — не напускное, а действительное — превосходство… Все это приводило к тому, что даже самые упорные неизбежно начинали отвечать на вопросы Арвида. Весь разговор открыто записывался на пленку, и перед расставанием Арвид аргументировано убеждал собеседника в том, что дальнейшее его благополучие теперь всецело зависит от его же языка. Древняя мудрость «Молчание — золото», ярко высвечивалась в течение нескольких минут, которые, наверно, кому-то казались долгими. О таланте Арвида уметь быть убедительным, свидетельствовало то, что внутри Системы о нем не прозвучало ни слова. Впрочем, со своей стороны Арвид со всем тщанием заботился, чтобы им удобно было молчать, а лучше, и совсем забыть о не самом приятном в их жизни свидании: встречи происходили строго конфиденциально, и никаких явных свидетельств тесной дружеской беседы на теле собеседника Арвид не оставлял. Сашка был первым, единственным кончиком клубка — ему повезло меньше других.
Позже Арвид внимательно прослушивал запись и из потока разнородной информации отбирал новые имена и каждое слово, имеющее непосредственное отношение к Боссу.
Он довольно быстро добрался до центра. И уперся в пустоту. Близость самых приближенных к Боссу оказалась очень относительной. Эти не знали ни как он выглядит, ни где живет, ни номера его автомобиля, ни семейного положения — ничего.
То, что Арвид узнавал, порой напоминало смешную игру в Фантомаса. Арвид узнал, например, как проходит непосредственное общение Босса со своими ближайшими соратниками (хотя, судя по всему, нужду в этом он не часто испытывал, в основном обходился хорошо закодированной компьютерной связью). Призываемые на высокую встречу, пунктуально являлись в означенное время и место, довольно уединенное. Там их уже поджидал автомобиль со снятыми номерными пластинами и без водителя. Он был вместительный и комфортный, с одним единственным недостатком — в пассажирском салоне отсутствовали окна. Потом кто-то куда-то вез их. Когда машина останавливалась, они выходили в просторном, чистом, закрытом гараже и без сопровождающего проходили в дом. И все, что они видели в доме, так это хорошо обставленную гостиную с мягкой мебелью, шикарным ковром на полу и себя в огромном зеркале. Босс же общался с ними через динамик. Во время беседы у некоторых создавалось впечатление, что они перед ним, как на ладони.
Это было бы смешно, если бы не стояло за ним безжалостное, кровавое манипулирование людьми…
Впрочем, сам факт существования жилища с сюрпризами Арвида нисколько не удивил — это, как раз было в порядке вещей, тут деньги и желание все решали, а отнюдь не технические проблемы. Подобных «хитрых» домишек и квартирок по городам и весям Российским немеряно поразвелось. Ни в каком ЖЭКе, ни на какой планировке их не обнаружишь, учтены они лишь той Конторой, которой принадлежат. Соседи понятия не имеют, например, о том, что незаметный мужичок из квартиры на первом этаже, серой мышкой шмыгающий по двору — сторож при подземном компьютерном комплексе, а квартира оснащена новейшими системами защиты, прочими премудрыми устройствами и автономным источником питания. Что выйти из этого комплекса можно не только через обшарпанную дверь и заплеванную площадку первого этажа, а еще три-четыре способа имеется.
Да что соседи! Если подобный комплекс законсервирован, счастливый обладатель несчастных пятнадцати-двадцати квадратов понятия не имеет, что колотит гвоздь в замаскированную, спрятанную под штукатуркой и обоями дверь. И ведет этот тайный ход в такие хоромы, которые ему и не снились.
Арвиду самому доводилось пользоваться подобным жильем. А однажды он упустил человека, которого вел: тот шмыгнул в странную дверь — и с концом. За дверью этой Арвид обнаружил полупустой дворницкий закуток для ведер и метелок. Еще он нашел там тщательно скрытый второй выход.
Но услышав эту историю, Арвид заподозрил, что в мозгах Босса есть какие-то отклонения — такое поведение не укладывалось в норму. Конспирация, возведенная в превосходную степень, в степень паранойи. Однако психиатры до сих пор не придут к согласию — что есть норма в поведении человека? Зато в один голос утверждают, что люди с психическими отклонениями могут иметь недюжинные способности и быть уникально хитрыми. И не напрасно до сих пор не проведена демаркационная линия между безумцами и гениями. Вероятно, этот мерзавец, с которым судьба столкнула Аснисов, был по-своему гениален. И люди работали с ним, потому что Босс был прекрасным тактиком и стратегом, умело давал соратникам возможность обогатиться, имел звериную проницательность и интуицию — во всех отношениях он был умелым, властным руководителем.
Чтобы понять — эти люди не помогут ему подойти к Боссу еще ближе, Арвиду потребовалось некоторое время. Тщетно искал он момент ошибки в действиях Босса — подобно шахматисту, тот просчитывал далеко вперед каждый свой поступок. Чем сложнее было сохранить инкогнито, тем большее удовольствие получал он, находя решение в этой игре, в которую он превратил свою жизнь. Он не читал «Заповеди выживания», он просто знал, что тайна — это когда известно лишь одному. В Центре от Арвида потребовали подписать обязательство, что он обрывает все свои прежние связи, и пока он в распоряжении Центра, у него нет родителей, семьи, друзей. А для Босса это был нормальный образ жизни, где он, актер, с наслаждением играл для себя же, любимого. И ни один человек — ни один — не знал сути «маленького человечка».
Для продолжения поиска нужен был какой-то другой ход. Арвид снова и снова прослушивал свои записи.
Люди, входящие в число самых приближенных, тоже были всего лишь людьми с одной жизнью, с которой им было очень жаль расставаться. И им тоже не представляло труда доказать, что отнюдь не в их интересах разглашать факт тайной встречи. У каждого сложилось впечатление, что за визитом опасного незнакомца стоит некая организация (может быть, конкуренты), хотя он ни словом об этом не обмолвился. Каждый, считая, что несчастье выпало только ему, предпочел сделать вид, что ничего не произошло, и вовсе не с ним приключились те минуты малодушия, когда он от страха и боли превратился из человека в легко управляемый источник информации и выболтал такое… Забыть, забыть об этом как можно скорее! Каждый в одиночку ощущал дыхание смерти — слишком близко она подступила, буквально на кончике языка сидела…
Но Арвиду дела не было до тех их сведений, из-за которых они дрожали. Прослушивая записи неизвестно по какому разу, он и сам еще не знал, что ищет в них. Что-то там было… только он не мог схватить, понять… Звучали даты, названия городов, имена и фамилии… Арвид взял лист бумаги и начал записывать все конкретные данные. Прослушивая следующую кассету, он отмечал уже прозвучавшие, вписывал новые. Потом, рассматривая исписанный листок, он понял, что должен делать дальше — ясно просматривался круг лиц, которых нельзя было назвать «особой, приближенной к императору», но они постоянно были где-то рядом. Арвид понял, что Босс должен быть одним из этих людей. Арвид не сомневался, что Босс, игрок, встречался со своими людьми напрямую. Не узнанный, неопознанный, известный под другим именем, он должен быть общим знакомым всех этих людей.
Вот ими Арвиду и надлежало теперь заняться. Но прежние методы не годились — Арвид должен прийти к Боссу, будучи уверенным, что это именно он. Теперь Олег не был лишним, две головы всегда лучше, чем одна. Для начала необходимо было призвать на помощь все свои аналитические способности, а к ним еще и интуицию, просеивая этих людей через совокупность тех или иных причин, через крохотные штришки, через свои неясные ощущения, которые и определить было трудно… Босс не мог быть совсем уж ничтожным человечком — иначе что будет связывать его с преступными структурами? Он должен иметь «легенду», из-за которой его считают своим. Она, скорее всего, довольно безобидна, и в противоречие с законом почти не входит: может, они ему девочек, или парнографию поставляют, наркотик для «больного родственника»… Он должен быть известен, как человек довольно состоятельной, это однозначно. Коммерсант средней руки?
На дне «решета» осталось шесть человек. Почти на сто процентов Аснисы были уверены, что Босс — среди них.
Дальше предстояла едва ли не самая кропотливая и трудная работа — собрать исчерпывающую информацию на каждого, но теперь братья были как никогда близки к цели. В худшем случае — недели через две, но возможно, что и раньше, этот Наполеончик будет в их руках.
— Что мы будет с ним делать тогда? — спросил Олег.
— Будет видно, — ответил Арвид.
Он и на самом деле, не задумывался об этом — и так было ясно, что Босс их встречи не переживет. Но брата пачкать кровью Арвид не собирался: это только его дело.
После завтрака Ксения дождалась, когда все займутся своими делами, и подошла к Полине.
— Полина Тимофеевна, Сан Саныч может меня вниз увезти?
— А что такое, Ксюша? Зачем тебе?
— Мне кое-что купить надо.
— Знаешь, Ксеня… Евгений Павлович наказал мне… Нет, ты не подумай, не следить за тобой! В общем, я, конечно, не знаю дел Евгения Павловича, но он сказал, что мы за тебя отвечаем, что никто не должен о тебе знать. Вот. И чтобы ты не уезжала никуда и даже не звонила. А тебе, правда, в магазин?
Ксения вздохнула:
— Нет. Я как раз хотела позвонить. Отсюда звонить нельзя, я знаю… Но… Мне так страшно за них… я места себе не нахожу!..
— За них? — удивленно переспросила Полина.
— Олег — муж мой, и… Женя — они братья.
— Ох… Вот оно что!.. — протянула Полина, странно взглянув на нее, некоторое время задумчиво смотрела. Потом решительно спросила: — В таком случае, давай-ка рассказывай, что у вас там стряслось?
Снова вздохнув, Ксения сказала:
— Олег… Он инструктор каратэ, клуб спортивный создал. Уже четыре года парней тренирует, они даже на чемпионате России призовые места брать начали, — с улыбкой сообщила она. Улыбка блеснула и погасла. — А сейчас прицепились к нему… я даже не знаю, кто… Женя сказал — шпана городская, но мне кажется, никакая это не шпана, а кто-то гораздо опаснее… Со шпаной бы Олег и его парни сами разобрались.
— И чего надо им?
— Чтобы тренировал их Олег, драться учил. Женя приехал помочь, а меня, чтоб под ногами не путалась, сюда сослали, — снова невесело улыбнулась Ксеня.
«Да нет… не сослали, а спрятали», — подумала Полина Тимофеевна. Ее житейской смекалки было достаточно, чтобы за словами Ксении почувствовать реальную ситуацию.
— Это они правильно сделали. Где мужчины воюют, женщинам там не место. Надо ждать, Ксюша, — мягко проговорила она. — Знаешь… Женя мне, как родной стал… Вроде бы и знакома с ним ни так давно, и толком-то про него ничего не знаю, а вот прикипела сердцем… Неблагополучный он… Жалкий.
— Жалкий? — удивилась Ксеня.
— В том смысле, что жаль мне его. А теперь… у меня теперь тоже душа болеть будет… Но надо ждать.
— Я понимаю… — тихо сказала Ксения. — Но то, что я здесь, Женя только знает. Олег — нет… И если с ним что-то случилось…
— Бог с тобой, Ксюша. Выброси из головы эти мысли! — «Сколько же дней, как ты у нас? — подумала она про себя. — Кажется, девятнадцать… Ой-ёй!» — Нет, звонить не будем. Если Евгений Павлович сказал — нельзя, то об этом и думать не надо. Подождем еще, Ксюшенька? — Полина Тимофеевна погладила ее по склоненной голове. — Давай подождем.
Вечером, через неделю после этого разговора, Полина Тимофеевна постучала к Ксюше.
— Ну, вот что, — сказала она без предисловий, взглянув на ее покрасневшие глаза, — завтра утром пораньше я пошлю Сан Саныча к твоему Олегу. Что ты на это скажешь?
Ксения только благодарно подняла на нее глаза и попыталась улыбнуться дрогнувшими губами.
— Реветь не вздумай! — нарочито строго предупредила Полина Тимофеевна. И вздохнула: — Не стоило бы нам этого делать, но я и сама уже места не нахожу… Еще и за тебя переживаю — как тень ходишь.
— До завтра я доживу, — пообещала Ксюша.
— Замечательно. Тогда давай подумаем, как нам лучше это дельце провернуть.
Еще и шести не было, когда Сан Саныч, терпеливо выслушав подробнейшие инструкции Полины, выгнал из гаража старенький базовский Москвич. Ксюша, прислонившись к круглому столбику, стояла на балконе, не замеченная ими.
В последнее время она стала просыпаться часа в три, и потом коротала остаток ночи наедине с невеселыми мыслями. Сегодня она и не знала, спала ли сколько-нибудь. Наверно, забывалась на короткое время, потом этот неглубокий сон переходил в мучительное состояние, где ощущение беды путалось с мыслями, исходящими из дремотного, утомленного сознания… Потом она окончательно проснулась и стала торопить утро нового дня, одновременно пугаясь его приближения, потому что он мог принести равно, как радость, так и горе.
И все же, глядя вслед отъезжающей машине, Ксюша радовалась, — неопределенность была тяжелее всего. Следующие несколько часов она будет жить ожиданием и надеждой, и попытается прогнать тревожные мысли о том, что, возможно, где-то они просчитались, не учли, ошиблись… Где-то глубоко-глубоко она чувствовала, что поступили они с Полиной Тимофеевной вопреки воле Арвида.
Ксения не знала еще, что, нарушив запрет, они совершили роковую ошибку. Что уже началась цепь событий, которые страшно ударят по ней и по дорогим ей людям, что изменить или остановить это теперь не в ее и ни в чьей власти.
Сан Саныч доехал до места благополучно и быстро. Улицы еще были полупустыми, горожане только просыпались нехотя, завтракали, собирались на работу. Сан Саныч сидел в машине, посматривал на подъезд, из дверей которого должен был появиться брат Евгения Павловича. Хорошо, что в записной книжке Ксении лежала фотография мужа.
Двери подъезда распахивались все чаще и чаще. Люди спешили на свои рабочие места. Они были похожи на озабоченных пчел, хлопотливо выбирающихся из улья. Молодых мужчин Сан Саныч рассматривал пристальнее. Наконец — Сан Саныч чуть подался вперед — да, не было даже необходимости смотреть на фото, Олег походил на брата. Это было не портретное сходство — на фото они выглядели бы совсем по-разному. У Евгения Павловича лицо часто бывало немного потаенным, «нездешним». Безукоризненно корректный, он умел одними лишь глазами отстранить и отстраниться. Даже среди своих холодные его глаза не часто наполнялись теплым светом.
Лицо Олега, напротив, было ясным и открытым. Но, было нечто, делавшее их людьми одной породы. Походка. Вот сейчас под ноги Олегу стлался асфальт, а он как по охотничьей тропе шел — мягко ставил ногу. Спокойная манера держаться. Прямая, естественная осанка человека, постоянно совершенствующего свое тело. Высокий, широкоплечий, светлый… Он с улыбкой помахал кому-то рукой. Сан Саныч знал, кому — минут двадцать назад он обратил внимание на женщину, вышедшую из подъезда с собакой — Ксения о ней как раз и говорила.
Ксения и Евгений Павлович… Полина рассказала, кем доводится ему Ксенин муж. Скрыли они свое родство в тот, первый раз. Сан Саныч тогда многое приметил. Но ни сейчас, ни раньше он не позволил себе сопоставлять свои наблюдения и делать выводы — никто не имеет права вмешиваться в чужую жизнь. Грех это. Это Сан Саныч знал доподлинно.
Он видел, как Олег уехал, потом дождался, когда женщина с собакой вернется домой. Выждав еще некоторое время, Сан Саныч вышел из машины и направился к дому.
Сан Саныч настойчиво давил кнопку звонка в квартиру Асниса. После шестого или седьмого раза, наконец, открылась соседская дверь. Вот она и была нужна, а никак не дверь Аснисов. На площадку выглянула хозяйка, собака шмыгнула мимо нее, осторожно обнюхала незнакомца.
— Долли, фу! — строго сказала женщина и спросила: — Вы к кому?
— Мне Аснисы нужны. Это их квартира?
— Да. Но хозяин на работе, дома нет никого.
— А хозяйка?
— Она в отпуске, отдыхать уехала.
— Вот досада! Я проездом, домой возвращаюсь, а живу по соседству с ихним вот отцом. У меня тут пересадка, сосед и попросил зайти, узнать, как дела у них. Вот, конверт старый дал, чтоб я адрес не забыл, — Сан Саныч протянул женщине конверт, который Ксеня надписала только вчера, а потом Сан Саныч старательно его «старил».
Женщина внимательно посмотрела, и было заметно, что она узнала Ксенин подчерк.
— Ничего страшного! Я вам сейчас скажу, где вы найдете Олега.
— Да у меня уже времени минут десять-пятнадцать осталось! Вот невезуха! Хоть вы скажите, что ли, что же я с пустыми руками к старику приеду? Как у них? Живы, здоровы?
— Да, можете передать, что все хорошо. Олега я каждый день вижу, веселый, здоровый. Ксюшенька вот уехала отдыхать. Но Олег у нее самостоятельный, справляется. А иной раз и я ужином его угощу. Так и скажите отцу, мол, все в порядке.
— Я уж вам откроюсь, коль так вышло… Отец-то чего хотел — чтоб я сам, своими глазами посмотрел на них двоих. Вроде у них поначалу жизнь семейная не заладилась, ссорились… Ну и, отец, понятно, переживает. В письмах-то все хорошо пишут, а как оно по правде? Вы уж простите Бога ради за такие вопросы, но соседям всегда известно… Как ваши соседи — спокойные?
— Да вы что! Неужели вы это про Ксюшеньку с Олегом? И люди они хорошие, и соседи замечательные! Какой шум? Что вы? Правда, на той неделе был шум, но это другое совсем. Олег заснул днем, просыпается, а в квартире люди. Представляете?
— Воры?! И что?
— Что-что? Вот от них и был шум, когда они по лестнице кувыркались. Олежка такой молодец! И помогает всегда, хоть с чем к нему можно. И всегда доброжелательный, улыбается. Нет-нет, пусть отец и не думает ничего такого, Олежка в Ксюше души не чает, какие там ссоры?! Все у них прекрасно.
— Ну, спасибо вам, выручили. Хоть и не встретился с хозяевами, да все равно, есть с чем к отцу прийти. Побежал я. Счастливо оставаться.
Сан Саныч не был бы таким довольным, если бы мог в это время увидеть неприметного мужичка, замершего на площадке первого этажа. Он со вниманием выслушал разговор Сан Саныча с соседкой Аснисов, а когда тот начал прощаться, бесшумно выскользнул из подъезда.
На обратном пути, значительно отъехав и удостоверившись, что никого не тащит из города на хвосте, Сан Саныч позвонил в Приют и успокоил женщин.
Знать бы ему, что никто и не собирался садиться на хвост его Москвичонку. Он еще не выехал из города, а Боссу уже доложили, что рано утром к дому Олега Асниса подъехала машина. Человек из нее выходить не стал, а стал пристально интересоваться тем же самым подъездом, который и для них представлял интерес. Далее оказалось, что объект интереса тоже общий. И как только Аснис отбыл из квартиры, у приезжего случился преинтересный разговор с его соседкой. Судя по номеру машины… — далее последовали координаты «Приюта».
— Что общего может быть у каратиста с горнолыжниками? — озадачился Фредди, и переправил вопрос человеку, на которого абсолютно полагался, если надо было получить какую-то информацию. Фредди предпочитал иметь в помощниках настоящих специалистов своего дела, и на их поиски не жалел ни времени, ни денег, равно как и на оплату их труда. Вот и у этого была своя ценность: он знал, что, как и где надо искать, если спрашивать, то у кого; казалось, он умеет интуитивно идти в нужном направлении. Плюс талант аналитика, умение отсеять лишнее, но никогда ничего не забывать — чуть-чуть менялась ситуация, и плевела превращались в зерна. Как сейчас — ответ на вопрос Фредди был готов: жена Асниса отдыхала в «Приюте» в конце зимы. И все сошлось! Фредди почувствовал, что пришло время натянуть веревку, чтобы вовремя дернуть за нее.
За окном сыпался снег. Он просеивался на землю сквозь низкие серые облака. Наверное, снежинки покрупнее застревали где-то там, наверху, поэтому небо набухало, становилось все тяжелее и ниже.
Так же тяжело было у Ксении на душе. Арвид опять ушел. Ему было плохо рядом с ней. Но ведь она как раз этого и хотела … А на душе все равно скверно. Каждый ее день начинался с мысли, что пора перестать мучить его, пора сказать, что уезжает. Но следом приходило тоскливое понимание: нет, еще нет… Он никуда не отпустит ее или поедет следом. Да когда же кончится его проклятое терпение и всепрощение?! Когда перестанет он вести себя так, будто некий суд приговорил его пожизненно нести эту повинность?! Когда поймет, что непосильно ей бремя его любви? Что ей сделать, чтобы он, наконец, с облегчением согласился — да, уезжай. Нет, и согласия его не надо. Пусть возражает, просит остаться… Но пусть только в душе почувствует облегчение — она сможет это угадать, поймет.
Ксеня тоскливо вздохнула — теперь даже снег почему-то кажется серым. Будто легла на глаза серая пелена и гасит все краски жизни. Или сами глаза потухли?.. Как давно она не видела радостного сияния неба, солнца, счастливого лучения глаз?.. Как давно?.. С тех безумно коротких дней, вместивших бездну света, радости, любви и… отчаяния. С тех коротких дней в «Приюте».
На губах Ксении обозначилась слабая улыбка. Сейчас воспоминания не причиняли уже такой нестерпимой боли, и Ксеня могла позволить себе уйти в них от всего, что происходило с ними сегодня. Воспоминания горчили, но там было светло. А порой Ксеня погружалась в них настолько, что приходило сладостное забытье. Боль она испытывала лишь в момент возвращения в настоящее, вспоминала, что это только осколки прошлого. И все же, она предпочитала уходить в грезы из сегодняшней безысходности.
Те три дня будто выгравировались в памяти — не стирались. Ярко помнилось даже настроение тех дней: ощущение новизны, радостное удивление, восхищение, предощущение встречи с чем-то чудесным… И в третий день — нежная минорность окружающего, легкая, бережная грусть…
…Ксеню будто кольнуло — она распахнула глаза, выпрямилась в кресле. Только теперь ей пришло в голову, что она ведь и вправду, почувствовала тогда ощущение грусти, разлитое во всем: в красках, звуках, в таинственном безмолвии елей, в торжественных и чуточку тревожных свечах сосен… Говорят, что знаки окружают нас, что некоторые моменты жизни человека отмечены символами, вехами. Если быть чутким, можно распознать их, увидеть в них пророчество или предостережение. Может быть, в тот день все вокруг нее уже ощущало преддверие события, знало прошлое, провидело будущее… Но не предостерегало — тихо грустило…
Отчего же сердце и разум так глухи к друг другу? Почему в таком неладу? Да, говорят они на разных языках… И она не поняла в то утро, о чем тихо-тихо шептало ей сердце, не услышала, не встревожилась…
А сейчас чей голос руководит ею? Боль в глазах Арвида возвращается к ней, безмерно умноженная на ощущение вины и жалости, и сердце захлебывается в жгучей, полынной горечи. Сердце умоляет: «Ну довольно же! Вверь себя его любви! Прислонись к его груди, согрейся в кольце бережных, всепонимающих рук, напитайся его теплом, окрепни его силой…» О разве не хотела бы она этого?! Разве не пыталась? И разве ее собственное тело не предавало ее с ужасающей неизбежностью?.. Нечто черное, жуткое поднималось изнутри, заглушая и сердце, и рассудок. Это не поддавалось разуму, — когда внутри все сжималось, будто в конвульсии. Она не могла
контролировать себя, смятая волной страха, боли, плохо помнила, что это было с нею. Все кончалось отчаянием, депрессией, в которой она потом тонула.
Он жалеет ее, это понятно, терпит. Наверно, из чувства долга, тоже. И надеется, что время все исправит. Он просто не представляет, что с нею происходит, как… Он не понимает, что ее изуродовали, она инвалид… И наверно, не поймет… Будет продолжать надеяться… А ей эти его неосуществимые надежды, как соль на открытую рану. И ко всему… Разве ее присутствие не будет — даже против воли его — напоминать об Олеге? Разве забудет он, что все случилось из-за нее? Так много против них… У нее нет будущего — зачем обрекать на то же Арвида? Он этого не заслужил. Чем скорее все прекратится, тем лучше… Тем лучше, чем больнее она сделает ему… Вместо будущего у нее теперь лишь воспоминания. И не только хорошие — разные…
…После звонка Сан Саныча ей стало легче. Мучительное беспокойство отпустило ее, она ожила, повеселела, ее больше не тяготило общество Полины. Та задала осторожный вопрос об Олеге, о его родстве с Арвидом, то бишь с Евгением Павловичем, и Ксеня с удовольствием заговорила о них. Ей было приятно говорить о дорогих ей людях. Она рассказала, как познакомилась с Олегом. О том, как льстила ей зависть подружек, свидетельниц Ксюшиной «осады». Как стремительно завоевал он ее, покорил отчаянными, безрассудными, красивыми поступками. Как она сдалась, и в
тот же день он привез ее в ЗАГС…
— Я не пожалела, — говорила со светлой улыбкой Ксеня. — Он настоящий мужчина. Мне посчастливилось.
— А Женя? — помедлив, проговорила тихо Полина.
— Что — Женя? — Ксения почувствовала, как льдинкой прикоснулись к сердцу.
Через паузу Полина спросила:
— Почему у них разные фамилии?
Это было не то, что Ксеня почувствовала за коротким вопросом.
— Они сводные братья, — солгала она.
— Я так и подумала, когда Олега твоего на фото увидела.
— Но такое родство, как у них, и у родных братьев не всегда бывает.
— Вот это хорошо.
Потом они встречали Сан Саныча, обедали все вместе, и обед был долгим, потому что Сан Саныч рассказывал о том, что видел, а они спрашивали его снова и снова, и хохотали все четверо, подшучивая над его конспираторским талантом. И хозяева искренне радовались, что гостья их, наконец, искренне смеется и шутит. Потом Ксеня помогала Тамаре убирать со стола, мыть посуду, потом — с легким сердцем и почти счастливая вышла погулять… А уже пришло время бить тревожным колоколам, уже распростерлись черные крылья беды… Но колокола молчали. И даже тень беды не омрачила сияния бездонного небо…
— «Бог, который есть любовь, почему он бывает таким жестоким? Чей грех потребовалось оплатить столь высокой ценой? Да, да, я знаю, нам троим было за что платить…»
Жизнь — как большой супермаркет. Есть предложения на любой вкус, чем-нибудь, да соблазнишься. Хочешь грешную любовь — бери, домой доставим. Хочешь жизнь другого существа, такого же, как ты, ничем не хуже, может и лучше — на, коль хочется. Только не забудь, что платить придется. А цены на этикетках нет. И никто не предупреждает, сколь велика будет плата. Ксения выплачивает ее до сих пор — безумием тела, снами, беспощадной памятью… Она знает, что всю жизнь носить ей клеймо этой памяти — несмываемое, столь яркое, будто все случилось лишь вчера.
…Она не видела их и не подозревала о чьем-либо присутствии до того самого момента, пока безжалостные жесткие руки не смяли ее… И крик заглох в тряпке прижатой ко рту… Ударил резкий, удушливый запах…
Пришла в себя она уже в машине. Нет, не пришла, в голове лишь чуть прояснилось, настолько, чтобы она смогла понять, что ее везут на заднем сиденье машины, зажатой с обеих сторон двумя мужчинами. В следующее мгновение в салоне, будто граната взорвалась: Ксеня метнулась к дверце, вцепилась в ручку, открывающую ее, одновременно всем телом ударила в того, что сидел справа. Дверь распахнулась, и мужчина на полкорпуса вывалился наружу, но тут их обоих рвануло назад. Ксеня упала спиной на того, кто втащил их, извернулась по-звериному, вцепилась ногтями… Она колотила кого-то, царапалась, пиналась, кричала от злости, боли и отчаяния. На нее, которую никто никогда и пальцем не трогал — ни родители, ни недруги в детстве — удары сыпались градом. Но она в горячке не обращала на них внимания. Машина ходила ходуном.
— Успокойте же ее! — кричал водитель, на долю которого тоже досталось.
В глазах у Ксени полыхнуло, и она провалилась в беспамятство.
Когда она очнулась во второй раз, руки ее были связаны. Пошевелилась, и движение отдалось в пояснице пронзительной болью. От неожиданности Ксеня едва не вскрикнула.
— Будешь сидеть тихо, никто тебя пальцем не тронет, — сказал мужчина справа.
Ксения подумала, что он говорит правду. И тут ей стало страшно. Вспомнились слова Арвида о том, что лишь из-за нее и он, и Олег сделают все, что от них потребуют. Она — способ шантажировать Олега. Ее не тронут, чтобы вернуть в целости и сохранности, потому что им нужно сотрудничество ее мужа. Но чем придется заплатить ему?..
Ксеня резко встала — голова закружила так, что ей пришлось ухватиться за спинку кресла. Сердце отчаянно колотилось…
Довольно… Если б можно было хоть что-то изменить, исправить, она в кровь истерзала бы сердце, изорвала бы его в клочья… Если бы это помогло хоть чуточку. Может быть, она садистски изводит себя этими воспоминаниями в надежде, что страдания уменьшают ее вину. Нет. Ничем ее не искупить, вина ее теперь пожизненная мрачная спутница. Как и память о том дне, — сосредоточии немыслимо жуткого, о чудовищном дне, столь внезапно и страшно лишившем ее абсолютно всего…